Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

На этот раз мне следовало жаловаться не на свое великое несчастье, а на свое недостаточное благоразумие; ибо, находясь в незнакомой мне стране, я захотел сделать то, чего не сделал бы в своей: потому что испанцы, находясь вне своей страны, считают себя неограниченными господами. Так как мне было некому и не на кого жаловаться, я обратил против себя попреки или камни, какие мои противники могли бы бросить в меня. Я оказался под бременем оков, какие не угнетали меня в Алжире, тогда как там были враги веры и тех, кто ее исповедовал, и я не имел здесь возможности обратить взора к кому-нибудь, кто благосклонно взглянул бы на меня. Ибо по той же самой причине, по какой мы считаем себя владыками мира, мы во всех вызываем ненависть.

Тот, кто направляется в чужие страны, обязан вступать в них с большой осмотрительностью, потому что и законы здесь не те же, и обычаи не похожи, и не соблюдается дружба там, где нет знакомства. И достоверно известно, что хотя королевства и республики соблюдают уважение и дружбу, какие существуют между ними, однако того же самого не бывает между отдельными людьми, так что обыкновенно они чернят друг друга и враждуют между собой, и тем сильнее, чем больше считают себя, с основанием или без оного, угнетенными. Я заметил, что терпеливость является добродетелью, пригодной для всего на свете, но в особенности при сношениях с людьми незнакомыми. Чужестранец необходимо должен быть очень приветливым и вежливым с учтивостью и должен поступаться своим правом в делах, о которых он не знает, – считаются ли они там, где он находится, хорошими или дурными; с веселым лицом, обуздав свой гнев, он легко познакомится с тем, чего мы не знаем в странах, сведения об обычаях которых не дошли до нас.

Я чувствовал себя в высшей степени угнетенным, не видя, кому я мог бы сообщить о своих несчастьях. Меня называли свиньей очень близко от меня, и наиболее почетным приговором было, что меня должны тайно удушить. Тюремщик казался человеком сговорчивым, но я не находил, с какой стороны подойти к нему, чтобы мне утешиться при его содействии. Я размышлял, какой бы мне изыскать способ, и вспомнил, что эта нация отличается необыкновенной жадностью и что в этом направлении я мог бы применить какой-нибудь спасительный для меня план. В кармане платья у меня было несколько эскудо, взятых из Генуи. В тюрьме было двое очень милых детей – сыновей тюремщика, и, вспоминая, какое довольное лицо показывают родители тому, кто делает какое-нибудь добро их детям, я дал каждому ребенку по эскудо. На это широко открылись глаза у отца, и он очень, даже чрезвычайно, благодарил меня за это, что подало мне надежду на удачу задуманного плана. Он сказал мне:

– Ваша сеньория, должно быть, очень богата.

– Из чего вы это заключаете? – спросил я.

– По щедрости, – ответил он, – с какой вы дали этим детям монеты, какие мало знакомы здесь даже взрослым.

– Ну, если вы так цените такую мелочь, то что вы сделаете, когда познакомитесь с остальными? – И, достав деньги, я отдал их ему, сказав: – Так как вы кажетесь мне человеком благоразумным, то я хочу вам сказать, кто я, чтобы вы не придавали значения этим пустякам. Я достиг того, что отыскивают все философы и чего никак не могут найти; но сначала вы должны мне поклясться, что никогда не откроете моей тайны.

Он весьма торжественно сделал это и с великим любопытством спросил меня, что хотел я ему сообщить, и я ответил:

– Я умею делать философский камень,[374] который превращает железо в золото, и благодаря этому я никогда не испытываю недостатка в том, что мне нужно; но я не решился никому сообщить об этом в Генуе, чтобы правительство не помешало мне продолжать мое путешествие, что они, без сомнения, сделали бы, потому что это божественное изобретение так заманчиво и желанно для всех, что все гоняются за ним; и если узнают, что кто-нибудь знаком с этим изобретением, то короли или республики задерживают таких против их воли, чтобы он применял свое искусство в их пользу и в ущерб себе, потому что, если в мире будет большое количество золота, оно будет цениться низко.

– Сеньор, – сказал тюремщик, – часто я слыхал разговоры об этих вещах; но никогда не видал и не слыхал, чтобы кто-нибудь достиг этого в наши времена, потому что, хотя ваша сеньория видит меня в этой должности, которую я исполняю, чтобы быть на покое и содержать своих детей, я ведь был в Испании на службе у генуэзского посла и по сказанной причине удалился в это селение, где я родился.

– Я очень рад этому, – сказал я, – потому что, будучи таким благоразумным, как вы, и слышав разговоры о таких вещах, вы поверите тому, что увидите собственными глазами.

– Если бы я мог, – сказал он, – научиться этому, я был бы большим человеком и командовал бы над всем моим селением, а вашу сеньорию свободно отпустил бы, куда вам угодно.

– На первое, – сказал я, – я вам отвечу, что изготовление этого камня заключается в точности, так что необходима большая осторожность, чтобы достичь этого, и потому я не рискую обучить вас этому; но я оставлю вас с таким количеством золота, что ни вам, ни вашим детям не придется нуждаться ни в чем. А на второе, – я не хочу, чтобы вы делали для меня что-нибудь такое, что когда-нибудь могло бы послужить вам во вред; потому что то же самое искусство химии даст мне способ освободиться, и этому я научу вас весьма легко, потому что вы увидите, хотя бы были слепым, как без вашей вины и без вашего согласия я освобожу себя, а вы останетесь без всякого наговора, богатым и довольным.

Он с великими церемониями бросился к моим ногам и стал снимать с меня цепь и оковы, против чего я возражал с величайшей искренностью, и когда наступила ночь, я сказал ему, чтобы больше уверить его в этом деле и таким образом лучше выполнить мое предприятие:

– Знайте, что неудача в завершении превращения металлов происходит от непонимания великих философов, которые трактуют об этой материи чрезвычайно тонко, как, например, Арнальдо де Вильянуэва,[375] Раймундо Лулио[376] и Гебор,[377] по национальности – мавр, и многие другие авторы, которые пишут об этом шифром, чтобы не делать этого достоянием невежд.[378] Я же, чтобы постичь эту истину, побывал в Африке в Фесе,[379] в Константинополе и в Германии и, благодаря общению с великими философами, дошел до открытия истины, которая заключается в том, чтобы свести к первоначальному веществу такой неподатливый и твердый металл, как железо, потому что если привести его в эту его первооснову и в то семя, из которого оно возникло, и прибавлять к нему те же самые вещи и те же составные части, какие природа придает золоту, когда оно образуется или составляется, то железо должно превратиться в ту же субстанцию золота.[380] Ибо, как все существа стремятся подражать – насколько это для них возможно – наиболее совершенному в их роде,[381] точно так же железо и другие металлы стремятся подражать наиболее совершенному из них, каким является золото. И если придать железу все качества, какие создает природа при содействии всеобщего отца, каким является солнце, то оно меняет свою природу на природу золота, и это делается при помощи некоторых сильнейших и едких солей, принимая во внимание положение планет, в чем я очень опытен и сведущ. И чтобы вы видели некоторое подобие этого и убедились бы в этой истине, возьмите этой ночью кусок подковы, которая была бы очень стоптана и покрыта ржавчиной, полученной в навозных кучах, и, разломав ее на маленькие кусочки или распилив напильником, поставьте это в колбе в очень крепком уксусе на медленный огонь, и вы увидите, что получится.

Он исполнил это в точности и предоставил мне в эту ночь отдохнуть с полным удовольствием, причем я очень хорошо обдумал план, какой я приготовил, чтобы освободиться из тюрьмы.

Глава II

Наутро тюремщик пришел очень довольный, говоря, что он обнаружил, что железо превращается в вещество золотистого цвета, как бы цвета золота, так что алчность влекла его к гибели.

– Теперь вы убедитесь, что я говорю вам правду.

Я дал ему денег, чтобы он принес мне некоторых веществ или некоторых составных частей едких и ядовитых, – которых я не называю, потому что в мое намерение не входит обучать делать дурное, – и, смешав с другими веществами, какие я к ним прибавил, я приготовил порошки, которые часто смачивал азотной кислотой, а когда они высыхали, опять смачивал их; они стали очень приятного золотистого цвета. Когда порошки были сделаны и приготовлены, как мне было нужно, я сказал двум мошенникам, которые были приговорены к галерам:

– Галеры стоят в Генуе, значит, ваше мучение приближается; если вы возьметесь в одну ночь доставить меня в страну короля,[382] я вас выведу отсюда тихо и без всякого шума ни внутри, ни снаружи.

Они отвечали с великой решительностью:

– И даже на плечах отнесем вашу сеньорию, и прежде чем наступит рассвет, вы уже будете среди испанских солдат.