По нехоженной земле - Георгий Ушаков

За день мы все-таки прошли почти 20 километров, хотя по прямой вряд ли набиралась и половина этого расстояния. Однако устали так, точно прошли сотни километров. Все тело болело, словно изломанное…

Ночью ветер прекратился. С утра 16 марта стояла тихая, пасмурная погода. Волнами шел туман. Мы вновь забрались на айсберг. На западе видна была стена глетчера, вдоль которой мы пробирались накануне, а километрах в пяти-шести к северо-востоку маячил довольно высокий мысок. Это означало, что справа от нашего пути остался какой-то залив. На северо-востоке виднелись айсберги, которые остановили нас вчера вечером. Сейчас, при лучшей видимости, не могло быть сомнений, что они недоступны для езды на собаках, да еще с нагруженными санями. Достаточно четкая граница скопления айсбергов, в виде высокой, редко прерывающейся гряды, шла к востоку и недалеко от объявившегося мыска поворачивала на юг, где как будто становилась более разреженной и не столь высокой.

Решили пробиться к мыску. Быстро свернули лагерь, запрягли собак и тронулись в путь. Почти три километра шли вдоль полосы айсбергов. Морской лед здесь лежал высокими валами, словно бушевавшее море замерзло в одно мгновение. В действительности же это была работа все тех же ледников. Сползая с берегов и напирая на морские льды, они сжимают их в гармошку, пока гребни складок выдерживают напряжение.

Туман редел. Его проносящиеся клочья становились меньше. Облака рассеивались. Начало просвечивать солнце. Мы легко лавировали между ледяными волнами и уже готовы были торжествовать победу и над айсбергами и над хаосом искромсанных льдов. Но торжество наше было преждевременным. Ледяные валы, по мере приближения к берегу, становились все выше и круче. На некоторых из них по самому гребню начали попадаться трещины. Другие валы вздымались непроходимыми высокими торосами. Наконец опять все превратилось в хаотические нагромождения, и льды встали на нашем пути сплошной высокой стеной. След саней начал извиваться змеей и делать все более крутые зигзаги. Собаки все чаще стали теснить друг друга, чтобы пройти узкими щелями меж ледяных громад. Мы, еле переводя дыхание, прыгали с одной стороны саней на другую, чтобы во-время развернуть их, предупредить удар или удержать в устойчивом положении. Вдруг ледяной коридор замкнулся. Мы оказались перед отвесной стеной в 15 метров высоты.

Долго лазали по льдам, забирались на айсберги и искали прохода. Но все безрезультатно. На пути стояла сплошная, точно крепостная, стена, усеянная трещинами и зубцами. В одном месте под Журавлевым рухнул снежный мост, и мой спутник полетел вниз. Но трещина оказалась узкой, и он, расставив руки, удержался на ее краях, пока я не подоспел на помощь. Будь она на полметра шире, я, пожалуй, мог бы остаться один.

Ледяная гряда была не широкой — не более 300–350 метров. За ней лежал ровный прибрежный лед. Но как добраться до него? Решили взять барьер приступом.

Что было дальше — трудно рассказать. Человек, не знакомый с такими льдами и ездой на собаках, мог бы, пожалуй, принять мое описание за преувеличение, а для того, кто имеет представление об этих вещах, будет все понятно, если я только скажу, что пару саней и 700 килограммов груза мы поднимали наверх два с половиной часа. Подъем шел под углом около 50°, по узкому карнизу, над трещиной в 18 метров глубины. Надо было напрячь все наши силы, чтобы не только поднимать сани, но и удерживать их на ледяном карнизе. В противном случае они неминуемо полетели бы в расселину и разбились вдребезги. Закончив подъем, мы уже были неспособны к какой-либо работе и расположились отдохнуть. Отдышавшись и выкурив по нескольку трубок, через час начали спуск. Для уменьшения скольжения полозья саней обмотали цепями и веревками, потом, вырубили топором ступеньки на склоне, отпрягли бесполезных собак и в несколько приемов, используя промежуточные площадки, спустили сани на руках.

Зато прибрежный лед, покрытый высокими снежными застругами, теперь показался нам паркетом. Мы скоро дошли до берега, успели рассмотреть, что здесь он уходил на восток-северо-восток и в этом направлении терялся в тумане. Через полчаса туман опять окутал нас. Но теперь, уцепившись за берег, мы шли до полной темноты, не отрываясь от приливно-отливной трещины. Не встречая на своем пути особых препятствий, мы уже не обращали внимания и на туман.

За весь день прошли не менее 30 километров. Определять расстояние теперь мы могли только приближенно — по часам и по ходу собак. Одометр я разбил на последней ледяной гряде.

* * *

В ночь на 17 марта разыгрался сильный мороз. Он донимал нас в спальных мешках, заставлял часто просыпаться и поплотнее закутываться в мех. Утром, не вылезая из мешков, мы разожгли примус, вырезали посредине палатки глыбу снега, натопили воды и приготовили завтрак.

Пора было одеваться. Брюки и малицы, заменявшие ночью подушки, превратились в замерзшие комки. При одной мысли, что все это надо надевать на себя, хотелось снова поглубже нырнуть в спальный мешок, укрыться с головой и не думать ни о чем. Но мы знали, что это не выход. Сидя в мешках, мы сначала осторожно, чтобы не сломать замерзшие меха, постепенно размяли их руками и расправили, а уже потом быстро надернули на себя. Впечатление было такое, словно ныряешь в ледяную воду. Теперь, чтобы согреться, а заодно согреть и меховую одежду, надо было двигаться.

Журавлев расстегнул полы палатки, наполовину высунулся наружу и замер. Через мгновение я услышал:

— Ой, лешой, куда приехали!

«Лешой» у него было универсальным словом. В зависимости от интонации оно могло обозначать огорчение и радость, неприязнь и ласку. На этот раз я почувствовал, что Журавлев чем-то обрадован.

— Вот это земля! Настоящая! А погода-то! Ну и красота! — продолжал он восторгаться.

Я вытолкнул его наружу и выскочил сам. На мгновение невольно закрыл глаза.

Неделю мы не видели куска чистого неба. Часто только по часам могли определить, в какой стороне находится солнце. Редко, и то на короткие моменты, оно просвечивало сквозь облака и туман тусклым, желтым, как лимон, пятном. А сейчас! Небо точно сапфир. Ни клочка тумана, ни облачка. А впереди — гигантская скала, почти отвесно спускающаяся в море! Над ней, уходя в глубь страны, блестят ледники. Километрах в 10–12 к северо-западу от этой скалы видна новая высокая гора. Лучи солнца бьют прямо в ее крутой склон, и кажется, что она горит невиданным белым пламенем. Пролив дальше расширяется. Совершенно ровный лед упирается в горизонт. Только изредка огромное белое поле прерывается не то мелкими островками, не то айсбергами. Вся панорама, пронизанная лучами солнца, так и брызжет светом. Забыв про мороз и пережитые невзгоды, мы долго не могли оторваться от этой картины.