Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

тебе большую честь, ведя с тобой диалог, Репрев. Но с этой минуты я говорю только с единственно достойным меня – бенгардийским тигром Алатаром.

– Ага, струсил! – с победным воем Репрев взвился в воздух, как птица. – Как чувствовал, что струсишь! Жалкий, скользкий трус!

– Давненько я так не веселился! С бенгардийцами больно скучно – все беленькие, как на подбор, защитники, миротворцы. Но с тебя, бенгардиец Алатар, с твоей чёрненькой души я всё-таки наскрёб черни. Да ещё какой – отборной, высший сорт! В тебе и не сразу бенгардийца определишь.

– Поосторожнее со словами, водяной. Если ты заглядывал в мою душу и так хорошо знаешь мой народ, как говоришь, после того, что ты сказал, ты должен отрастить себе ноги – и желательно побольше ног – и бежать на них отсюда, сверкая своими новенькими пятками, – Алатар говорил, хвастаясь полной зубов пастью.

Водяной, казалось, всё воспринимал если не как шутку, то, по крайней мере, несерьёзно и без страха, тоже не преминув похвастаться своим круглым ртом, полным крючковатых зубов.

– Подойди ко мне, бенгардиец Алатар, – сказал он.

Алатар подошёл не сразу, и в каждом тигрином шаге чувствовалось напряжение.

Водяной, показав из воды свой чёрный пиявочный хвост, подплыл почти к самому берегу и вытащил из болотной тины руку-ветку с тремя кривыми и маленькими пальцами-сучками. Алатар снова поднялся на задние лапы, и, когда ветвь-рука, опутанная склизкой плёнкой и обсыпанная, словно зелёными веснушками, росянкой, надавила ему на золочёное брюхо, тигр поморщился от неприязни и отвращения. В животе родилось то чувство, какое бывает, когда смотришь вниз с большой высоты; сначала из него показался лишь бок огнива, потом оно высунулось до середины и, в конце концов, совсем покинуло уютное тигриное брюхо. Алатару стало невероятно легко – к земле прижимать перестало, но пасть всё равно изнутри словно покрылась онемелой, лишённой чувствительности коркой, и корка эта ещё долго не спадала.

– Теперь ты нас пропустишь? – спросил строгим басом Алатар.

Водяной ничего не ответил: он растаял, как мираж, втянувшись в блуждающий огонь, а за водяным исчез и сам огонь, или огниво, как его ещё называл Лей.

– Я благодарен тебе. Благодарен за то, что ты сказал своё предупреждение, – сказал Алатар. Репрев прятал от него свой взор, клоня морду вниз и вбок, куда-то в подмышку.

– Кто-то должен был. Астре же не хватило смелости сказать первому. И тебе тоже, – брюзжал Репрев. – Я это сделал не ради тебя, а ради Умбры и Агнии и ради того, чтобы поскорее свалить с болот: не нравится мне эта сырость. Подозреваю, нескоро ещё из лап выветрится этот мшистый душок.

– Ты, видимо, из тех, кто не умеет принимать благодарности, – сморщил лоб тигр, и былая теплота иссякла в его изумрудно-янтарных глазах. – Сколько же в тебе должно быть спеси и упрямства, раз ты так легко портишь приятное мгновение.

– Тебе виднее: меня-то ты лучше знаешь, чем я тебя, – ответил Репрев, уткнувшись носом в землю. – А ты что молчишь, Астра? Или тоже слабо поделиться своим предупреждением?

– Репрев, я… – Астра не знал, что ответить.

– Что, Репрев? – взбрыкнулся он. – Всё мне с вами ясно. Меня окружают одни лжецы. Мне это стало понятно ещё тогда, когда мы были в Бенгардии. Вы все…

Репрев не успел договорить – его прервал ровный, отчётливо звучащий голос Агнии.

– Если бы огниво погасло, он бы умер. Ты знаешь, о ком я говорю, – из кованого, как из железа, голоса Агнии высеклась неуправляемая боль, и она сильнее прижала к себе уставшего Умбриэля. – Прекрати донимать Алатара с Астрой, хотя бы ради меня. Ты невыносимый и несносный, но пока мы здесь, пожалуйста, попробуй быть чуточку терпимее. Правду говорят, чужая душа – потёмки. Иногда мне не понятно, что происходит в моей собственной душе. Научись ценить молчание другого. Я каждый день молю артифекса, чтобы он дал тебе, – где, если не в Зелёном коридоре? – испытание по силам, то, которое бы наставило тебя на верный путь, заставило тебя узнать, что такое сочувствие и доверие. Если у тебя душа нараспашку, это ещё не значит, что ты лучше других.

А в Зелёном коридоре уже зажигался свет нового дня.

Глава 7. Эгоистичный страх

После болот с искателями случилось то, что никто ожидать никак не мог: когда Астра хотел прочесть всем описание следующего испытания, страницы с описанием в дневнике Ориона не оказалось – она была вырвана, вместо неё надорванный край показывал свои кривые острые зубья.

– И что нам теперь делать? – брюзжал Репрев. – Как мы будем испытание проходить?

– Как и все предыдущие, – спокойно и рассудительно ответил Алатар. – Орион всё равно не раскрывал нам суть испытания, лишь давал подсказки. В этот раз мы попробуем справиться без советов феликефала. Кстати, Астра, а самое важное – отметка на карте, – она есть?

Астра быстро пролистал дневник, нашёл склеенную сосновой смолой карту, пробежал её глазами, остановил взгляд на какой-то её точке и радостно объявил:

– Есть! Есть отметка! И совсем недалеко от болот.

Алатар заглянул в карту и подтвердил:

– Да, недалеко. Дня за два управимся.

Искатели управились за полтора.

Карта привела их к тихой и ясной поляне, поросшей низкой травой. На поляне они и заночевали, чтобы утром приступить к испытанию.

Только Умбра был невесел: за Репревом ухаживала Агния, Алатару доспехи перед сном помогал снимать Астра, и фамильяр, лишённый своего предназначения – служить другим, маялся без дела. Агния, видя его томление, пожалела Умбриэля и пообещала поиграть с ним. Дракончик сразу же ожил, и на его мордашке снова появилась улыбка.

Игру придумал Астра – смысл её подсказал сам Умбра: он нашёл торчащую из-под большого камня палку, которую вытащил для него юный кинокефал и которая в детском воображении быстро стала мечом. У меча даже имелась гарда – два сучка.

Игру тоже решили отложить до утра.

Из безоблачного неба, где все до одного ночные облака выбило, как пробки, рассветное зарево, теперь лилась чистейшая голубизна в узкие гранёные сосуды сосен. Между ними по тропинке бодрым шагом, по обыкновению с опущенной к земле головой, шла Агния – в её мышцах играла, казалось, неистощимая, изящная сила, а за ней едва поспевал Астра.

Кинокефалка собирала морошку на завтрак. Расплавленное солнце било ей прямо в затылок, и дикий мир ластился, словно послушный зверь. В это утро она хотела побыть одна, но Астра – случайно или нарочно не распознав намёков – увязался за ней хвостиком. Агния резкими, грубыми, дерзкими движениями срывала зернистые