Мемуары гейша - Maryna Ostromyr

жалко, и кто ей еще в жизни подарит такую вещь! … Не знает, что ей теперь делать. Может, Максичек подскажет, он такой умный.

Макс приготовил этой бестолковой завтрак, сварил кофе. Застенчивая девочка набросилась на еду, как голодная кошка — урчала и причмокивала. И с каждым причмокиванием его раздражение нарастало. Он эту дуру просто ненавидел.

Ну, почему, почему она ему не сказала! У него куча денег, уж накормить бы смог. И он давно ей предлагал к нему переехать, а не тратиться на свою дыру! А теперь столько всего сразу навалилось, ему надо драпать, надо прятаться, а тут еще эта со своим чемоданом!

Он ненавидел эту дуру, но понимал, что ненавидит себя, его чувство вины ловко перекладывает на секретаршу то, что он ненавидит больше всего — ответственность.

Он — скотина и сволочь, потребительски относился к этой забитой девочке. За все это трудное время следствия он интересовался ее жизнью, только когда ему было нужно. Да, как и всегда, впрочем… А секретарша ведь настоящий товарищ, хороший человек, всегда была на его стороне, всегда выгораживала, помогала и выслушивала — одна из всех его женщин. А Макс ненадежная сволочь, вот, почему она ему ничего и не сказала! Его женщина ходила голодная и не сказала ему не слова. Пойди, Максичек, и повесся от такого позора!

Макс смотрел, как жадно секретарша ест и ненавидел Эльвиру — ну, как можно было воспитать такое забитое, боязливое, все время стыдящееся и стесняющееся себя, существо. Ведьма, тварь, рабыню себе воспитала, прислугу, чтобы бегала на посылках!…А теперь ведьма отправилась в бега и такая: “Максик, а ты обязан позаботиться о малявке!”. Конечно! Она воспитала несамостоятельную дуру, а Максичек возись!…И нечего валить на Эльвиру, Максичек, сейчас это твоя женщина и ты должен нести за нее эту… ответственность эту гнусную.

— Почему ты мне не сказала? — спросил, — Я бы помог. Ну, как можно было не сказать, я же не чужой человек. Я бы помог.

— Не хотела беспокоить. Не хотела причинять хлопоты, чтобы не разонравиться тебе, Максичек. А теперь совсем все плохо, больше некуда идти. Меня даже на панель не возьмут, потому, что я некрасивая.

— Нормальная ты. Симпатичная.

— Я же знаю, что нет. Просто ты такой добрый, Максичек, и умеешь обращаться с дамами, вот так и говоришь.

— Нет. Ну, вот, ты считаешь ведь меня красивым? А я встречаюсь с тобой почти два года. Значит и ты красивая, — неумело принц недоделанный пытался осенить своей красотой весь окружающий мир.

— Ты со мной не поэтому встречался, просто больше не с кем было, чтобы от работы не отвлекаться и работу обсудить можно было. У нас служебный роман.

Макс захотел разбить голову о холодильник. Он, выдающийся плейбой, и способнейший обманщик, не смог обмануть единственную женщину, которая была достойна его добрых слов. Небось, и в постели он был так себе, на троечку… Потому, что никогда о ней не думал, только о себе, расслабиться хотел. Вот, черт! Вот, где СуперМаксик по настоящему облажался, это вам не случай с телефоном…

— Ты ведь считаешь мадам Эльвиру красивой? — спросил Макс: простейшая манипуляция первого уровня, использование авторитетов, безусловный рефлекс, личный эмоциональный контакт, стандартная техника…

— Конечно! — сразу сказала девушка, — Эльвира — самая красивая на земле.

— Ты родственница Эльвиры и очень на нее похожа, можешь сравнить фотографии. Это значит, что ты тоже красивая. Просто Эльвира может преподать себя, у нее была тяжелая жизнь, как могла так и выживала, а у тебя есть образование, ты в другом мире живешь, тебе это не так нужно…

Секретарша немного приободрилась, но что-то про уши оттопыренные начала блеять. И Макс, этот извращенец-любитель ушей, сказал ей чистую правду, что ее уши ему нравятся куда больше, чем уши Эльвиры — он пробовал те, и другие, и может сравнивать… Секретарша заулыбалась и просила добавки. Он искал вкусности в холодильнике и решил, что у его девочки будет самая лучшая работа, с самым выгодным контрактом… Он все исправит, все. За один день.

Повел в спальню, хотел ей показать все, что умеет СуперМаксик, а девчонка испугалась.

— Ой, Максичек, — робко сказала, — это все такой разврат… Не надо так.

Разврат?! Ей двадцать три года, а она как старушка!

Тетечка ее очень строго воспитывала, не разрешала с мальчиками дружить, “чтобы не стала гулящей и не принесла в подоле”. У нее до Максичка был только один мальчик в колледже. А тетечка их застукала как-то, так секретарше пару оплеух досталось, а мальчика тетечка избила его собственным ремнем до крови, весь синий ходил за то, что “совратил ей девку”. В полицию обращался, ну тетечка решила вопрос с полицией, конечно, но только от мальчиков больше предложений не поступало, потому, что у нее тетечка — злая ведьма…

У Макса волосы шевелились на голове. Это что, средневековье? Околица мира, где нет электричества? И Эльвире ли, называть кого-то гулящей?!…А потом вдруг жалость, острую жалость почувствовал к всемогущей Эльвире, которая не может допустить даже, что какой-то мальчик может быть хорошим, так как сама не видела таких никогда.

…Тетечка ее выкупила у родственников. Те, когда тетечка поднялась, пришли денег у нее просить, тетечка сказала, что денег даст в обмен на “это мелкое, ушастое несчастье”. Тетечка свидетельство о рождении получила, опекуншей стала, в школе выучила, в колледже — отличницей заставляла быть, лупила за “четверки”, обещала в жабу превратить, если диплом с отличием не принесет. Тяжело было, ведь не очень умная, обыкновенная, но диплом был лучший в группе… А не забери тетечка ее тогда, то и не выжила бы — таких слабых, да с такими ушами, у них не любят…

Макс любил пожалеть себя — сиротку несчастную, а тут, лежа рядом с этой девочкой, не знал даже, что хуже — сдохнуть на помойке или попасть в полную зависимость от такой женщины, как Эльвира. И даже, если Эльвира жизнь спасла и добра желает, то добро это достается дорогой ценой уверенности в себе, достоинства, способности испытывать чувство заслуженного успеха и естественного удовольствия…. Ох, с этими глубокими травмами Макс ничего не сможет сделать — он всего лишь