Интервенция - Алексей Щербаков

– Баба? – спросил Джекоб, вспомнив что-то знакомое с детства.

– Потом баба, а когда-то была и девкой. Да, кстати, она и в старости добрым молодцам отнюдь не за так помогала… Но это потом было. А когда Яга была молодая, то очень даже была ничего. Кощей, кстати, тоже. Это он потом на жадности съехал. А до того был правильным пацаном. В общем, был у них роман. Потом, правда, они круто поссорились и друг друга сильно не любили. Но у Яги родилась дочь. Василиса Премудрая. Вот оттуда пошли такие, как я. Так что мы кое-что умеем и кое-что знаем.

Джекоб внезапно вспомнил русские сказки, которые он знал когда-то в детстве. Он поглядел на Ваську с некоторым сомнением:

– Как-то я продолжателей дела Василисы Премудрой не так представлял…

– А что делать? Городские условия, трудное детство. Где-нибудь в деревне – там, наверное, все по-иному.

– Раз уж такой разговор пошел, так кто же все-таки эти механические монстры?

– Ну, ты все же тормоз! Я ведь тебе все честно говорила. Они здесь. А те, что сегодня были… Этот профессор, наверное, прав, они на Севере живут. Все правильно, в лесу лешие, водяницы, болотники всякие. А в городе… Сам понимаешь, кто в промзоне может жить? Не русалки же. Вот и все дела.

Черный прилив

И в этом городе идет война.Война без особых причин.Война – дело молодых.Средство против морщин.Красная, красная кровь.Через час она просто земля.Через два – на ней цветы и трава,Через три она снова жива.Согретая лучами звезды по имени Солнце.

Виктор Цой

Речел обнаружилась в комнате Джекоба. Она сидела и, судя по горе бычков в пепельнице, беспрерывно курила.

– Джекоб, что с нами будет? Мы все погибнем? – тоскливо спросила она.

– Зачем нам погибать, подруга? – сказал Тони и решительно взял девицу за руку. – Со мной не пропадешь! Мы и тут неплохо проживем.

Речел поглядела на техасца и прильнула к его плечу.

– Что такое ты говоришь? – не понял Джекоб.

– Все правильно, шеф, – подал голос ввалившийся в помещение Риккардо. – Нам деваться некуда. Придется приспосабливаться к местным условиям. Пора дезертировать, пока не поздно.

Приспособились они очень даже неплохо. Васька привела их на какую-то квартиру на Васильевском острове. Здесь имелся даже свет. Хозяин, колоритный алкаш, торговал чем-то на рынке. Коммерция у него, видимо, шла неплохо – поэтому у него не переводились автомобильные аккумуляторы, от которых работала пара чахлых лампочек. Кроме аккумуляторов хозяин откуда-то постоянно приносил самогонку, которой угощал гостей, не забывая, разумеется, и себя.

– Не грустите, ребята! Все будет в лучшем виде. И не такое переживали, – говаривал он. – Отсидитесь немножко, пока вся эта война не окончится, а там, глядишь, каким-нибудь делом займетесь. Америке вашей, судя по всему, кирдык.

Тони, похоже, был согласен. Речел, та вообще была готова заниматься чем угодно, лишь бы рядом с Тони. Остальная компания маялась дурью из-за вынужденного безделья. В конце-то концов, отсидеться так отсидеться.

Свалили они очень вовремя. Недовольство населения натовцами нарастало стремительно. Но хуже было другое. В войсках стало заканчиваться продовольствие. Речь шла уже не о гуманитарной помощи, не хватало солдатам. Рано было говорить о реальной нехватке, но меню явно оскудело. Американцы, как известно, так служить не привыкли. Солдаты стали покупать еду у местных. Но доллары вдруг решительно перестали брать. Поэтому солдаты начали грабить. Потихоньку, с оглядкой, но тем не менее. Кое-кто стал менять предметы снаряжения на продукты. В общем, уважения к миротворческим силам становилось все меньше. Началось и повальное дезертирство. Причем бежавших солдат принимали вполне охотно. К ним никаких претензий не было.

Однако Джекобу и компании отсидеться не пришлось. Через несколько дней в дверь раздался отчаянный стук. На пороге стоял сержант Уэйтс. Он был в гражданской одежде, в какой-то гнусного вида джинсовой паре и разношенных кроссовках. Черное лицо сержанта перекосил ужас.

– Как ты нас нашел? – спросил Джекоб.

– Да уж нашел… В этом городе все про всех знают. Не в том дело. Тут такое творится… Кажется, и в самом деле всем трындец настает.

Из сбивчивого рассказа сержанта выяснилось следующее. Насмотревшись на творящиеся возле крепости чудеса, он тоже дезертировал – и обитал неподалеку, пристроившись к какой-то доброй женщине. Нашел себе работу – что-то там ремонтировал и вроде бы вполне вписался в местный пейзаж, несмотря на, скажем так, необычную для русского внешность. Но тут это как-то никого особо не волновало. Сегодня Уэйтс зашел в большое красивое здание на берегу Невы, возле которого сидели египетские чудовища. Там отсиживались какие-то то ли художники, то ли скульпторы – были с ними у Уэйтса кое-какие дела бытового плана. Так вот, когда он, будучи после завершения работы в некотором подпитии, вышел на набережную, случилось ЭТО.

Над Зимним дворцом вспыхнуло ослепительно-белое холодное пламя. Продолжалось это всего секунду, потом здание снова погрузилось во тьму. Но сфинксы вдруг взмахнули крыльями и взмыли в небо. А потом вдали показался тот самый крейсер, на мачте которого развевался красный флаг. Грохнула пушка.

– Доигрались, дебилы, – пробормотала сонная Васька. – Вот теперь-то начнется… Если эти, с набережной, проснулись, значит, началось настоящее веселье. Кто-то их сильно достал.

– Уже начинается! – заорал сержант. – Я никогда не думал, что в городе столько людей!

В Джекобе проснулся журналист. Он-то догадывался, что случилось. Видимо, деляги, мечтавшие залезть в Эрмитаж, все-таки решились пошерстить его под шумок. Благо теперь американцам было уже не до музея. Ну, и получили по полной программе. Но, судя по всему, началась цепная реакция.

– Я пошел, – бросил он товарищам.

Васька без слов тут же поднялась.

– Я с тобой, – встал с койки Тони. – Эй, Риккардо, присмотри за девкой! Башкой за нее отвечаешь.

Латинос был рад остаться в доме, а вот сержант Уэйтс направился вслед за парнями.

– А ты чего? Сидел бы вон с этими, – ухмыльнулся техасец.

– Нет уж. А то ты потом, расист поганый, будешь говорить, что чернокожие в кустах отсиживаются.

На улице стояла кромешная тьма, но в ней чувствовалось движение. В самом деле – сколько, оказывается, в Питере людей! Причем люди все были какие-то странные. Мелькали молнии драных косух, длинные сальные патлы или, наоборот, бритые черепа. Были, впрочем, и просто до синевы пропитые морды. В руках люди держали разнообразное оружие. Имелись автоматы Калашникова, но были видны и раритеты времен Великой войны. Кто-то тащил даже немецкий ручной пулемет. Кое-кто был с топором, некоторые – просто с тяжелым колом. Но все это были отнюдь не призраки и не мифологические персонажи, а живые люди, от которых разило водкой и чесноком.

Один, в тяжелых ботинках, с бритой головой, даже окликнул сержанта:

– Эй, шоколад, ты с нами? Правильно. Давно пора мочить этих козлов!

– Этого парня я видал на рынке. Хороший парень, хоть, конечно, расист, – пояснил Уэйтс.

Возле рынка люди строились. Беспорядочная толпа превращалась во что-то осмысленное. Между людьми двигались туда-сюда мужчины, явно знакомые с военным делом. Они наводили порядок. Впрочем, было весело. По рукам ходили бутылки с самогоном.

– Давай-давай! Заканчивай праздник! Сейчас двинемся, – покрикивали старшие.

Внезапно вдалеке послышалась громкая музыка. Джекоб знал эту песню. Это была тема старенькой шотландской группы Nazareth, исполненная бешеной похмельной ненависти ко всему миру. В перспективе Восьмой линии показалось несколько тяжелых мотоциклов. Это были не здешние развалюхи, собранные черт знает из чего, это были чопперы[78] вполне цивилизованного вида. Машины слепили мощными фарами, посверкивали в темноте хромом. Да и ребята, на них сидевшие, одеты были не по здешней моде – хотя в тех же самых косухах.

За мотоциклами двигались два грузовика, набитые вооруженными людьми. Над машинами развевались черные флаги с черепами.

Один из мотоциклистов заметил Джекоба и товарищей, скромно стоявших возле подворотни.

– Янкесы! – заорал он.

– Разуй глаза, придурок! – рявкнула на него Васька.

Только тут до журналиста дошло, что все остальные воспринимали их как своих. Впрочем, видимо, они уже и были своими.

Мотоциклист подрулил к ним.

– Ох, извиняйте, братаны, не врубился, – покачал головой сидевший на «Харлее» бородатый парень. – Хотите глотнуть?

Он протянул им здоровенную бутыль джина.

– Откуда вы, парни? – спросил Джекоб, глотнув пахнущий шишками напиток.

– Кто откуда. Я вот в Стокгольме жил последние десять лет. А так-то я с Лиговки, там родился. Но у нас там, в Европе, черт-те что началось… Фигня всякая. И вот просыпаюсь я в этом долбаном Стокгольме с похмелья – и мысль мне такая приходит. Что я, как дурак, сижу в Европе? В России повеселее будет. Потянуло просто неудержимо. Да и не меня одного. Откуда-то все знали, что в России самое веселье должно начаться. Двинул я в Амстердам. Там много таких, как я, собралось. Транспорта никакого сюда, понятно, не ходит, да и вообще, я ж говорю, там полный дурдом творится. Так вот, пришлось нам захватить паром.