Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Бросаю взгляд в сторону моей ложи, машу Нику, Венди и Фили. Они улыбаются в ответ, аплодируют. Фили обнимает Ника, Ник — Венди. Я люблю тебя, Венди! Отвешиваю поклон в сторону королевской ложи и покидаю корт.

В раздевалке долго, не отводя глаз, смотрю на свое искривленное отражение в кубке и шепчу ему:

— Сколько же пришлось страдать ради тебя!

Я так счастлив, что мне страшно. Не думал, что эта победа столько значит для меня. Внутри меня продолжают бушевать волны эмоций: восторг и какое-то истерическое облегчение — наконец-то хоть на короткое время я сумел заставить замолчать критиков, включая того, кто сидит внутри меня.

ПОЗЖЕ ИЗ АРЕНДОВАННОГО НАМИ ДОМА я звоню Джилу. В этот раз он не смог поехать с нами: после долгого сезона грунтовых кортов ему было необходимо побыть с семьей. Он безумно жалеет, что не может быть в этот момент со мной. Мы обсуждаем с ним матч во всех подробностях — удивительно, как много он успел узнать о теннисе за столь короткое время. Я звоню Перри, потом — Джей Пи, затем трясущейся рукой набираю номер отца в Вегасе:

— Папа? Это я! Ты меня слышишь? Ну, как тебе?..

Тишина.

— Папа?

— Ты не должен был проигрывать четвертый сет!

Я ошеломленно молчу, боясь выдать свои чувства дрожью в голосе. Затем спрашиваю:

— Надеюсь, ты рад хотя бы, что я выиграл пятый?

Он молчит. Нет, не потому, что не согласен или не одобряет. Он плачет. Пораженный, я слышу, как отец всхлипывает и вытирает слезы. Я знаю, что он гордится мной, хотя, увы, не в состоянии высказать это. Не могу обвинять его за неумение высказать то, что у него на душе. Это наше общее семейное проклятие.

ВЕЧЕРОМ В ДЕНЬ ФИНАЛА проходит знаменитый Уимблдонский бал. Я много раз слышал о нем и жду его с дрожью нетерпения, потому что мне как победителю в мужском разряде предстоит танцевать с победительницей среди женщин, а в этом году, как и в другие годы, это Штефи Граф. Я схожу с ума по Штефи с тех пор, как увидел ее интервью французскому телевидению. Меня охватил благоговейный восторг от ее невыразимого изящества и естественной красоты. В ней угадывалась нравственность, добродетель и то достоинство, какое сейчас уже редко встретишь. Мне показалось, что на какую-то долю секунды я увидел нимб над ее головой. На прошлогоднем Открытом чемпионате Франции я попытался завязать с ней переписку, но она не ответила. И вот сейчас мне не терпится закружить ее в танце по бальной зале — и плевать, что я совсем не умею танцевать.

Венди знает о моих чувствах к Штефи, но ничуть не ревнует. У нас ведь открытые отношения, напоминает она. К тому же мы оба уже совершеннолетние, нам стукнуло по 21 году. Вечером накануне финала мы с ней отправляемся в Harrods, чтобы купить мне смокинг — а вдруг понадобится? Венди шутит с продавщицей, говорит, что я мечтаю о победе лишь для того, чтобы танцевать со Штефи Граф.

Итак, впервые в жизни облачившись в смокинг, я отправляюсь на бал под руку с Венди. На нас тут же налетают британские седовласые парочки: у мужчин из ушей торчат пучки волос, перезрелые дамы пахнут ликером. Похоже, они рады моей победе, но лишь потому, что с ней в их клуб вливается свежая кровь. «Наконец-то появился кто-то новенький, с кем можно поболтать на этих ужасных светских тусовках», — говорит кто-то. Мы с Венди стоим спина к спине, будто пара аквалангистов в компании акул. Я мучительно продираюсь сквозь чудовищный британский акцент собеседников и объясняю какой-то женщине, похожей на Бенни Хилла, что очень жду традиционного танца с победительницей в женском разряде.

— Увы, — сокрушается Бенни Хилл в женском обличье, — в этом году танцев не будет.

— Что?

— В прошлые годы игрокам не очень-то нравился этот танец. Так что теперь его отменили.

На ее глазах мое лицо вытягивается. Венди, обернувшись, видит это и хохочет.

Итак, мне не придется танцевать со Штефи, взамен мне предлагают что-то вроде утешительного матча: меня формально представят ей. Я жду этого весь вечер, — и вот, наконец, момент настал. Пожав Штефи руку, я рассказываю, как пытался связаться с ней в прошлом году на чемпионате Франции, и выражаю надежду, что мои намерения не были поняты превратно.

— Мне бы очень хотелось как-нибудь поговорить с вами, — завершаю я свою речь.

Она не отвечает, лишь улыбается своей загадочной улыбкой, по которой я никак не могу понять, довольна ли она услышанным или нервничает.

14

СЧИТАЕТСЯ, ЧТО, ВЫИГРАВ БОЛЬШОЙ ШЛЕМ, я стал другим человеком. Так говорят все. Лозунг «Имидж — все!» — в прошлом. Теперь, пишут спортивные журналисты, для Андре Агасси все — это победа. Два года они называли меня аферистом, артистом погорелого театра и бунтовщиком без причины — и вот превозносят на все лады. Теперь я, видете ли, стал победителем, настоящим спортсменом, лидером, а моя победа на Уимблдоне заставила их осознать мой истинный масштаб.

Сам, однако, не замечаю в себе перемен. Мне, похоже, открылся один маленький постыдный секрет: победа ничего не меняет. Теперь, когда выиграл Большой шлем, я знаю то, что открыто лишь немногим избранным: победа не столь приятна, сколь мучительно поражение. Неприятные эмоции остаются с нами куда дольше, нежели радостные переживания. Гораздо, гораздо дольше…

Летом 1992 года я действительно чувствую себя счастливым и независимым. Но причина — не в Уимблдоне, а в Венди. Мы стали ближе. Мы обменялись самыми романтическими обещаниями. Я смирился с тем, что мне не суждено быть со Штефи: эта мечта была прекрасна, но теперь я весь принадлежу Венди, а она — мне. Она не работает и не учится: она перепробовала уже несколько колледжей, но ни один ей не подошел, так что теперь она круглосуточно со мной.

В то же время нам становится все сложнее побыть вдвоем. Неважно, идем мы в кино или в ресторан, мы нигде по-настоящему не можем остаться наедине. Какие-то люди все время появляются, будто из-под земли, хотят сфотографироваться со мной, просят автограф, задают вопросы или просто стремятся обратить на себя мое внимание. Уимблдон сделал меня знаменитостью. Я-то считал себя знаменитостью уже давно, ведь свой первый автограф дал в шестилетнем возрасте, но лишь теперь понял, что такое настоящая слава. Уимблдон утвердил меня в почетном статусе, многократно усилив мою привлекательность, по крайней мере для агентов, менеджеров и специалистов по маркетингу, с которыми я теперь встречаюсь практически ежедневно. Я знаю, что в Америке за все приходится платить, а теперь осознал, что цена за спортивные успехи — необходимость уделить хоть пятнадцать секунд каждому твоему фанату. Умом я могу это принять, и все же хотелось бы, чтобы слава оставляла мне хотя бы пятнадцать минут, которые можно провести наедине с моей девушкой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});