Египет Рамсесов - Пьер Монтэ

II. Набор и обучение чиновников

Основатель XIX династии, Парамсес (Рамсес I) за свою жизнь удостоился множества титулов, гражданских и жреческих, и одновременно ряда воинских званий. Когда фараон Хоремхеб призвал его и поручил управление всеми работами храма в Опете, Парамсес передал своему сыну Сети, который был уже во цвете лет, большую часть своих титулов и должностей.[524] Маленькие чиновники подражали большим. Некий Неферперит, находившийся в эскорте фараона, когда тот был в горах Речену, отправил в Египет четырех коров финикийской породы, двух – египетской породы и одного быка. Все они предназначались для божественного «Дома миллионов лет». За это его брат получил должность хранителя этого маленького стада, а сын – должность носильщика кувшинов с молоком. Не только эти должности были гарантированы им на всю жизнь, но и их титулы оставались в семье навсегда и переходили по наследству.[525] И никто не возражал. Наоборот, каждый отец семейства мечтал о такой чести. В одной из формул, адресованных посетителям гробниц, мы читаем: «Если хочешь завещать свое место своим детям, скажи это…»

А тому, кто ведет себя в чужой гробнице недостойно, другая формула грозит страшной карой: «Тебя не будет. Твой сын не будет на месте твоем».

Существовал закон, по которому строптивого чиновника лишали должности и сурово наказывали и не только его, но и его детей лишали привилегий и низводили до простых ремесленников или слуг.[526] Однако из этих текстов вовсе не следует, что после смерти отца ответственная должность, требующая знаний и больших способностей, сразу же переходила к сыну. В действительности дети чиновников поступали на службу по окончании школы и поднимались по служебной лестнице в зависимости от своего усердия и таланта, а также от могущества их покровителей.

Школа обычно находилась при храме. Бакенхонсу, будущий верховный жрец Амона, двенадцать лет посещал школу письма в храме «Госпожи неба».[527] В ограде Рамессеума, в Танисе, в Дейр-эль-Медина и в других святилищах найдены острака и папирусы со школьными упражнениями. Обучение начиналось рано. Бакенхонсу исполнилось всего пять лет, когда его отправили в школу, но, возможно, его отец, прославленный жрец, считал его выдающимся ребенком и поспешил. Во всяком случае, когда маленькие мальчики переставали бегать голышом и повязывали свой первый поясок, приходила пора отправляться в школу.

Мы уже знаем, что будущего военачальника отнимали от семьи в юном возрасте, а учащиеся обычных школ жили дома. Маленький школьник брал из дома корзинку с хлебом и кувшинчиком пива, которую мать давала ему каждое утро.[528] По дороге в школу и на обратном пути он мог вволю браниться и драться со своими школьными друзьями. Одна недавно опубликованная египетская сказка рассказывает нам о способном ученике, превосходившем умом своих старших друзей. Однажды они узнали его тайну и спросили: «Чей ты сын? У тебя нет отца». Он ничего не ответил, поэтому его колотили и насмехались: «В самом деле нет у тебя отца!»»[529] («Сказка о Правде и Кривде»).

Ребенок прежде всего учился читать и писать. Папирус был слишком дорог, чтобы его давать школьникам, поэтому им раздавали полированные пластинки известняка, разграфленные в линейку или в клетку. В Фивах довольствовались грубо обтесанными каменными осколками. Это были «тетради» для упражнений. Школьники учились выводить на них отдельные иероглифы или скорописные знаки, делать маленькие рисунки,а позднее – переписывать все более и более длинные отрывки текстов. На некоторых есть даже даты. Если бы у нас было достаточно таких «тетрадок» и в комплекте, мы бы узнали, сколько времени требовалось египетскому школьнику, чтобы прочесть и заучить наизусть такие классические тексты, как «Гимн Нилу» или «Поучение Аменемхата».[530]

Автопортрет художника Хеви (рельеф из Дейр-эль-Медина)

Перепортив достаточно этого дешевого материала, школьник, уже почти «студент», получал драгоценный чистый папирус, на который переписывал уже не отрывки, а целое произведение. Сидя на корточках, он разворачивал свиток ровно на ширину стандартного листа. Он готовил чернила, красные и черные, выбирал из пенала подходящие кисточки и принимался переписывать либо сказку, либо сборник стихов или притч или же копировал разные иероглифы. Заглавия и начальные строки писали красными чернилами, остальной текст – черными. Но каждый писец был в то же время рисовальщиком и художником. Для расцвечивания своего рисунка он пользовался разными красками – зелеными, синими, желтыми и белыми.

Образование заключалось в заучивании классических и священных текстов и обучении не только грамматике, но и письму и началам рисунка. Египетские чиновники выполняли самые разнообразные обязанности и с удивительной легкостью переходили с одной должности на другую. Уна был сначала стражником и судьей, затем занимался поиском камней (для царских памятников) в далекой стране, строил корабли, очищая каналы, а когда разразилась война, стал начальником штаба.

«Студенты» должны были знать законы и уложения, историю и географию и разбираться в основах техники. Не знаю, проводились ли у них экзамены и получали ли они дипломы, но похоже, что нечто подобное было, если вспомнить, какие вопросы задавал писец Хори своему коллеге, желая уличить его в невежестве: «Каков рацион войска на марше? Сколько нужно кирпичей для постройки платформы заданных размеров? Сколько нужно людей для перевозки обелиска? Как поставить на пьедестал колоссальную статую? Как организовать военную экспедицию?» И под конец – целый ряд вопросов по географии Сирии. Короче – целая учебная программа![531]

Разумеется, не все будущие писцы проявляли в учебе одинаковое рвение. Иногда учителя отчаивались, глядя на ленивых учеников.

«Пиши рукой своей, – без конца повторяет писец Амепемопе, – читай устами своими, советуйся со знающими больше, чем ты. Упражняйся в этом деле, и найдешь ты его [полезным] после [наступления] старости. Счастлив писец искусный в деле своем, владыка [обучения?]. Будь настойчив в работе ежедневно, и ты овладеешь им [своим делом]. Не проводи ни одного дня в безделье, иначе будут бить тебя. Уши юноши на спине его, и он внемлет, когда бьют его. Пусть внемлет сердце твое тому, что сказал я, – будет это полезно тебе. Обучают обезьян танцам, объезжают лошадей, помещают коршуна в гнездо и за крылья ловят сокола. Будь настойчив в получении советов! Не ленись! Пиши! Не поддавайся пресыщению [письмом], отдай ты сердце и внимай словам! Найдешь ты их полезными» (перевод М.А. Коростовцева).[532]

Этот педагог думает или делает вид, что думает, будто единственные враги учения «студента» – это лень и упрямство. Но раз уж укрощают и дрессируют животных, он рассчитывает, взывая к честолюбию и здравому смыслу, а главное – с помощью энергичных наказаний наставить заблудшего «студента» на путь истинный, который ведет к самым высоким должностям.

Увы, у молодых египтян были куда более пагубные склонности! Другой наставник, такой же ворчун, как Аменемопе, но более осведомленный, говорит:

«Говорят мне, что ты бросил писание и закружился в удовольствиях. Ты ходишь с улицы на улицу, [и исходит] запах пива [от тебя], куда бы ты ни пошел [?]. От пива он перестает быть человеком. Оно заставляет тебя блуждать, ты подобен кривому рулевому веслу судна, которое не слушается ни в одну сторону, ты подобен святилищу без бога его, ты подобен дому без хлеба. Ты обнаружен переползающим через стену, после того как ты разбил колодки, [надетые на тебя], и люди бегут от тебя, после того как ты нанес им ранения. О, если бы знал ты, как вино отвратно, ты отрекся бы от [напитка] шедех, ты не помещал бы кружку пива в сердце свое, ты забыл бы [опьяняющий напиток] тенерек» (перевод М.А. Коростовцева).[533] Но бывало и хуже. Египтяне могли без помех приводить в дом наложниц, нанимать или покупать рабынь, и это в какой-то степени сдерживало распространение увеселительных заведений. Однако они существовали, и там не только принуждали клиента пить сверх меры, но и приводили к нему профессиональных певиц и танцовщиц, которые, даже будучи певицами Амона, были женщинами легкого поведения. Здесь знакомились с чарами иноземной музыки. Здесь пели и декламировали под аккомпанемент тамбурина и арфы. Здесь предавались и прочим наслаждениям, а потом оказывались на улице в безобразном одеянии и, шатаясь, тащились наугад, чтобы свалиться где-нибудь в сточную канаву или пострадать от бессмысленной драки.[534]

III. Добрые и злые чиновники

Народ, ремесленники и земледельцы, страшился представителей закона даже самого низкого ранга. Их появление, как правило, возвещало о битье палками и о конфискации скромного имущества. Разумеется, моралисты советовали представителям власти проявлять умеренность и милосердие: «Не ленись при сборе налогов, но и не будь слишком суров. Если найдешь в списке большую задолженность бедняка, раздели ее на три части. Уступи две, чтобы осталась только одна часть».[535]