Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

Уннар встал, отряхивая с короткой светлой бороды, которая не скрывала твердую линию его подбородка, крошки. Улыбнулся, не сводя взгляда с Беляны: а до Грозы и Драгицы ему как будто дела и не было. Легонько сощурились его бледно-голубые глаза, и под ними прочертились легкие морщинки. Но его лицо не стало добродушным, сохранило присущую сыну ярла суровость, о которой много приходилось слышать. Что несмотря на молодые годы он уже успел проявить лютость в бою, заткнув за пояс многих бывалых воинов. И что поместьем на Стонфанге он управляет поровну с отцом, хоть и есть у него старший брат, который остался где-то на свейских землях.

— Здравствуй, Хвит Свалан[1], — он поклонился княжне со всем почтением.

И Беляна даже растерялась, оглянулась на Грозу, не зная, что и сказать теперь на такое душевное приветствие. Хоть и плохо знали они варяжский язык, а то, как Уннар невесту назвал — разумели.

— Здрав будь, Уннар, — все, что могла выдавить в ответ княжна.

[1] Хвит Свалан — (варяжс.) Белая Лебедь.

Они прошли к столам, где для них было приготовлено место, хоть у варягов и принято, чтобы женщины за отдельным столом трапезничали. Да тут порядки другие — и молодой варяг был, кажется, тому сильно рад. Но не уходила из его взора пытливость, с которой он Беляну разглядывал. Верно, все же дошли до него слухи о бегах нареченной, а как к тому относиться, он еще не решил.

Скоро поднесла челядинка Беляне рог, полный меда, чтобы могла она угостить им жениха из своих рук — и Уннар совсем разомлел то ли от хмеля, то ли от близости княжны, которую усадили рядом с ним. Беляна и пыталась сохранять отчужденность, да как разгорелся пир во всю силу, она уж чаще стала смотреть на варяга, чаще улыбаться ему, пусть и натянуто пока. А тот что-то все говорил ей, путая порой языки и исправляясь, чем вызывал у княжны даже смех. Наверное, нарочно так делал, потому что таких оплошностей раньше за ним не водилось.

А Гроза все ерзала на своем месте весь вечер под взглядами то отца, то Владивоя. Одинаково они жгли ее — и хотелось уйти поскорей. Скоро начали решать, когда в путь до Стонфанга все отправятся. Тогда женщины притихли совсем, только слушая. Беляна — с вновь полыхнувшим в глазах отчаянием, Драгица — с облегчением и беспокойством.

— Погостите у нас пару дней, — предложил Владивой. — Еще о многом поговорим, Уннар. И отцу будет что передать.

— Я и так долго ждал встречи с невестой, — серьезно ответил тот. — И давно уж должен был вернуться на Стонфанг.

— Теперь уж невеста рядом с тобой, — улыбнулся князь примирительно. — И два дня ничего не решат. А можно было и вовсе до Ярилы Сильного остаться. Седмица всего. Праздник большой будет.

Но варяг только головой покачал, усмехаясь: видно, уговоры князя казались ему соблазнительными, и он едва держался, чтобы не согласиться.

— На один день останемся, — отрезал.

А Владивой только сокрушенно руками развел.

— Ох, и стойкий у меня зять. Не забалуешь.

Все загудели согласно. Но тут княжна легонько кашлянула, привлекая к себе внимание.

— А можно, Ратибор, Гроза со мной до Дривны поедет? — она посмотрела на воеводу.

Тот, кажется, не сразу и заметил, что к нему обращаются. И сердце словно сушеным яблоком сжалось от вида его рассеянного: никак снова тоска на него накатывала.

— Грозе лучше здесь остаться, — проговорил неуверенно, будто прислушивался к собственным словам.

— А пусть поедет, — вдруг поддержал желание невесты Уннар. — В дороге-то княжне все веселее будет с подругой. А с наставницей — надежнее.

Драгица улыбнулась довольно на почтительные слова варяга. А после коротко на Грозу посмотрела, словно опасаясь чего-то. Видно, считала, что вдвоем подружки много чего удумать могут — а потому не стала явно поддерживать Беляну. Вдруг все ж запретят отец или князь? Владивой вздохнул — достаточно громко для того, чтобы стало слышно остальным. Пожалуй, отпускать от себя Грозу он не хотел еще больше, чем Ратибор. Но, коли таково пожелание дорогого гостя, то не перечить же. Да и воевода посмотрел на него сурово и вопросительно, ожидая, видно, станет ли князь упорствовать — и тем выдаст себя еще больше, чем это уже случилось.

— Надеюсь, вы не увезете на Стонфанг еще одну невесту? — наконец улыбнулся правитель, явно переступив через себя. — Эта девица другому предназначена.

Гроза задавила в груди вздох и потупилась, как натолкнулась на взгляд князя, который явно говорил о том, кого он имел в виду: уж точно не Домаслава. И ладони вспотели в ожидании решения мужей, ехать ей все ж с княжной или нет. Хорошо бы поехать: там как раз место нужное будет по дороге, где мать можно было бы кликнуть и увидеться с ней наконец. Просто так она не не спешила дочери показываться.

— Ваши невесты хороши, — Уннар, кажется, первый раз за вечер посмотрел на Грозу: так сильно его привлекала Беляна, что до других ему и дела не было. — Да мне одна только нужна. А что до моих хирдманнов, то они на чужое не позарятся, коли приказа такого не будет.

Мужи расхохотались зычно: даже задрожал огонь пламенников и лучин от загулявшего по трапезной воздуха. Да только ответ варяга князю совсем не понравился: на миг сощурились его глаза, бросив в стороны от уголков резкие морщинки. Дернулись желваки на щеках. Но лицо его вмиг расслабилось, как только взор гостя вновь обратился к нему. Отец все это увидел, конечно, и вдруг хлопнул ладонью по столу, чуть приподнимаясь. Тихо стукнулись друг о друга братины, что стояли перед ним.

— Пусть едет, — он наклонился в сторону Уннара. — Что ей тут одной в ожидании жениха киснуть? Пусть проводит подругу. Может, любопытного чего повидает в пути. Да и торг в Веривече хороший.

— Хорошее решение, боярин, — тут же поддержал его варяг. — Значит, через день отправляемся. А там женщин обратно ваши кмети проводят.

Гроза и поверить не могла, что все так обернулось. Все думала-думала, как из острога добраться туда, куда надо. А получалось, что только в стенах ей и сидеть. А тут нежданно помог Уннар, а чему больше дивиться — отец, хоть и казалось, что из-под своего крыла он дочь до самой свадьбы теперь не отпустит.

Скоро принялись за сборы. Гроза почти все вещи свои в Волоцке оставила, а потому управилась быстро. Зато Беляна все возилась и возилась, и должна бы помогать Драгице, да только мешала, кажется. Да как бы то ни было, а все равно собрались с горем пополам. А княжна такая взбудораженная оказалась к ночи, накрутив себя мыслями о скорой дороге и о неизбежности той, что ждала ее впереди, что, кажется, не уснет вовсе.

Гроза волновалась тоже, признаться. Все думала о том, как доберется наконец до старой ивы той, под которой встретит мать — совсем, как во сне своем, которого давно уж не видела. Все думала, что скажет ей, как уговаривать будет отца отпустить, а все равно угадать не могла, что на это вила сможет ей ответить.

Уже засыпая, в тот миг, когда не можешь скинуть липкие оковы сна, но что-то еще видишь и слышишь вокруг, Гроза поняла, что кто-то зашел к ней в горницу. Но пробыл недолго — и ушел, так ничего не сказав и не сделав, кажется. А утром она нашла на столе синюю шелковую ленту, которую оставила в Волоцке, когда сбежала оттуда. Нарочно оставила — чтобы не вспоминать и не думать о том, кто ее подарил. И вот она вернулась, словно обрывок тонкого речного русла. Лежала на потемневших досках, выделялась на них так ясно, что глаза кололо.

Гроза взяла ее, разглядывая, как первый раз увидела.

— Нет уж, Владивой, хватит… — сказала сама себе или тому, кто как будто услышать ее мог.

И вздрогнула, когда открылась дверь в горницу. Вошла челядинка, неся свернутые исподки, недавно выстиранные и высушенные. Девушка коротко и чуть вопросительно взглянула на Грозу: видно еще повелений каких ждала. А та протянула ей ленту:

— Вот, подарок тебе, — улыбнулась.

Челядинка опустила взгляд на кусочек драгоценной ткани, словно и не поверила. Но все ж приняла подарок, поблагодарив так тихо, что и не услышишь, коли нарочно не пытаться.