Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Венди, хихикнув, предлагает Джилу, в дополнение к прочим обязанностям, взять на себя еще и функции моего охранника.
Я отвечаю, что он уже и так мой охранник. На самом деле его обязанности гораздо шире: он охраняет мое тело, разум, мою игру, душу и девушку. Он — точка отсчета моей жизни, мой ангел-хранитель.
Меня забавляет, когда журналисты, болельщики, просто сумасшедшие спрашивают Джила, правда ли, что он — мой охранник. В таких случаях он улыбается и отвечает: «Троньте его — увидите».
НА ОТКРЫТОМ ЧЕМПИОНАТЕ Франции 1991 года я с боем прохожу через шесть матчей и выхожу в финал. Мой третий финал на турнирах Большого шлема. Мой соперник — Курье. Я считаюсь фаворитом и просто обязан победить. Не могу даже представить себе, как переживу третий подряд проигранный финал Большого шлема.
Хорошая новость заключается в том, что я знаю, как победить Курье — я уже сделал это год назад на этом же турнире. Но есть и плохая новость, которая заставляет меня нервничать. Мы с Курье начинали вместе в академии Боллетьери, в одном и том же бараке; наши койки стояли по соседству. Ник считал меня более способным, так что проиграть Джиму в финале борьбы за Большой шлем мне будет не менее обидно, чем зайцу — отстать в беге от черепахи. Достаточно того, что Чанг выиграл турнир Большого шлема раньше меня. И Пит. Но чтобы еще и Курье? Я не могу этого допустить.
Выхожу на корт, чтобы победить. Я учел ошибки двух предыдущих финалов. Я побеждаю в первом сете, 6–3. Во втором, при счете 3–1, добыл брейк-пойнт. Если выигрываю это очко, то сет и матч — мои. И вдруг на нас обрушивается дождь. Болельщики накрывают головы и разбегаются в поисках укрытия. Мы с Курье возвращаемся в раздевалку, где ходим из угла в угол, как львы в клетке. Заходит Ник. Я жду от него совета или ободрения, но он молчит. Молчит! Я давно знаю, что держу его в своей команде отчасти по привычке, отчасти — из соображений лояльности. Как тренер он мне уже не нужен. Однако сейчас я жду не профессиональной подсказки, а обычной человеческой поддержки, которую может оказать своему подопечному любой тренер. Мне нужно несколько слов ободрения в момент, когда нервы на пределе. Неужели я многого прошу?
После дождя Курье встает далеко за задней линией, надеясь, что мои удары дойдут до него уже ослабленными. У него было время отдохнуть, подумать, восстановиться, и он устремляется вперед, отыгрывает брейк-пойнт, затем выигрывает второй сет. Теперь я разозлился. В ярости я выигрываю третий сет, 6–2. Доказываю Курье и себе самому, что второй сет был для него случайной удачей. Два сета к одному. Я вижу впереди финишную линию. Мой первый Большой шлем. Шесть игр позади.
Но после начала четвертого сета теряю двенадцать из первых тринадцати очков. Получается, я потерял силы? Или Курье стал играть лучше? Не знаю, отчего так, и никогда не узнаю. Зато я прекрасно знаю, что мне знакомо это чувство неизбежности и невесомости, когда силы утекают, будто в песок. Курье выигрывает этот сет 6–1.
В пятом сете, при равном счете 4–4, соперник выигрывает подачу, а я неожиданно начинаю мечтать о проигрыше.
Да, иначе не описать это состояние. Если в четвертом сете я потерял волю, то в пятом — желание. Насколько в начале матча был уверен в победе, настолько под конец не сомневаюсь в грядущем поражении. И с нетерпением жду его. Говорю себе: «Пусть это случится быстро. Поражение — смерть, так пусть она будет мгновенной».
Я больше не слышу криков толпы и даже собственных мыслей: в голове — сплошной шум. Не чувствую ничего кроме желания проиграть. Я проигрываю десятый и решающий гейм пятого сета — и поздравляю Курье с победой. Друзья потом говорили, что более жалкого выражения на моем лице они не видели никогда.
Зато в этот раз я не браню себя. Холодно объясняю себе самому: «В тебе нет чего-то важного, чтобы перешагнуть этот барьер. Ты не способен на большее — и должен выйти из игры».
ОТ ПОРАЖЕНИЯ ОСТАЕТСЯ ШРАМ. Венди говорит, что видит его воочию — похожий на след от удара молнии. Больше она не говорит ничего на протяжении всего долгого пути до Лас-Вегаса.
Мы входим в родительский дом. Отец встречает нас в холле. Он напускается на меня прямо с порога: почему я не поговорил с судьями после того, как закончился дождь? Почему я не заставлял соперника играть с левой? Не отвечаю и не двигаюсь. Я ждал этой тирады последние двадцать четыре часа и сейчас уже эмоционально глух к ней. Но Венди — нет. Она совершает то, чего никто до сих пор не делал, хотя когда-то я надеялся, что мама отважится. Она встает между нами — и произносит:
— Можно не говорить о теннисе хотя бы два часа? Два часа — без тенниса?!
Отец застывает, пораженный. Я уверен, что сейчас ударит ее. Но вместо этого он, резко отвернувшись, быстро уходит по коридору в спальню.
Я смотрю на Венди, оторопев. Сейчас я люблю ее больше, чем когда бы то ни было.
НЕ ПРИКАСАЮСЬ К РАКЕТКАМ. Не открываю спортивную сумку. Не хожу на тренировки к Джилу. Валяюсь на диване и вместе с Венди смотрю фильмы ужасов. Только ужастики могут меня отвлечь: в них есть что-то от чувства, охватившего меня в том пятом сете против Курье.
Ник изводит меня советами участвовать в Уимблдоне. Я смеюсь, глядя в его дубленую коричневую физиономию.
— Возвращайся в седло! — увещевает он. — Это — единственный путь, мальчик мой!
— Да иди ты со своим седлом.
— Да брось ты! — утешает Венди. — Хуже уже точно не будет.
Слишком мрачный, чтобы спорить, я позволяю Нику и Венди запихнуть себя в самолет до Лондона. Мы снимаем прелестный двухэтажный дом недалеко от Английского теннисного и крокетного клуба. Позади дома — очаровательный садик с розовыми кустами и множеством певчих птиц, укромное убежище, сидя в котором почти забываю, зачем я в Англии. Благодаря Венди, дом становится по-домашнему уютным. Она приносит продукты, расставляет свечи и распространяет повсюду запах своих духов. Вечером она готовит чудесные ужины, а утром собирает мне на тренировку коробку с ланчем.
Турнир отложен на пять дней из-за дождя. На пятый день, несмотря на весь уют нашего дома, мы начинаем сходить с ума. Я мечтаю выйти на корт, стремлюсь избавиться от мерзкого, оставленного Открытым чемпионатом Франции, привкуса, в крайнем случае, проиграть — и вернуться домой. Наконец дождь прекращается. Мой первый противник — Грант Коннел, специалист по подачам и ударам с лета, любитель быстрых кортов. Неожиданный соперник для первого раунда в первом за этот год матче на травяном корте. Все ждут его уверенной победы. Тем не менее, хоть и с большим трудом, я выигрываю в пяти сетах.
Дойдя до четвертьфинала, играю с Дэвидом Уитоном. После трех сетов я впереди, 2–1, и уже отыграл две подачи в четвертом сете, но чувствую, что потянул сгибающую мышцу бедра, которая отвечает за подвижность сустава. Хромой я не могу продолжать игру. Уитон без труда одерживает победу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси - Биографии и Мемуары
- История французского психоанализа в лицах - Дмитрий Витальевич Лобачев - Биографии и Мемуары / Психология
- Глядя в будущее. Автобиография - Джордж Буш - Биографии и Мемуары
- Икона DOOM. Жизнь от первого лица. Автобиография - Джон Ромеро - Биографии и Мемуары / Прочая околокомпьтерная литература / Менеджмент и кадры / Развлечения
- Сознание, прикованное к плоти. Дневники и записные книжки 1964–1980 - Сьюзен Сонтаг - Биографии и Мемуары
- Автобиография: Моав – умывальная чаша моя - Стивен Фрай - Биографии и Мемуары
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- Автобиография - Парфений (Агеев) - Биографии и Мемуары
- Иисус — крушение большого мифа - Евгений Нед - Биографии и Мемуары / Религиоведение / Религия: христианство
- Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - М. Томас - Биографии и Мемуары