Овертайм - Вячеслав Фетисов

Последнее его лето мы отдыхали вместе, ездили в Ялту. Харламов очень хотел сыграть на Кубке Канады, готовился, держал форму. Накануне вылета в Америку ЦСКА сыграл турнир за европейский кубок в Италии. Там Харламов получил приз как «лучший нападающий».

Оставались последние две недели до Кубка Канады. Вечером мы приехали из Италии, на следующее утро — сбор, на который, естественно, был приглашен и Харламов. Перед отлетом в Канаду, за день или за два, Виктор Васильевич отпустил нас домой. Но сразу после тренировки он вызвал Харламова: «Ты пришел на сбор плохой, ты не в форме». Харламову — 33 года. Даже если в этом возрасте спортсмен и вышел из формы, до турнира еще было в запасе две недели. И Харламов все же Харламов, а не пацан какой-то. Не буду гадать, какие расчеты были у Тихонова, что заставило его сказать Харламову, что его оставляют дома, поскольку он выпил. Зная Харламова и постоянно с ним общаясь, я понимал, какой это был для Валерия удар. В те времена не могло такое случиться, чтобы кто-то в сборной встал и сказал: «Человек столько лет играл за страну, он так хотел поехать на турнир, и, если его не берут, мы тоже не поедем». Такого даже в мыслях не было, дух коммунистической морали, точнее, ханжества, из нас еще не выветрился. Не взяли, значит, так и надо. А он на следующий день перед отъездом сборной пришел к автобусу, попрощался и пожелал всем удачи. Может, каждый и жалел про себя, что не заступился за старшего друга, когда мы узнали в Виннипеге страшную новость.

Как сейчас стоит перед глазами картинка. Самолет из Москвы приземлился в Монреале, потом нас перевезли в Виннипег. Наутро во всех теленовостях портрет Валерки в черной рамке, никто из нас не понимает по-английски, что говорит диктор. Но что произошло — поняли все.

Он разбился, когда мы летели из Монреаля в Виннипег.

Потом на улицах Виннипега люди нам выражали сочувствие, подходили: «Харламов, Харламов». Но все еще никто не знал, как это произошло, пока кто-то не позвонил домой. Теперь и мы услышали, что же случилось неподалеку от нашей базы в Новогорске.

Первая реакция — Валерий Васильев и все ветераны собрались: «Полетели обратно домой, на похороны». Потом, к вечеру, в Виннипеге появился Сыч, тогда заместитель председателя Спорткомитета, собрал «стариков», молодежь не присутствовала, и каким-то образом смог успокоить ветеранов. На следующий день — общее собрание. «Мы должны посвятить этот турнир памяти Валеры, должны играть, должны выиграть». Мы действительно выиграли тот турнир, единственная на сегодняшний день наша победа в Кубке Канады. Вернулись в Москву поздно вечером, а на следующее утро все собрались на кладбище.

Жизнь продолжалась, команда ЦСКА продолжала всех побеждать, выигрывала чемпионаты мира и сборная. Наступил високосный 1984 год. Зимние Игры в Сараево.

Проиграв в 1980-м в Лейк-Плэсиде, мы готовились к Сараево, как умалишенные. Полагалось привезти олимпийское золото обратно в страну. Ужасно нервозная обстановка в команде. Третьяк весь турнир отстоял великолепно. Мы победили, я получил свою первую золотую медаль олимпийского чемпиона. Но ощущения счастья не было, потому что все четыре года в голове было только одно — как дожить до следующей Олимпиады и взять реванш.

Может, действительно необходимо держать команду в тюремном режиме? Неважно, есть там жены, дети, семьи… Может, если бы не было такой тирании, мы бы мало что выиграли? Руководство команды так журналистам все и объясняло — если, допустим, нас отпускать по домам, то хоккеисты начнут пить. А если начнут пить, значит, не будет побед. Что спать мы не будем ложиться вовремя, что добираться до тренировочных залов в Москве тяжело и игроки начнут ездить все время на машинах, рискуя получить травму. Было еще одно, не подлежащее огласке объяснение: на сборах нас правильно кормили, потому что в то время нельзя было купить в магазине нормальные продукты.

Мы разговаривали с хоккеистами сборной Чехословакии и знали, что они никогда не жили на сборах, только перед чемпионатом мира их собирали в каком-нибудь городе, где они готовились две-три недели. Шведы никогда не жили на сборах, не говоря уже об американцах, канадцах. Они даже не слышали о таком варианте, чтобы команда жила весь сезон вместе, в одной гостинице. Все на свете можно оправдать, и, возможно, слова «правильное питание» больше означали специальный постоянный медицинский контроль. Как еще объяснял Виктор Васильевич, сборы — это экономия бюджета. Попробуй, поживи дома, сколько ты израсходуешь денег, а тут о вас заботится государство, клуб. Конечно, для спорта это идеальная ситуация: запереть людей и их тренировать. Держать все время руку на пульсе команды. Может, оно и правильно, но цена-то какая огромная. И дети без отца, и жены без мужей, и оторванность от мира. А постоянное общение в одном кругу приводило к определенной деградации. Спортсмен мог быть классный, но как человек — нередко с недостаточным развитием. А потом тебя отправляют в обычную жизнь, которую ты не знаешь, к которой не приспособлен. А если еще хоккеист рано женился, то его детям уже лет по десять, но они плохо представляют, что у них за отец. Да и он не ведает, как с ними общаться.

Вроде ты и герой, но в то же время даже если ты имел какие-то деньги, то не мог себе купить ни дачу, ни машину, ни квартиру без разрешения. Куда ветеран ни обращается, ему вежливо отвечают: «У нас проблема с молодыми, а лимит на год маленький». Может, кто-то и понимал, что все это бред, но никто вслух никогда ничего не говорил. Большинство спортсменов, отыгравших много лет в советском хоккее, мало к чему приспособлены и ничего не знают. Отсюда житейские трагедии, люди начинают спиваться.

Насколько я знаю, такая система в СССР была только в хоккее. В футболе, например, ребята сыграют матч, потом пару-тройку дней живут дома. И тренироваться ездят из дома. Но не только ЦСКА — весь советский хоккей жил на сборах, даже те, кто не попадали в сборную, тоже жили на базах круглый год. Если старший тренер сборной страны вводит такую систему для главной команды, то и для остальных рекомендовался тот же план. Система, которая подразумевает полный контроль. Знать, чем ты дышишь, что делаешь. Даже если пьешь, то пей здесь, на базе. Это уже выходит за те рамки, когда можно что-то объяснить. Это — иррационально. И в то же время — власть над людьми, тем более над звездами, над теми, которых знает весь Союз, весь мир.

Характерен пример с Третьяком. Владислав выиграл три Олимпиады, играл почти в каждом матче и за ЦСКА, и за сборную на протяжении пятнадцати лет. И вдруг понимает, что теряет семью: дети большие, жена с ними одна не справляется, и он сделал выбор. Владик любил хоккей, я знаю это. Когда я подписал контракт с «Дэвилс», он уже не играл пять лет. Осенью, когда начался чемпионат НХЛ, он звонит мне в Нью-Джерси: «Слава, «Чикаго» мне предлагает контракт, хочется играть, как ты думаешь, соглашаться?» — «Конечно, Владик, играй. Даже не думай! Потренируешься, форму наберешь уже к середине сезона. Если нет, то к следующему сезону точно. Здесь люди играют долго». Третьяк хотел вернуться в хоккей, но, наверное, победил естественный страх за свою репутацию, что он не сыграет как раньше и его реноме может упасть или пошатнуться. Но даже это дерганье говорит о том, что он рано ушел, что он хотел играть. Владик просил у Тихонова: «Разрешите мне пожить дома». Третьяк никогда не нарушал режим, за пятнадцать лет — никаких замечаний. Третьяк — человек сверхответственный. Но ему не разрешили, потому что если бы был создан прецедент, то и другим, глядишь, не захотелось бы жить в казарме. Как нас воспитывали: если после побывки дома кто-то вернулся на базу со следами вчерашней выпивки, то наказывалась на следующие выходные вся команда. Доходило до смешного, все уже взрослые дяди, но перед игрой никто не знал, что на себя надеть, поскольку не был уверен, отпустят домой или обратно привезут на базу. У многих уже были машины, но самим не разрешали ехать на игру. Значит, как-то надо было машину отгонять ко Дворцу ЦСКА или в Лужники. Виктор Васильевич говорил: «Выиграете, поедете домой». В крайнем случае можно на своей машине приехать в ЦСКА, но там ее полагалось оставить (мы просили солдатиков, чтобы они пригнали машину в Лужники). От ЦСКА до Лужников, если матч проходил там, полагалось ехать всем вместе. Это, по мнению руководства, поднимало командный дух, мы должны чувствовать плечо друг друга (в автобусе) перед матчем. Правда, некоторые смельчаки выпрыгивали, когда автобус трогался, из задней двери. Обычно это делали те, кто не нашел желающего отогнать машину до Лужников, и приходилось сматываться, чтобы после игры не возвращаться обратно к ЦСКА. Выскакивать на ходу из автобуса — это полдела, надо еще подъехать к Лужникам, так запарковать машину, чтобы никто тебя не увидел, а потом как ни в чем не бывало оказаться в раздевалке.