Белый Шанхай - Эльвира Барякина

Нина покачала головой. Он взял фигурку в руки:

– Это нэцке, в Японии с его помощью крепят к поясу специальные коробочки для всякой всячины. В кимоно ведь нет карманов.

Даниэль не стал говорить Нине, что нэцке могут быть еще и амулетами. И тут все совпало: у кицунэ нельзя просить материальные блага – она в любом случае подсунет вместо монет камни или древесную кору. Но в ответ на услугу кицунэ может сделать куда более ценный подарок: амулет, дарующий счастье в любви и умение читать мысли.

Домой он ехал со смешанными чувствами. Он держал нэцке на ладони, поглаживал кончиками пальцев матово поблескивающую фигурку. Нина все-таки овладевала его разумом. Медленно подтачивала его волю. Ему нужно было противоядие – и чем скорее, тем лучше.

Глава 40

1

Наврал Назар – жил он вовсе не в квартире, а в крохотном чулане, в котором хозяйка, запойная старуха из Одессы, хранила корыта и пальто, завернутые в марлю.

Одна стена в жилище Назара была «блондиночная»: над топчаном, закрытым лоскутным одеялком, висели портреты Мэри Пикфорд,[51] вырезанные из журналов. На «брюнеточной» стене было всего пять фотографий, и Клим донельзя удивился, узнав на них собственную жену.

– Эта Нина Васильевна – прелесть, а не женщина! – кричал Назар и быстро, как ящерица, облизывал тонкие губы.

Он с радостью принял Клима и тут же попросил у него взаймы:

– Папиросы все вышли, а проклятая старуха кредиту не дает.

Сказал, что после бегства Лиззи сотрудники еще несколько дней приходили в редакцию, но платить им никто не собирался, и они разбежались. Назар опять остался без работы. На Банд соваться было страшно – там его поджидал полицейский, которому обманутые клиенты нажаловались на мошенника-фотографа.

– Я бы отдал им деньги, – ворчал Назар. – Но мне ж надо заработать. Дай ты мне постоять у городского парка! Не-е-ет, у него все места своим фотографам розданы. У одного гада попугай на цепочке имеется, а у другого – китайская доска для преступников: знаешь, какую вешают на шею? Туристы без ума от нее – очень любят запечатлеваться. Была б у меня такая доска!

Старуха держала Назара потому, что он бегал ей за опохмелкой и помогал доставать с полок кастрюли. Она приехала в Шанхай во время Русско-японской войны к сыну-офицеру, который находился в госпитале на излечении. Но сын умер, и бедная женщина спилась.

– Ты не думай, что она такая несчастная, – говорил Назар, хихикая. – У ней в комнате под кроватью сундук, а в нем денежки припрятаны.

Впоследствии он признался, что как-то взломал сокровищницу и обнаружил, что большая часть старухиных денег ненастоящие – из тех, что китайцы сжигают в храмах и называют «молельными». Бабка была почти слепой, и каждый, кто про это знал, обманывал ее – в том числе Назар.

– А, ей помирать скоро, – отмахивался он. – На что ей доллары?

Назар отнесся к беде Клима с пониманием и тут же рассказал, как он однажды всю ночь просидел в собачьей конуре после неудачного налета на сады.

– Сторож там был злющий, с ружьем, а псина у него добрая, пустила меня к себе. Я тебя тоже пущу.

Клим нервничал. Он послал Назара купить на оставшуюся мелочь газет, но тот потратил все на тянучки.

– Вот еще глупости – газеты покупать! Люди в них рыбу заворачивают да кульки для семечек вертят, а ты – деньги платить. Тянучки вкуснее.

О том, что творится в городе, Назар понятия не имел. Его гораздо больше занимал другой вопрос – где бы ему достать гавайскую гитару? Он знал американского матроса, который бойко тренчал на маленьком, почти игрушечном инструменте.

– Мне здоровой гитары не надо, – говорил Назар. – На ней, поди, сложно учиться. А вот маленькая мне страсть как нужна! Девушки музыку любят и всецело предпочитают. Надо соответствовать.

Назар позабыл про свой фотоаппарат и целыми днями слонялся по магазинам и барахолкам: выискивал гитары, приценивался, отчаянно торговался, а потом уходил, обидевшись на невежливость продавца.

– Сукин сын! Тыкал в меня пальцем! Разве благородные люди тычут? Сам по-русски ни бум-бум, а лезет!

Клим попытался отправить его к Нине с запиской, но Назар застеснялся:

– Не пойду я в дамский дом грязный, как сволочь! У меня ботинки каши просят и на бритье денег нет.

Пользы от мальчика не было, если не считать советов о том, как прятаться от властей, – по этой части Назар был большой специалист.

– Да не будет тебя никто искать! – говорил он Климу. – Что ты ищейкам – любимая девушка или Мэри Пикфорд? Пересидишь, а там у них столько нового народу в розыск попадет, что они о тебе и не вспомнят.

Назар был абсолютно убежден в тупоумии людей в форме – это доказывалось тем, что его еще ни разу ни привлекли к суду. В участок приводили – было дело, но каждый раз мальчику удавалось вывернуться.

– Главное – не встречайся ни с кем из близких друзей – их опросят. И возможно, установят за ними слежку. Я-то тебя не выдам, но другие могут запросто. А чтобы тебя на улице не узнали, тебе надо башку обрить и пенсне на нос нацепить. – И Назар попытался продать Климу старухины очки.

2

За окном бушевал тайфун, за стеной пела пьяненькая старуха. Клим лежал на лоскутном одеяле и смотрел на фотографии Нины. Как она там? Как Катя?

Ему осточертело вынужденное безделье. Хуже всего было полное отсутствие новостей. Может, Клима никто и не ищет? Кому он нужен? Но с другой стороны, ищейки Лу не постеснялись вломиться в «Летучий голландец». И чихать они хотели на местную полицию и даже на Рябого. Если Лу задался целью перебить всех свидетелей, он ни перед чем не остановится.

Хлопнула дверь, и в комнату ввалился Назар – мокрый, с раскисшим канотье в руках:

– Они там все с ума посходили!

– Кто?

– Скоро будет война! Губернатор Лу и этот… как его?.. Ци Сеюань друг на друга бомбы решили с аэропланов кидать. Совсем сдурели! Шанхай приступом брать будут. – Назар заметался по комнате. – Надо бежать, пока не поздно. Война такое дело – видел я войну… Нет, здесь я не останусь…

Клим усадил его на топчан:

– Да погоди ты! Объясни толком.

Назар трясся всем телом, прятал ладони между коленок и твердил:

– Уеду, уеду!

Клим принял решение. Если действительно дело идет к войне, вряд ли Лу будет искать его. Сразу идти домой или к Нине не стоит, а вот отца Серафима можно навестить. Он наверняка в курсе событий.

Через два часа Клим был у батюшки. Добрался без приключений – на улицах никого, только окна светились сквозь стену дождя.

– Ты где пропадал? – закричал отец Серафим, обнимая Клима. – Ада сказала, что ты насовсем уехал. Я уж не знал, что и думать. Ох ты, курица мокрая, смотри, что на улице делается. Это разве погода?

Он зажег спиртовку и поставил чайник. В комнате было почти темно, и Клим не сразу заметил огромный синяк на лице батюшки.

– Ты что, дрался?

Отец Серафим только рукой махнул:

– Деньги, будь они неладны… Мы тут объяснились с одним китайцем, садовником при клубе, – он уговорил меня пойти в «Большой мир». Знаешь такой балаган многоэтажный? Синематографы там, магазины, опера… «Ты, – говорит, – человек громадный, силы в тебе много: выступи на поединке против китайского бойца – будет тебе прибыль». Ну, уложил я его, сердечного. Дали мне десятку и сводили в пельменную. Зрители в «Большом мире» азартные: в ладоши хлопают, кричат. У меня самого кровь разыгралась. Хожу теперь через день… Деньги для матушки зарабатываю.

– А что владыка? – изумился Клим. – Он знает?

Отец Серафим только рукой махнул:

– Отправил меня в запрет. Я ему объяснял: как без денег кормить семейство? Заработка в клубе только-только на комнату хватает… СССР амнистию объявил для белогвардейцев, теперь даже благотворительные кухни закрыли. Это намек нам: возвращайтесь к большевикам – они вам ничего не сделают.

Клим сочувственно потрепал его по плечу:

– Так ты теперь боксер? И что, побеждаешь?

– Ну, ежели поймаю китайчонка, значит, того… свалю его. А ежели не поймаю – трудно с ним совладать. Они шустрые, черти, измотать могут. Три раунда продержусь, а там ладно уж – мне все равно заплатят.

– Обо мне никто не спрашивал?

– Нет. А что?

Клим облегченно вздохнул: значит, действительно пронесло.

– Слыхал, Петроград-то наш именем Ленина назвали, – скорбно произнес Серафим. – Вот как это понимать, а? Мы-то все ждем, когда светлые силы переворот в России начнут, а они… Неужто народ потерпит, чтоб столицу царя Петра Ленинградом называли? А Москва у них Троцкоградом будет? Валяйте – все равно прежняя Россия пропала! Нечего пролетарским гнездам святые имена носить.

Клим перебил его:

– Что слышно про войну?

– Готовятся. По китайскому городу патрули шастают день и ночь. А в иностранных концессиях тихо. Если что, говорят, военных моряков с кораблей спустят – чтоб нас, стало быть, охранять.