Струны: Собрание сочинений - Юрий Верховский

I

Пускай же всё, как время, быстротечно;Свет Памяти одной незаходим.И помню всё: я пел в тот миг беспечно,Как над судьбой суровый серафимСтоял, крылат и тих с мечом своим.Не слыша слов, я в легком дуновеньиВдруг всё постиг, молчанием томим –И сам замолк: священное мгновенье!

II

Так строгого крыла прикосновеньеИ песнь мою постигло, и меня.Поныне я пою в самозабвеньи,Минувшее молитвенно храня.Кому ж сейчас – не в суетности дня –В предтишии ночной поры глубокойДуша поет? тому, кто ей родня –Мой первый друг: сейчас – ты друг далекой.

III

Но близок ты душою тайноокойИ в этот миг моей души. ВнемлиЗдесь повести простой и одинокой,Мне веющей теплом родной земли,Где вместе мы когда-то расцвели,Где видел ты – равно для сердца живы –Волшебные в лазури корабли –Моей души к ее звездам порывы.

IV

В ночи звезда. Напевны и нелживыЕе игрой взнесенные мечты.И страсть – звезда. Глубокие отзывыЕй рождены в эфире чистоты.И смерть – звезда. Какие высотыОзарены твоим лучом нетленным!Не волею ль великой веешь ты?Не духом ли – живым, родным, не пленным?

V

Ночь. Страсть и Смерть. Созвездьем незатменнымБлеснули мне в далекие года –И с той поры наитьем неизменнымК вам устремлен мой дух всегда, всегда.Для странника настала чередаИзлить души заветные признанья, –Чтоб только лишь не затереть следаВ моем лесу великого молчанья.

ОГАРЕВСКИЕ РАЗДУМЬЯ

1

На старые стулья, и кресла,И стол, и в пыли зеркалаГлядел я – и тускло воскреслаВся боль, что недавно была.

И стало мне грустно, уныло;Я думал о жизни своей:О, как всё проходит, всё было –И радость, и горе людей.

И что же из этого станет?Еще кое-что, что пройдет –И снова в минувшее канет,Опять и опять в свой черед.

И скука осыплется пыльюНа стекла зеркал по путиИ будет над бывшею быльюСвою паутину плести.

2

Спать хочется и не могу решитьсяПрилечь, уснуть.Душа пуста и скукою томится.Но как-нибудь

Всё лучше, хоть нанизывая строкиЕще к письму,Одолевать положенные срокиИ гнать дрему.

Пусть ничего ты больше и не скажешь, –Вольнее грудь.И словно бы спокойней, легче ляжешь –Вздохнуть, уснуть.

3

Ты, может быть, в большой столице,Где шумно весело тебе:Движенья, звуки, краски, лица…А я вручен простой судьбе.

Я здесь проехал мимо дома,Где полукруглое окно.Вверху окошечко знакомоИ мило мне давно-давно.

Был воздух влажный и весенний, –Мне время славное пришлоНа память; но от тех мгновенийТревожно мне и тяжело.

Я их люблю. Но и не знаю,Куда из них я выхожу,Начав прекрасно; верный краюРодному, по тебе тужу.

4

Старик, ребенок, я – одно и то же.Все глупости, все страсти стариков,Детей и юношей – во мне. О, Боже!Как двинуться? Вот отчего похоже,Что будто я и вял, и бестолков.

5

Я мученик. Я сам себе палач.Мне от себя куда бежать – не знаю.Покоя и забвенья умоляю.Приди ко мне. Обнимемся. Поплачь.

6

Нет, слишком поздно. А когда-тоС восходом солнца надо мнойЯ сам гармонией инойДышал глубоко и богато.

В самозабвеньи забытьяВлачусь отныне полусонный,И стройность песни похороннойТеперь – гармония моя.

7

Ты в этот день обедала у нас.Совсем особенные в мире целом,Я помню клеточки на платье белом;Его ты надевала в первый раз.

Отец мой ласков был. А нам с тобоюНеловко было. После мы одниОстались. Было хорошо. Но дниИные ведь отмечены судьбою.

Твой день – апреля первое число.И минул он. За ним прошла неделя,И целый год, и много лет прошло:А вся-то жизнь – не первое апреля.

8

Страстям и случаю я предан слепо.Кажусь я тих, а мне ведь без разгулаЖить невозможно. Даже зачастуюНет сил противустать желанью –Растратить жизнь в каком-нибудь порывеБезмерном, буйном, в яростном безумьи,Которому бы не было границ.Тут нету добродетели. УсловныйПорядок вытолкнет меня, конечно,Как пробку из воды, как человекаЗапятнанного. Только есть ли тутДействительно порочность – сомневаюсь.Тут есть своя, я знаю, человечность.Да ведь и то – ну, надо же себяДевать куда-то. Труд – но не могуС ним свыкнуться и выдержать. Стараюсь,Но нет, не знаю, слажу ли с трудом.А жить-то всё же хочется. Разгул —Замена счастью. Есть в душе какой-тоЧервяк. Подъел он всякую возможностьБлаженства. Правда. Ну, так и гуляй,Ты, буйная головушка. Так жизньПройдет, хоть судорожно. А умру –О ней не пожалею, но, прощаясь,Ведь и не прокляну ее. СпасибоЗа то, что было. Да, та миг любви,За опьяненье, за святое чувствоЛюбви великой к людям, что прошлоПо всей моей, теперь изжитой, жизни.

9

Кто требует жертвы – не любит.Не требую жертв от любимой,Ни даже уступок малейших –Нет, я не хочу ничего.

Я знаю: кто жертву приносит –Действительно, истинно жертву –Тот будет того ненавидеть,Кому эту жертву принес.

Я жертв не хочу и не жду –И сам приносить их не буду,Как их не принес – ни единой:Кто требует жертвы – не любит.

10

Ты знаешь. Ведь я не могу, хоть с тоски,Стихи мои в письмах к тебе посылать.Ты как-то сказала: «Напишешь стишки –Ну вот, и спокоен опять».

Обидны мне были такие слова.Так, стало, стихи от покоя идут?Куда хорошо, чтоб была ты права,Как часто бывало, и тут.

Так выкинуть, что ли, тогда наконецИскусство и вовсе из жизни людской.Спасибо. Тонуть не захочет пловец,Расставшись с последней доской.

Жить, жить я хочу. Как бы ни было – жить.И к этой последней, надежной доскеПриникну, прижмусь – и не буду тужитьВ холодной предсмертной тоске.

Октябрь-ноябрь 1927

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ I

МАЛЕНЬКИЕ РАССКАЗЫ

I. Озеро

Н.Н. и Л.М. Давиденковым

Какое широкое озеро!

Я недавно приехал к его берегам – и не могу налюбоваться этой ширью, этой синью, этим светом и мраком. Не мраком, нет, – холодным, жидким свинцом, который спокойно шевелится, покачивая в себе серую пелену, если она закрыла сияющее небо.

И городок на берегу – странный городок. Он живет этим озером. Оно как бы окружает его. Выйдешь на перекресток – и с трех сторон видишь сияющую воду. Город тянется полосой по косе, что врезается в озеро. Широкие улицы почти все не вымощены и обстроены деревянными домиками. Возвышаются над ними церкви и монастыри. Много церквей. Изредка тихо проходят люди, которые любят молиться. Против монастырских ворот каменные ступени ведут к озеру. Тут стоял я долго и думал.

Прочел я об этом городе, что здесь больше людей умирает, чем родится. Знал, что тут и кожевенные заводы, и сапожные мастерские, да и болото близко. Отчего же здесь так много тишины и покоя, света и простора?

Колышется озеро, плещет у берега. Сижу и слушаю, и смотрю. А мимо меня всё идут, идут за водой со звонкими ведрами на коромыслах, с бочонками на низеньких тележках. Босоногие старухи со строгими лицами, молчаливые девушки, послушницы в черных одеждах и дети – много, много детей. Маленькая, слабая девочка с усилием втаскивает обеими руками со ступени на ступень большое железное ведро, выливает воду в бочонок на колесиках, спускается обратно к воде и снова тащит. Старуха истово ее увещевает: «Носи по полведра, говорю я тебе. Ишь какая настойчивая девочка. Погоди, замуж выйдешь». Послушница в черном тихо несет свои ведра, опустивши глаза и поникнув спокойным лицом. Невдалеке мальчики по колено влезли в воду и, переговариваясь, готовятся ловить рыбу. Другие, с удочками на плечах, тихо проходят по берегу. Слышен голос няньки, зовущей домой своего питомца. А тот невозмутимо трубит в жестяную трубу, слушает одну и ту же ноту и наслушаться не может. Только изредка, переводя дух, отвечает: «Не пойду». Нянька уходит одна, и мало-помалу звуки жестяной трубы тоже удаляются. И, кажется, никому не хочется отходить от озера. Сполоснет женщина ведро – и остановится, словно в раздумье. А проходя, крестится на тихий монастырь. Уж солнце низко, пора идти, а озеро всё шепчет – не пускает, всё колышется – приманивает взгляд. Идешь по улице и в низких домиках видишь на окнах цветы цветущие. В каждом окне. Розовые и белые, крупные. радом со смертью – цветы.