Я знаю, кто убил Лору Палмер - София Баюн

может заставить себя зайти в чужую квартиру. Но сейчас Яна хотела считать, что Алиса — просто ее подруга, с которой они познакомились на какой-нибудь душевной попойке или в прокате. Монетки она выбросила, на крошечный стежок сократив оставленную злом прореху, и теперь заслужила хотя бы час самообмана.

Но у нее ничего не получилось. Тоскливый взгляд Алисы жег затылок и свербел между лопатками.

— Да и хрен с тобой, — пробормотала Яна. — Это… помоги, а? Что-то мне не ползется.

Алиса точно была плохим человеком. Может, она даже маньяком была, потому что пили они все почти наравне, но даже Яна залила свои страхи, а эта сидела как будто трезвая и продолжала страдать.

Алиса помогла ей дойти до спальни и даже принесла чая. Села на пол, уставилась на своим белые колени в прорехах черных джинсов и сделала молчание неловким.

— Пойдем спать? — без особой надежды предложила Яна.

Она кивнула и осталась сидеть. Яна покосилась на спящего Лема, которому, кажется, было совершенно безразлично, что происходит в комнате.

В комнате храпел Володя и тикал проклятый метроном.

— Где Инна? — спросила Яна, чтобы добавить звуков в эту тягостную похмельную муть.

— Я ей на кухне постелила. Мне уйти?..

«Да. Да, уйди. Все уйдите, вы выдышали весь воздух в моем доме, из-за вас здесь слишком тепло и душно, и вообще я ненавижу людей».

— Почему ты не спишь? — обреченно спросила Яна.

— Я не засыпаю раньше одиннадцати утра.

Яна закрыла глаза. Алиса работала на полставки ночным продавцом в привокзальной палатке. Все знали почему. Она ведь так любила об этом рассказывать, а Яна всегда готова была слушать. Всегда — но только не сегодня.

Она ведь открыла двери, поставила на стол алкоголь, позволила всем истерически орать, плясать, ругаться с ее соседями. Устроила шоу, позволила считать себя дурой, пихать себе в рот нечищеные мандарины, лить себе на лицо сладкое шампанское. Она пела, играла им на гитаре, стучала в бубен, кричала вместо них, раздавала вместо них горячие монеты, откупаясь от их грехов. Почему им всегда мало? Она больше ничего не могла сделать. Правда, больше ничего.

— Веру нашли в одиннадцать утра, — продолжила Алиса, будто Яна не слышала об этом столько раз, сколько видела Алису. — Свадьба, Яна. Невеста пошла вешать замочек на перила, с ней — фотограф. Менты у него камеру отобрали, говорят не отдали до сих пор. Там невеста, в веночке и фате, а на фоне Верин труп. В веночке. Я с тех пор сплю хрен знает как. Потому что пока я спала, кто-то пытал Веру, а потом, утром, еще в сумерках, перерезал ей горло. Это я виновата. И вдруг… вдруг он придет за мной, — Алиса поморщилась и потянула себя за спутанную фиолетовую прядь.

«Я так потеряла сестру. Вы неблагодарные, злые, эгоистичные ублюдки. Давай, не стесняйся, сука. Вываливай. Зачем меня жалеть, если можно пожалеть себя».

— Вету нашли у другого моста. Собака на берегу срала, хозяин за ней полез, — сквозь зубы процедила Яна. Она каждый раз рассказывала Алисе новую байку, и Алиса каждый раз ее забывала. А может, молча выслушивала и принимала правила игры, но Яне хотелось думать, что Алиса просто неблагодарная тварь. Сейчас хотелось.

— Прости. Я правда спать пойду, наверное…

— Кофе мне сделай, — мрачно попросила Яна. — Останови долбаный метроном и давай… не знаю, посмотрим утренние новости. Ты когда-нибудь включала телевизор в… шесть утра первого января?

— Нет, — слабо улыбнулась Алиса. — А там вообще что-то показывают? Или только помехи и «Дискотеку 80-х»?

— Вот и проверим. Кофе тащи.

Володя больше не храпел, и теперь Яна слышала только метроном, отсчитывающий удары за стеной.

Раздался грохот, звон, а затем шипение и запах гари. Еще пара минут тишины, умещающейся между стуком маятника, и Яна не выдержала. Включила телевизор и начала бессмысленно переключать каналы.

Музыкальные передачи. «Эта замечательная жизнь». Фрик-шоу — сначала Яна даже обрадовалась, но быстро поняла, что это просто повтор новогоднего мюзикла. Несколько концертов и сборников клипов. Помехи. Цветные полосы профилактики.

Бородатый мужик с глумливой рожей кладет на язык пулю.

— С новым, блин, годом, — мрачно пробормотала Яна, опуская пульт. — Вот и добрые сказки подъехали.

Этот фильм она тоже знала наизусть. Это была одна из тех кассет, которые она никогда не давала на руки даже друзьям, только иногда включала на ночных показах.

Все знали этот фильм. Распахнувшего крылья ворона набивали на руках, макая в чернила швейную иглу, цитатами из этого фильма полнились изрисованные тетрадочки всех неформалок младше пятнадцати, а плакаты с Брендоном Ли разбирали быстрее, чем с Каулитцами.

Только Яна его ненавидела.

Логотип местного телеканала — синяя восьмерка в белом круге — издевательски пестрел в углу экрана.

— Гори огнем!..

Ненавидела, потому что Пройас, в отличие от Китано, не потрудился выдать актерам маски. Потому что Пройас называл вещи своими именами.

Камера бесконечно медленно плыла к сидящему за гримерным столиком мужчине.

Сейчас будет птица. Потом — белая маска с черными трагическими линиями глаз и рта.

Яна выключила звук.

Кто решил включить это в новогоднее утро?

… память человека, сидящего у зеркала — красные и синие тревожные тона. Как у режиссера получилось показать в таких красках такое мучительное счастье?

Кофр лежал за диваном. Яна, не отрывая взгляда от экрана, вытащила его и положила на колени бубен, все еще не веря, что собирается это делать.

Но почему нет? Если в эфире возникло нечто настолько неуместное, настолько злое в своей неуместности — может, это подсказка. Может, это путь к человеку, который где-то притворяется нормальным до весны, к человеку, который смывает с рук кровь, умывает лицо, садится за стол, улыбается и пьет, будто его ничего не тревожит.

К человеку, который весной, если ему повезет, совершит убийство.

К человеку, которого Яна любила. По которому скучала. Даже если он не был похож на Брендона Ли.

— Ярик, где ты?..

Оказывается, она слишком хорошо помнила ритм Burn.

«Every