Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Андрей Валентинов

– Косухин, выпить хотите?

– Не-а, – помотал головой занятый своими мыслями Степа. – Для храбрости пущай гимназисты пьют! Обойдемся…

Капитан открутил металлическую пробку, взвесил в руке тяжелую флягу и пожал плечами.

– Как хотите. Только вы, Косухин, уже синий. Еще подумают, что вы и вправду струсили…

– А! – Степа взяв флягу, плеснул коньяк в кружку из-под чая. – Это чего? Не водка?

– Это шустовский коньяк, господин комиссар! – капитан несколько даже обиделся. – Если вы, конечно, знаете, что такое коньяк…

– Чего уж… пивали!… – буркнул Степа и, проглотив содержимое кружки залпом, вернул флягу.

Коньяк действительно пришелся к месту. Арцеулов с удовольствием выпил, но не залпом, как неотесанный краснопузый, а маленькими глоточками, после чего вновь протянул флягу Косухину.

– Удобная! И холод держит, и тепло, – одобрил Степа, порозовевший и даже слегка воспрянувший духом. – Вроде моей. Была у меня такая, посеял где-то… Точно! В начале мая, на реке Белой, когда мы Каппеля-гада лупили…

– Это еще кто кого лупил! – начал было Арцеулов, но тут же осекся. – На Белой? Вы… там воевали?

– А как же! – приосанился Степа. – За Белую мне сам товарищ Троцкий орден вручал! А фляжку жаль… Я ведь даже ее пометил, чтоб не сперли…

– Буквы «С.К.»? – Ростислав почувствовал, как холодеют руки. – Там, у горлышка…

– Точно! «С.К.» – Степан Косухин.

Степа расстегнул чехол, последовал удивленный свист:

– Вот это да! Во, чердынь-калуга, никак она? Где ж ты ее нашел, гражданин Арцеулов?

– Я ее не находил, – сдерживаясь из последних сил, ответил капитан. – Я ее не находил, а вы ее не теряли…

Хотелось закричать, схватить краснопузого за горло…

– Вы отдали ее раненому… умирающему офицеру. Он хотел пить… Помните?

Степа задумался.

– Не-а, – заявил он. – Не помню.

– Это было на самом берегу Белой. С ним была женщина в форме прапорщика, вы сорвали с нее погоны и Георгиевский крест. Вы хотели застрелить раненого, но она упросила вас…

– Какая еще женщина? – махнул рукой Косухин – и осекся.

…Сверкающий снег, умирающие угли костра, призрак в офицерском полушубке. «Когда-то вы уже спасли его…»

Ксения! Ксения Арцеулова!

Он принялся торопливо припоминать – не смог. Тогда, на Белой, они не выходили из боев две недели, и все смешалось в какой-то страшный кровавый клубок…

– Никак, это ты был, беляк? – выговорил он наконец.

– Вспомнил, краснопузый?

Арцеулов отвернулся, чтобы Степа не видел его лица.

– Нет. Не помню, – Косухин виновато вздохнул. – Жену-то твою… Ксенией звали, да?

– Ксенией…

Ростислав даже не стал спрашивать, откуда краснопузому это знать. Если уж генералу Мо приказали забрать у него дхарский перстень, так чему удивляться? Впрочем, все это было уже не важно. Арцеулов попытался вспомнить жуткого монстра, что надвигался на него сквозь кровавое марево – и лицо того, кто напоил его водой. Нет, он не узнал бы Косухина, как и краснопузый не запомнил умирающего офицера. Увы, Степу не удастся напугать до полусмерти, а затем одарить шустовским коньяком и отпустить. Красный командир Степан Косухин умрет вместе с ним, Арцеуловым, через несколько часов, перед рассветом…

Вспомнился сон, странный сон, привидевшийся в Нижнеудинске. Поможет тот, кто уже сделал ему добро, желая зла… И Арцеулову внезапно захотелось все рассказать этому парню, которого он уже устал ненавидеть – и про Ксению, и про приказ Верховного, и про то невероятное, что пришлось увидеть. Но он сдержался: ни к чему. Ни ему, ни Косухину эти тайны уже не понадобятся.

Когда с коньяком было покончено, Арцеулов пытался отдать флягу Степе, но тот отмахнулся и, свернувшись калачиком, лег прямо на холодный пол. Ростислав сел на освободившийся табурет и стал молча смотреть в окошко, за которым сверкало звездами далекое недоступное небо. Косухин что-то бормотал во сне, съеживаясь в комок. Ростислав снял с плеч полушубок и укрыл красного командира…

За ними пришли в начале седьмого, когда на востоке только начинало белеть. Степа мгновенно проснулся, удивленно взглянул на полушубок и молча отдал его капитану. Арцеулов накинул одежду на плечи и даже не стал застегивать крючки. Никто не сказал ни слова.

Полигон казался бесконечным, и Косухин, несмотря на попытки заставить себя думать о неизбежной победе Мировой Революции, успел изрядно замерзнуть. О революции же, несмотря на все усилия, не думалось. Вспоминался брат, смеющаяся Наташа Берг, трехцветная генеральская кошка и почему-то Семен Богораз.

Арцеулов не думал ни о чем – на душе было пусто и черно.

На северном краю полигона, немного в стороне от дороги, по которой они пришли в Челкель, их ждали несколько человек. Среди них Арцеулов сразу же узнал генерала Мо и мрачно усмехнулся. Генерал подошел к ним, несколько секунд смотрел, не говоря ни слова, а затем что-то коротко приказал. Один из конвойных снял шинель и накинул ее на плечи продрогшего Степы.

– Господа! – голос Мо был спокоен и бесстрастен. – В приказе сообщается, что вы должны погибнуть при попытке к бегству. Я не могу нарушить приказ. Единственное, что могу сделать – выполнить его буквально. Эта тропинка ведет к небольшому ущелью. Спрятаться там негде, а сходить с тропы нельзя – мины. У вас есть два часа, затем я пошлю погоню. Если вы верите в бога Христа или в других богов, может, они вам помогут…

Он резко повернулся и пошел в сторону полигона. Свита потянулась за генералом, остались лишь трое конвоиров. Тот, что был с нашивками офицера, вынул револьвер и лениво кивнул на почти незаметную в темноте тропу.

…Они ждали выстрелов в спину, но сзади было тихо. Метров двести прошли – почти пробежали – молча, после чего остановились, чтобы перевести дух.

– А вы ведь неверующий, Косухин? – поинтересовался капитан, вспомнив слова китайца.

– Не-а, – Степан явно не уловил иронии. – Неверующий… Ну, чего, беляк, прогуляемся?

– Придется, – кивнул Арцеулов и внезапно протянул Степе руку:

– Ростислав…

– Степан…

Косухин пожал тонкую сильную ладонь капитана, вздохнул и поправил шинель.

– Ну чего, пошли, Ростислав?..

Арцеулов кивнул, застегнул полушубок и молча зашагал по тропе. Степа на мгновение задержался, чтобы взглянуть на оставшийся за спиной полигон. Ростислав шел быстро, и чтобы догнать его, Косухину пришлось пробежать несколько метров. Поравнявшись, Степа сбавил ход и пошел рядом, почти плечом к плечу.

…Двое мужчин уходили все дальше и дальше по узкой, терявшейся среди камней и песка тропе, пока не исчезли в предрассветной мгле.

Книга вторая. Страж раны

Глава 1. Тривиум

Тропа тянулась вдоль невысоких холмов, почти незаметных в густой темноте, затопившей землю. Лишь далеко впереди, у самого горизонта, слегка белела узкая полоска – там медленно, не спеша, проступал ранний зимний рассвет. Идти было трудно – тьма скрывала повороты, вдобавок под ноги то и дело попадались мелкие острые камни. Ко всему донимал холод – в эти предрассветные часы он казался особо нестерпимым.

Шли молча – Косухин чуть впереди, пряча мерзнущие руки в карманы китайской шинели и натянув черную мохнатую шапку почти на самый нос. Арцеулов немного отставал. Холод, так донимавший Степу, был более милостив к капитану – в очередной раз спасал «гусарский» полушубок. Зато разболелась голова, резко и сильно, так, что Ростислава зашатало. В висках стучала кровь, черные волны накатывали откуда-то со стороны затылка, и каждый шаг требовал немалых усилий. С полчаса капитан держался, но затем стал заметно отставать.

– Ч-черт! – выразительно произнес Косухин, угодив ногой в яму. – Чего это они тут, чердынь-калуга, огурцы сажали?

– Здесь были мины, – напомнил Арцеулов, останавливаясь и прикладывая к пульсирующей болью голове ледяную ладонь.

– Точно, – Степа осторожно отошел подальше от зловещей ямки. – Вот зараза! Че, капитан, передохнем? Курить будешь?

Рука Косухина привычно полезла за пачкой папирос, но Ростислав покачал головой.

– Не хочу… – сквозь зубы произнес он. – Голова… Болит немного.

– Ах ты! Это ж тебя в самолете! Эх, надо было повязку сменить!

За последние сутки Арцеулов напрочь забыл и о ране, и о повязке – было просто не до того. Боль вынырнула неожиданно, разом напомнив о неровном гудении моторов, о мелькавшей под иллюминатором желтой земле и о страшном ударе.

– Ничего… Только передохну немного. Давайте-ка сообразим… Идем мы уже около часа. Прошли версты четыре…

– Пять, – прикинул Степа. – Быстро шли! Впереди вроде как горы, а этот Мо говорил про какое-то ущелье… Эх если б не мины, я б прямо сейчас свернул в степь. Там, глядишь, и встретили б кого подходящего…

– Местный пролетариат, – в тон продолжил капитан, чувствуя, что голову начинает отпускать.