В водовороте века. Мемуары. Том 2 - Ким Сен

Услыхав о моем приезде, выбежала в одних носках бабушка, приехавшая из Мангендэ, и тепло меня обняла. Она приехала в Маньчжурию в том году, когда умер мой отец, и, еще не возвращаясь в родной край, жила вместе с моей матерью в Фусуне. Семья жила бедно — утром питалась кашей, вечером — жидкой похлебкой. Когда семья переселилась из Фусуна в Аньту, бабушка пришла сюда вместе с моей матерью. Здесь она устроилась в родном доме матери девочки Ен Сир, находившемся в Синлунцуне, и проживала то в доме свата, то в нашем доме поочередно.

Ен Сир — единственная дочка моего дяди Хен Гвона.

После заточения дяди Хен Гвона в тюрьму его жена (Чхэ Ен Ок) впала в тяжкое уныние. Недавно она вышла замуж и родила первого ребенка, а тут, к несчастью, забрали в тюрьму ее мужа. Тут ее нервы и сдали совсем.

Когда дядя Хен Гвон был приговорен к 15-летнему заключению и находился в тюрьме, я написал его жене письмо, в котором советовал ей выйти замуж вторично, отдав ребенка на попечение кому-то другому. Она не последовала моему совету.

«Твоя мать не вышла замуж вторично, хотя муж и умер, и растила троих детей, испытывая всякие мытарства. А как же мне снова выйти замуж, когда муж пока еще живой? Если я выйду замуж вторично, как же огорчится отец Ен Сир в тюрьме, узнав об этом! Смогу ли я спать и принимать пищу со спокойной душой, когда начну новую жизнь, отдав Ен Сир на попечение кому-то другому и выйдя замуж за другого мужчину?», — так сказала она и потребовала от меня больше не говорить ей таких вещей. Она была доброй, вежливой и волевой женщиной.

После переселения в Аньту мать послала жену дяди, которая жила вместе с ней, в ее родной дом в Синлунцунь, говоря, что ей надо переменить настроение. И бабушке пришлось пожить в доме матери Ен Сир, окружая заботой младшую невестку. Но она, беспокоясь о больной старшей невестке, часто приходила в наш дом, варила ей лекарственный отвар и занималась кухонными делами. Тогда бабушка очень переживала все это безмолвно, ухаживая за обеими больными невестками.

Думаю, что бабушка не смогла скоро вернуться в родной свой край и провела несколько лет на чужбине потому, что она как свекровь с сердечной любовью жалела двух своих невесток, оказавшихся в состоянии такого трудного одиночества.

В тот вечер, когда я прибыл в Аньту, бабушка уложилась спать рядышком со мной. Когда я проснулся глубокой ночью, моя голова оказалась на ее руке. Видимо, она незаметно отодвинула в сторону подушку, когда я заснул, и обняла мою голову. И я не осмелился переложить голову на подушку, чувствуя всю душевную теплоту ее ко мне, да ведь сама-то она в ту ночь и глаз не сомкнула. Только тихо спросила:

— Не забыл ты о родине-то?

— Как мне забыть родину, бабуся! Я никогда не забывал о Мангендэ. И очень тоскую по родственникам в родном краю.

Собственно, я пришла в Маньчжурию за семьей. Думала взять к себе твою мать и младших братьев, хотя тебя уж взять не смогу. Но твоя мама никак не хочет слушать меня. Она говорит: «Ведь мы покинули родину, поклявшись не переправляться снова через реку Амнок без возрождения страны. Хотя и умер отец Сон Чжу, но как же нам так легко изменять свою решимость?!» У нее такая твердая воля, что даже ни разу не оглянулась назад, когда покидала Фусун. Поэтому я больше не смела уговаривать ее вернуться на родину. Если вам нужно жить здесь, чтобы ускорить достижение независимости Кореи, я не буду тащить вас и вернусь в Мангендэ одна. А когда захочется тебе повидать бабушку и дедушку в родном краю, напиши хоть иногда письмецо. Тогда мы будем думать, что вы рядом с нами. Ведь не могу же я часто ездить сюда…

А я так и не сумел удовлетворить эту последнюю просьбу бабушки. Писем не писал, думая, что весть обо мне передадут газеты Родины, которые часто сообщали о моем имени и боевых успехах антияпонского партизанского отряда.

— Чтобы ты мог работать больше, не должна болеть твоя мать. Но болезнь ее становится все серьезней. Да и сама она работает вон как усердно. Просто беда, — со вздохом проговорила бабушка.

Слова бабушки вызвали у меня беспокойство о матери, и я больше не смог заснуть. Я думал о многом как старший сын в семье, призванный взвалить на свои плечи домашнее хозяйство как самый старший внук рода в Мангендэ.

В те времена среди молодежи, участвовавшей в революции вместе с нами, господствовали взгляды, что настоящий мужчина, вставший на путь борьбы, должен забыть о семье. Было общим мнением молодых революционеров то, что человек думающий о семье, не может, мол, справиться с большим делом.

Я же давно критиковал подобную тенденцию и говорил, что кто не любит свою семью, тот не может по-настоящему любить Родину и вести революцию.

Впрочем, как же я сам-то любил свою семью и заботился о ней? Высшая любовь к семье выражается в посвящении всего себя делу революции — таков был мой тогдашний взгляд на сыновнюю почтительность. Я никогда не думал о чистой семейной почтительности в отрыве от революции. Ибо судьба семьи и судьба Родины неразрывно связаны друг с другом. Общеизвестная истина, что и в семье может быть спокойно только тогда, когда спокойно в стране. Трагедия страны неизбежно постигнет составляющие ее миллионы семей. Следовательно, надо защищать страну, чтобы охранять благополучие и счастье семьи, а для защиты страны каждый человек обязан со всей ответственностью исполнять свой гражданский долг.

Однако нельзя предавать забвению свою семью, ссылаясь на революцию. Именно любовь к семье служит своего рода движущей силой, вдохновляющей революционера на борьбу. Когда у революционера остыла любовь к семье, у него остынет и воля к борьбе.

Я теоретически знал такое соотношение между семьей и революцией, но пока еще не имел ясного понятия, какова должна быть любовь революционера к семье, любовь человека, отдавшего себя делу революции…

Проснулся утром, оглядываюсь вокруг, — да, дел тут, требующих мужских рук, немало. И нет запаса дров. Тут я решил, пользуясь случаем, хотя урывками, влезть в домашние дела, помогая матери. В тот день я все другие дела отодвинул на задний план и пошел вместе с Чхоль Чжу на гору за дровами.

Мать направилась было к колодцу за водой, да догадавшись, куда мы, пошла за нами, взяв с собой серп и круг, на котором носят тяжести на голове. Мы уговаривали ее идти домой, но это было тщетно.

— Я хочу идти вместе с вами не для того, чтобы вам помочь. Мне хочется поговорить с тобою в горах. Ведь вчера бабушка разговаривала с тобою всю ночь.

И мама светло улыбнулась.

Только теперь я понял ее душу. Дома-то всегда только бабушка «монополизировала» меня в разговорах, а когда она отпускала меня, приставали ко мне с разговором младшие братья.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});