Овертайм - Вячеслав Фетисов

Что изменилось в армейском клубе? В корни заглянуть не могу, я был только на двух предсезонных подготовках в ЦСКА перед приходом в команду Тихонова. Стало много легкой атлетики, кроссов, поменялась вся система подготовки на льду. Но все же я прошел школу ЦСКА, которую создал Тарасов, поэтому кое-что я тоже мог заметить, помимо увлечения нового главного тренера бегом. Намного меньше стало силовых упражнений: со штангой, с блинами, прыжки с утяжелением. Новая система подготовки через кроссы давалась с трудом: игроки тяжелые, ноги у всех огромные, накачанные. Ветераны начали ворчать, тогда их потихоньку начали убирать. Мне шел девятнадцатый год, и открывающиеся перспективы, амбиции, желание играть хорошо и много, а главное — выигрывать, не давали повода обращать внимание на сложности взаимоотношений Тихонова со звездами. Тихонов провел собрание команды, сообщил, что надо перестраиваться, менять тактику, что будем отныне играть в четыре звена и в быстром темпе.

Весной 1978 года начался чемпионат мира в Праге. Пока еще в команде оставались старые кумиры. До Праги два года подряд сборная СССР проигрывала мировое первенство: в 1976 году — в Польше и в 1977 году — в Австрии. Что, собственно говоря, и послужило толчком к тем изменениям, в результате которых Тихонов стал главным тренером сборной страны и ее базовой команды — ЦСКА.

Последняя игра в Праге никогда не забудется, самая драматичная из всех, в которых мне пришлось участвовать. Играть в Праге решающий матч за первое место, да еще с чехословацкой сборной! При этом необходимо, чтобы стать чемпионами, выиграть с разницей в две шайбы! После матча Евгений Павлович Леонов, которого мы встретили на стадионе, сказал: «Можно все что угодно прочитать, написать, но придумать такой сюжет — невозможно». Валерий Васильев в том матче получил микроинфаркт. Володя Лутченко лег под шайбу, а она ему попала в глаз — он так и не смог закончить игру. Сергей Капустин вышел на лед с температурой, зашкаливающей за 40°, и играл через смену. Его попросили появиться, потому что он отлично выглядел во всех предыдущих матчах и надо было показать противнику, что мы здоровы и в полном составе. Тот год, по-моему, был юбилейным для чешского хоккея, да и команда собралась сильная, как никогда. Мы выиграли 3:1. Как раз с разницей в две шайбы. Голы забили; и петровская «тройка», и жлуктовская, и мальцевская. И Третьяк отыграл фантастически. В общем, выиграли самый трудный чемпионат мира.

Я думаю, с этого пражского чемпионата Тихонов и получил карт-бланш в советском хоккее. Виктор Васильевич не раз потом повторял: «Мне даны все полномочия, и я, в интересах сборной, сделаю все, что сочту нужным. Потому что интересы сборной — это интересы государства». После Праги он провел несколько акций устрашения, пару человек выгнал сразу. Хоккей в СССР вступил в завершающую тоталитарную фазу.

Понимаю, что бы я ни говорил о Тихонове, все будет восприниматься через призму моего с ним конфликта. Но если отвлечься от него, то надо помнить, что команда ЦСКА и до прихода Виктора Васильевича была в стране лучшей, и сборная (Чернышов, Тарасов) уже всех приучила к постоянному чемпионству. Спору нет — человек пришел квалифицированный, но не первооткрыватель. Меня не раз в Америке спрашивали: «Как ты оцениваешь Тихонова?» Я отвечал так: «Результаты у него отличные, но если бы тренер в Лиге имел такие возможности, как он в СССР, — брать любого игрока в любое время в свою команду… то вряд ли Тихонов был бы заметен по сравнению с другими. Плюс еще полная государственная поддержка. На сборную научные институты работали. Все экспериментальные лаборатории базировались на ЦСКА. Армейский клуб походил на полигон, где спортивная наука проводила испытания. Люди работали, защищали диссертации, кстати, как они говорили, заодно писали диссертацию и сыну Виктора Васильевича, и ему самому. Я не собираюсь отрицать заслуги Тихонова, результаты же налицо. Но мне кажется, что почти десяток ведущих тренеров в бывшем Советском Союзе с такими, как у него, правами и возможностями показали бы результат не хуже…

В январе 1979 года я получил травму спины и провалялся три месяца в госпитале. В субботу вечером, накануне старого Нового года, меня привезли на носилках из Голландии и бросили в коридоре, так как свободных мест в палатах госпиталя имени Бурденко не оказалось. Кровать попалась слишком высокая, и, доставая из-под нее «утку», я чуть не разбился. А подать было некому: девочки-медсестры и санитарки отмечали праздник.

Двигаться я не мог, ниже пояса ничего не чувствовал. Пришел дежурный врач-полковник, сел ко мне на кровать. А рядом мои кроссовки «Адидас» стояли, нам их в сборной только-только выдали, зеленые такие, необычные, со светящимися отражателями. Я ими так и не успел попользоваться. Они всем бросались в глаза, тогда хорошая спортивная обувь была чем-то особым, для избранных, как и фирменный спортивный костюм, который я тоже привез из Голландии. Полковник смотрит на кроссовки: «Да-а-а, хоккеист. Да-а-а. Дела твои плохи, парень, похоже, о хоккее забудешь. Играть больше не сможешь. Не то что играть, тебе хозяйственную сумку нельзя будет носить в одной руке». Я его матом обложил, выгнал. Прибежал персонал меня успокаивать.

У меня произошло выпадение межпозвоночного диска, он защемил нервы, поэтому я не мог ходить и не чувствовал ног. Но операцию я делать не разрешил, а мне хотели диски из позвоночника вырезать. Я уперся: «Нет, не дам резать». А потом профессор Яков Михайлович Коц занялся моим восстановлением. Он придумал электроды, которые стимулировали мышцы, закачивал их, наращивая мышечный корсет вокруг позвоночника, для того чтобы сами мышцы могли поставить диск на место. Короче, занимался мною Яков Михайлович неустанно и здорово помог.

Травму я получил в январе, но обещал всем, и прежде всего себе, что подготовлюсь к чемпионату мира и буду в нем участвовать. Чемпионат начинался в апреле, и мне не хватило одного или двух месяцев. Но в 1980 году, к Олимпийским играм, я уже был в полной форме. Команда олимпийская собралась, как я говорил, сильнейшая за всю историю советского хоккея. Приехали в Лейк-Плэсид, и выяснилось, что жить будем в только что построенной тюрьме. Все как положено: нары, в камере двоим не разойтись, один сначала садился или ложился, потом второй заходил; общий туалет — в коридоре. Месяц назад советские войска вошли в Афганистан, нам сложно было понять, что же на самом деле происходит. С трибун кричат: «Захватчики», и на нас это, конечно, действует, тем более хоккеисты одними из первых поселились в Лейк-Плэсиде. Вокруг Олимпийской деревни вышки с автоматчиками, собаки постоянно лают, спать невозможно. Обстановка почти боевая или, точнее, лагерная. Нас в ЦК КПСС перед поездкой сурово напутствовали: «Ждите провокаций». Сказали, что они, конечно, хотят, чтобы мы выиграли, но если проиграем, то только не американцам. Вроде шутка такая, поскольку опасались мы чехословацкой сборной и на игру с ней настраивались. Принимали хоккеистов секретарь ЦК КПСС и еще какой-то высокий чин из идеологического отдела. А команда ЧССР в итоге не попала даже в полуфинал. Мы всех громили, громили… и проиграли американцам решающую игру.