Катастрофа - Мари Саат

вечер роется в энциклопедии! У ее детей и должно быть больше книг — раз уж она сама не доучилась, то где же ее детям-то знаний набираться! Она прекрасно понимает, какое значение имеют для ребенка большой город и его среда. Вот Эве унаследовала ее фигуру, но манеры у нее куда изящнее, чем у нее в те же годы были… А Оскар снова и снова возвращается к этому разговору, долбит как дятел! В городе жить не хочет и дачи одной ему, видите ли, мало…

— Когда мы достроим дачу, мы сможем поменять ее и квартиру на дом в городе, например, в Меривялья[4], там ты будешь жить как в деревне, чем твой совхоз лучше! — высказывает Малл мудрую мысль, от которой сердце Оскара наполняется радостью.

Да, Оскар не может получить от дачи полного удовлетворения. Там хорошо жить летом, но половина жилья все-таки остается в городе. Вот и мотайся между городом и дачей! А поздней осенью будет так жаль покидать этот домик, такой одинокий, заброшенный, с забитыми окнами, пригорюнившийся на ветру и под дождем… Его отец был домовладельцем. И запомнил он своего отца высоким, внушительным, стоящим посреди залитого солнцем двора, с прищуренными глазами, выпяченным животом, заложенными за спину руками, деловито прикидывающим, что следует подправить у дома… Оскар сумел бы и не поленился бы работать, но он хочет, чтобы вся его работа и жизнь уместились под одной крышей. Тогда бы он наводил порядок в своем доме, возился в гараже с машиной, возводил в саду теплицу — не спеша, по мере своих сил. И мальчишку научил бы столярному и слесарному делу, научил бы всему, что может понадобиться в жизни. Поначалу, конечно, пришлось бы продолжать эти нудные поездки на работу: пять раз в неделю рано утром в город и вечером обратно. Но ведь не так уж много и до пенсии осталось — всего каких-то двадцать лет…

25

Серое на фоне красного

Леса здесь красивые. Высокие ели перемежаются с кустами лещины и березами. Кое-где тропа бежит по бровке широкой прямой канавы, местами же обочины крутые и глинистые и кустарник подступает к самому краю, и тогда тропа петляет среди зарослей, то поднимаясь вверх, то спускаясь в ложбину, к старому руслу реки. Там сейчас распустились вербные барашки, жужжат пчелы, земля покрыта ярко-желтыми калужницами.

Эве любит гулять здесь в одиночестве, погруженная в свои мысли. Ей кажется, что тут скрывается нечто таинственное, загадочное. Извивы бывшего русла реки и прямая канава — это словно в старую сказку, прекрасную и тревожащую, вторглась повседневная жизнь. Эве нравится ступать почти крадучись и представлять себе, что вот сейчас, за черемуховой рощицей, что-то откроется… Но только в данный момент ей не до мечтаний. Да и красться она не может. Ей мешает Ильмар. У нее такое чувство, будто Ильмар следит за ней; она кажется сама себе скованной и неуклюжей, и спина у нее действительно деревенеет, она то и дело спотыкается, ей стыдно, и потому она спотыкается еще чаще. И все это злит ее, ведь это ее лес, тут она чувствует себя такой гибкой и ловкой, когда бывает одна… Она рада бы оглянуться и заставить Ильмара потупить взор…

Однако если бы она оглянулась, то увидела бы, что Ильмар ее и не замечает. Он шагает вслед за Эве, погруженный в собственные мысли. Он доволен, что может ступать вслед за кем-то, не думая, куда идти. Он не замечает ничего вокруг — перед его глазами все еще стоит тот серый многоугольник на фоне пламенеющего красного. Нет! Нельзя этот фильм снимать весной! Какая уж у нас весна: небо вечно серое, деревья голые, грязь. И на этом сером гроздья рябины, ягоды шиповника, клюква на болоте… Красное, желтое… Только не красные ягоды на сером, а наоборот — он заставит яркие краски охватить серое, но серое останется в центре — тоскующим пятном, вот так! Все его друзья утверждают, что хороший фильм невозможно снять, что снимать кино — все равно что продавать себя: не ты делаешь фильм, а сотни умников сваливают в кучу черт знает что. Пусть так! Но он все равно хочет попробовать. А может, если он сумеет схитрить и для виду станет прислушиваться ко всем советчикам, ко всем, с кем  н а д о  считаться, ему удастся хоть немного сделать так, как ему самому хочется? Удастся ввести в фильм какие-то свои чувства? Он не станет претендовать на многое, он начнет с малого и посмотрит, чего сможет достичь! Это должен быть оптимистичный рассказ, живой и яркий, полный ковров и пестрых свитеров, смеха, громких голосов и движения, но в нем должно остаться и серое пятно, почти неприметное… Пусть это будет плохо, пусть будет чушь, но если бы ему удалось осуществить задуманное, то он, по крайней мере, получил бы кучу денег! Деньги — это не так уж плохо! Хватило бы на машину и еще бы осталось, если фильм пустят на всесоюзный экран… Марту и Ильме машина просто необходима — трясись на трех автобусах, прежде чем до деревни доберешься! И Марту машина очень подошла бы — он такой внушительный и солидный… Вот это был бы подарок! Они, конечно, станут отказываться, но своих всегда можно уговорить. К тому же Малл права: если бы не Март, он бы никакого фильма и не сделал! Разве это не так? Хорошо, если он сам умеет отличить грабли от вил! Рита лопнет от зависти — у этих недотеп — и вдруг машина! Но Ильмар даже не пикнет, откуда взялись деньги. Ах, куда он дел полученный за фильм гонорар? Пропил! Разбазарил, раздарил женщинам! Рита так и так считает его пропащим человеком, уж она-то в это поверит! Да и к чему ему деньги — семьей обзаводиться он не собирается. Этого еще не хватало! Обременить свою жизнь какой-нибудь самодовольной клушей! И от чего только женщины такие? Нет, они не сознательные злодеи, как Яго или Мефистофель, женщины как жестокие дети, которые считаются только с собственными желаниями! Давай, мол, убирайся, потому что мне не нравится жить вместе с тобой! Ах куда? Так у тебя же есть какая-то конура? Чего ты лезешь сюда так бесцеремонно, неужто ты и правда не понимаешь, что  м н е  это не нравится?! И таковы они все… за редким исключением. И при этом достаточно интеллигентны. Да, любопытно, — крысы ведь тоже по-своему интеллигентны. Но он все же предпочел бы общество какого-нибудь другого животного. Ум — это не только КИ[5], так что