Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

— Нет, — покраснел поручик. — Пистолет. Мой табельный «федоров». И я, говорят, неплохо из него стреляю. Желаете убедиться лично, прапорщик?

— Вопросов не имею! — Насмешник захлопнул рот и сделал такое движение рукой, будто застегивал «молнию».

— Может быть, вы? — повернулся фон Минден к Саше. — Охотно предоставлю вам такой случай по возвращении!

— Что вы, — вполне серьезно ответил Бежецкий. — Я нисколько не сомневаюсь.

— То-то, — отвернулся поручик.

«Кто бы сомневался, что вы отлично стреляете… сэр, — подумал молодой человек, изучая профиль человека, виденного так близко впервые. — Или как там? Мистер? Как минимум, двое могли в этом убедиться на собственном опыте… Но мы еще посмотрим, кто кому предоставит случай…»

* * *

— Нет тут никого. — Ламберт закинул на плечо свой трофейный «томпсон» и картинно облокотился на дувал: хоть на обложку «Русского инвалида» снимай или для «Нивы». — Ни пленников, ни зинданов. Ребята дело знают — не впервой искать.

— А что местные говорят?

Поручик Ямщиков, держа автомат под мышкой, подошел к офицерам и прикурил от сигареты, протянутой ему прапорщиком. Слой рыжей пыли, лежащей на загорелом лице ровно, словно грим стареющей красотки, сглаживая черты лица, в нескольких местах пересекали струйки пота. Косметика войны… Саша знал, что выглядит точно так же. Здесь все так выглядели.

— Как всегда, — плавно повел рукой в перчатке с обрезанными пальцами «пластун». — Клянутся-божатся, что знать ничего не знают и ведать не ведают.

Только здесь, от знакомого штаб-ротмистра, летевшего в первом вертолете, вместе с командиром отряда, капитаном Михайловым, Бежецкий узнал, что на счету прапорщика Ламберта десятки боевых выходов, множество спасенных пленных и еще больше — уничтоженных инсургентов. И ему стало стыдно за то, что он осаживал в вертолете бывалого вояку, как старший по чину младшего. Да и по возрасту, как оказалось при свете дня, прапорщик оказался старше Александра лет на семь… «Что-то там у него не то, — пожал плечами штаб-ротмистр Зангеури, отряд которого «зачищал» вместе с Михайловым соседний кишлак. — То ли по прошлой службе, то ли уже здесь… Дело темное. Год назад он был поручиком, через год, смотришь, снова им станет… К орденам представляют регулярно, только все наградные листы под сукно кладут…»

— Мой Рахимов с ними общаться умеет, — улыбнулся прапорщик, продемонстрировав стальную коронку на переднем зубе. — Ничего не скрывают.

— Он что, иголки им под ногти загоняет? — хмуро поинтересовался Ямщиков.

— Да вы что? — вылупил цыганские глаза Ламберт. — Ничего подобного. Просто текинец он, по-местному лопочет — заслушаешься. Даже акцент какой-то, говорит, местный у него есть. Дед его еще при Алексее Николаевиче отсюда в Туркестан сбежал, женился, все такое… Как сядет с местными бородачами и давай болтать… Они дичатся, дичатся, а потом, смотришь, чаи уже гоняют, друзья — не разлей вода.

— Все равно, не верю я этим зверькам, — сплюнул под ноги Ямщиков. — В глаза они все такие, в дружбе клянутся… А чуть спиной повернулся — ножик под ребро. Сволочная нация.

Он махнул рукой и пошел к вертолету.

— Заставу у него месяц назад вырезали, — посмотрел вслед поручику Ламберт. — Всех как есть, шесть человек.

— Я не слышал…

— Так не афишировали это. К чему панику сеять? Покойникам не поможешь, а у людей кошки на душе скрести будут… Вот он и ходит как оплеванный — мальчишек не уберег. И в поиск этот напросился сам. Смерти ищет поручик.

Саша посмотрел вслед поручику, распекающему какого-то солдатика за неряшливый вид, другими глазами. Он ведь тоже, в свое время…

— Ну, Ямщиков-то ладно, — продолжал прапорщик. — Бывает такое. Пока душа не оттает, бесится человек, сам не свой. Бывает, отпускает, бывает — нет… А немчура-то этот чего с нами поперся?

— Кто? — не понял Саша.

— Да фон Минден этот. По морде ведь видно — чистоплюй, белоручка. Такому только в штабе сидеть, бумажки с места на место двигать, пока жопа к стулу не прирастет. Пардон, конечно… А он, вишь ты — за подвигами наладился. Будет ему подвиг — девять граммов под сердце…

— Да нет, почему немчура? Вы ведь тоже…

— Я? Да вы что! — расхохотался «пластун». — Я ведь из Одессы-мамы. Папа мой любил говаривать, что родился на корабле, а вот откуда этот корабль шел и куда — никто не знает. Приютский он. А попечителем состоял барон Ламберт. Добрейший, говорят, был старикан — давал свою аристократическую фамилию всем воспитанникам без разбору. Вот и наплодил Ламбертов липовых пол-Молдованки. Фамилию дал, а баронство, понимаешь, зажилил!

Прапорщик заразительно захохотал, подмигнул Бежецкому и тоже зашагал к вертолету: оттуда уже маячил, размахивая руками, один из его «мальчишек». Пора было вылетать к другой точке на карте…

* * *

Везение закончилось на вторые сутки поиска…

— Черт бы побрал этих дикарей! — подполз к Саше прапорщик. — Кишлак-то с гулькин… Сомневаюсь, чтобы тут могла крупная банда базироваться. И чего они так всполошились?

— Может, как раз тут нашего чиновника и держат?

— Ага, свежо предание… Этим самым чую, что тут нет ничего. Переполошились бачи, думали, наверное, что по сусекам у них прибыли шарить. Видите вон там?

— Что там?

— В бинокль, в бинокль гляньте, — протянул «пластун» плоскую коробочку.

В окулярах, прямо за кишлаком, маячило какое-то буро-зеленое пространство.

— Ну и что это? — вернул бинокль Александр, пожимая плечами.

— Как что? — опешил Ламберт. — Поле маковое! Пожухло, правда, все уже, урожай давно собран. Но продать скупщикам, похоже, еще не успели.

— Наркота, что ли?

— Она самая! Опий-сырец. Высший сорт. При Ахмад-Шахе развешали бы огородников на солнышке сушиться. Да вы и сами знаете: про «конопляные патрули» весь Афганистан жужжал.

— Так, может, объяснить им, что к чему?

— Ну да, ну да… Сами пойдете? Только учтите: таких европейских тонкостей, как белый флаг, здесь не понимают. Сперва стреляют, а потом разбираются, что это за идиот с белой тряпкой к ним приперся.

— Я думал, ваш текинец…

— Рахимов тоже не дурак под пули лезть.

По камням, за которыми укрылись офицеры, хлестнула очередь, и оба пригнулись, пережидая, пока на спины не перестанет сыпаться выбитая пулями каменная крошка.

— Пора отсюда убираться, — озабоченно пробормотал Ламберт, проворно пятясь по-рачьи. — И вам советую, поручик. Засекли, похоже, бинокль орлы наши горные. Близорукостью тут у них никто не страдает… Ползите за мной, пока они пулемет на эту сторону не перетащили или что покруче…

Бежецкий не заставил себя упрашивать.

Солнце уже клонилось за ближайший хребет, когда из-за скал, на полной скорости, вынеслись два знакомых вертолета, поливая упрямый кишлак свинцовым дождем. Туземцы сразу потеряли интерес к засевшим за камнями отрядам Бежецкого и Ламберта.

— Вовремя, — с удовлетворением произнес прапорщик, проверяя, хорошо ли застегнута под небритым подбородком каска. — Покропим песочек красненьким?

И первым полез через каменный бруствер…

— Все целы? — суховато спросил Михайлов, когда с сопротивлением в кишлаке было покончено. — Потерь нет?

— Никак нет! — хором ответили поручик с прапорщиком и переглянулись.

— Добро. — Капитан черкнул что-то на карте и приказал: — Обыскать халупы, оружие привести в негодность. Наркотики, если найдутся, — в вертолет.

— А влезут в вертолет-то? — улыбнулся Ламберт. — У них тут, похоже, все погреба под завязку дурью набиты. Ишь, дрались, как черти!

Он кивнул на разбитый пулями дувал, под который, отгоняя воющих женщин в развевающихся паранджах, солдаты стаскивали защитников кишлака. Их оказалось на удивление немного — всего дюжина. Да и откуда взяться больше в крохотном селении? Раненых не было — последние из оставшихся в живых заперлись в уцелевшем доме, и Саша скрепя сердце приказал применить гранатометы… Как раз их обугленные дымящиеся тела и выковыривали сейчас из развалин.

— Ну что, Саша, прочешем деревеньку? — предложил прапорщик, чтобы отвлечь молодого человека от созерцания печальной сцены. — Ваши орлы — вон ту улочку, я со своими — эту. Вперед?

Кишлак был пуст: женщины рыдали над убитыми мужьями, сыновьями, отцами и братьями, поэтому никто не мешал солдатам проверять один дом за другим. Убогая утварь, грязное тряпье вместо постелей, истертые соломенные циновки на полу… Избенка последнего бедняка на матушке-Руси, показалась бы настоящим дворцом по сравнению с этими халупами. Оружия практически не было — разве можно назвать оружием какие-то дедовские сабли и совсем уж древние, еще дульнозарядные, кремневые пищали? Рядовой Одинцов попытался, для смеха, прихватить один из этих музейных экспонатов, богато украшенный серебряной насечкой, — наверняка еще прадед его хозяина стрелял из этого раритета по англичанам, но Бежецкий велел бросить. Весила штуковина килограммов десять, а старенькие вертолетные движки и без того были на пределе.