"Мессершмитты" над Сицилией. - Йоханнес Штейнхоф

В тишине я прошел мимо них и, войдя в барак, попытался выйти на связь с инспектором истребительной авиации, штабом воздушного флота или с любым другим вышестоящим органом. В конечном счете пришел фельдфебель Корн — как он успел по земле добраться сюда? — и объявил, что бесполезно пробовать установить контакт с каким-нибудь штабом, поскольку приказ для нас, «дозаправка, взлет и патрулирование над Мессинским проливом», уже получен.

Вооруженный этой короткой и сухой информацией, я присоединился к своим людям на скамейке, которые, вытянув ноги, дремали в скудной тени. Отдыхая, я прислонил голову к горячей стене и закрыл глаза. Со всех сторон слышался знакомый шум передовой взлетно-посадочной площадки: щелчки ручных топливных насосов, крики механиков, нарастающий рев проходивших проверку двигателей. Я слышал все это и, слушая, мысленно отмечал прохождение каждой минуты.

В этот момент мы были крайне уязвимы. Достаточно было здесь случайно появиться противнику, и ему потребовался бы только один заход, который означал бы конец для нас. Мы нервно ждали окончания дозаправки, хорошо зная, что будет удачей, если мы сможем подняться в воздух невредимыми.

Когда глухой гул разрывов отдаленной бомбежки достиг наших ушей, мы немедленно попрыгали в щели. Как по мановению невидимой руки, с поверхности аэродрома исчезли все признаки жизни. Южнее зенитная артиллерия открыла мощный огонь, но вскоре затихла. На этот раз атака была направлена против другой части огромной долины, не против нас. Когда отдаленный гул авиационных двигателей уменьшился до уровня, который, почти без перерыва, сохранялся повсюду каждый день, мы с опаской и очень осторожно выбрались из наших траншей. По аэродрому в облаке пыли рулил «Me-109», и кто-то на командном пункте эскадры сообщил, что приземлился оберст Лютцов.

Он пробрался между воронками и остановил свою машину поблизости от барака. Когда Лютцов выбирался наружу, мой старший механик Шварц сказал, что на моем двигателе необходимо заменить втулки.

Это подразумевало, что самолет нельзя будет использовать в течение часа.

— Штраден, пожалуйста, пойдите в 1-ю группу и сообщите, что эскадру поведет Гёдерт. Вы возглавите штабное звено.

— Да, господин майор.

В то время как я приветствовал Лютцова, по краям аэродрома ожили двигатели и остатки эскадры пришли в движение. Спустя несколько минут они были в воздухе, чтобы прикрывать Мессинский пролив. Лютцов снял спасательный жилет и вручил его механику, который должен был дозаправить самолет. Когда мы медленно шли к бараку, я поймал себя на том, что инстинктивно осматриваю окружающее пространство, отмечая месторасположение ближайшей щели. Мы с ним свернули к месту, где несколько пустых патронных ящиков были сложены таким образом, чтобы сформировать своего рода стулья около глубокой траншеи. Вероятно, предыдущим вечером летчики играли здесь в скат.

— Я сожалею об этой телеграмме. Вы можете быть уверены, что мы сделали все возможное, чтобы не допустить этого.

Я неохотно посмотрел своему старому другу в глаза. Его нынешняя должность, вероятно, не позволяла ему говорить свободно даже наедине.

— Францл, — сказал я, — мне крайне больно слушать это. Вы все извиняетесь перед нами — лично вы, генерал, воздушный флот, — и теперь я лишь жду извинений фельдмаршала! Возможно, вы начнете снова расхваливать нас, если сочтете, что это заставит нас лучше сражаться и более бодро идти навстречу своей смерти. Сначала вы посылаете нам эту позорную телеграмму, а немного позже весело хлопаете нас по спине, говоря: «Не воспринимайте все так серьезно, ха-ха-ха» или «Выше нос! Ее скоро забудут». И в то же самое время знаете, что каждый телетайпный пост, каждый штаб между нами и рейхсмаршалом узнал о нашем позоре, не зная о том, что можете объяснить им, что это все не надо принимать слишком серьезно. Я не буду участвовать в этом, Францл, но в целом это мерзкое представление крайне поразило меня.

Он выдержал мой пристальный взгляд и спокойно ответил:

— Конечно, вы правы — это невозможная вещь, ничего не может быть хуже этого, ведь все мы в одной лодке. Но что мы должны были сделать? Люфтваффе теперь в ужасном положении. Рейхсмаршал находится под огнем критики с тех пор, как «Крепости» проникли в районы восточнее Берлина. Фюрер обвиняет его в неудачах авиации, и он оправдывается, снова и снова повторяя: «Это — не я, это — летчики-истребители!» Для себя лично я уяснил, что больше невозможно вести разумный разговор с рейхсмаршалом способами, доступными офицеру. Поверьте, у меня часто возникают серьезные сомнения…

Он умолк, так и не раскрыв природу этих сомнений. У меня они тоже были, но такие, о которых люди в нашей ситуации говорить не могли. Если бы мы делали это, то вступили бы в конфликт с совестью, что абсолютно невыносимо для сражающегося солдата. Так что мы некоторое время молчали, и каждый из нас точно знал о том, что думает другой. Наконец, я сказал:

— Я не объявлял содержания телеграммы, хотя все пилоты, конечно, его знают. Я держу ее в ящике стола.

— Никто не пытается спросить о ней…

— Как, вы полагаете, долго мы продержимся на Сицилии?

Лютцов зажег сигарету, со свистом выпустил дым.

— Передовые части британской 8-й армии сейчас приблизительно в 40 километрах к югу отсюда, — сказал он. — Американская 7-я армия продвигается от Джелы, возможно, с намерением соединиться с британцами здесь, на равнине Катании. Совершенно очевидно, что это имеет большое значение для вас в Западной Сицилии и в целом для обороны острова.

— Вы подразумеваете эвакуацию — отход, организованный насколько возможно?

— Что же еще? — Голос Лютцова был безразличным, но взгляд говорил более выразительно, когда он продолжил: — И кто имеет в этом больший опыт, чем вы?

— Думаете, отход будет таким же? В Тунисе приказ прибыл слишком поздно. В нашем случае, как ни парадоксально это покажется, это называлось не приказом, а разрешением, и Верховное командование продолжает лелеять тайную надежду на то, что найдутся отдельные бесстрашные личности, которые скорее предпочтут сражаться до последнего вздоха в Фермопилах[108], чем воспользуются преимуществами их великодушного предложения. Но вот там ничего не осталось для спасения. На этот раз я пришел к мнению, что необходимо доставить на материк каждого человека, даже если это означает, что мы должны будем сжечь или взорвать большинство оборудования. Мы медленно достигаем стадии, когда каждый человек становится незаменимым. В любом случае действительно квалифицированных и ответственных наземных специалистов будет все меньше и меньше, если эти ковровые бомбардировки продолжатся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});