Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки) - Герберт Вотте

Это родные места молодого ваяо Викатани, которого он когда-то вызволил из цепей рабовладельца. Случайно Викатани встретил одного из своих братьев и от него узнал, что невдалеке живут еще несколько его братьев и сестер. Он обратился с просьбой к Ливингстону отпустить его, и тот, разумеется, дал согласие.

В пути вдоль западного берега озера Ньяса островитяне Джоханны услышали от одного из арабов, что разбойники из племени мазиту терроризировали, мол, всю местность к западу от озера. Этот рассказ так испугал островитян, что они отказались идти дальше. Ливингстон поговорил с одним из спутников, Мусой, и заверил его, что не пойдет по той дороге, где хозяйничают мазиту. Но Муса и слушать не хотел, он все твердил: "Нет, нет, я не идем. Надо повидать своего отца, мать, ребенка. Не хочу, чтобы меня убили мазиту!" И 26 сентября, когда Ливингстон отдал приказ отправляться в путь, островитяне не пошли с ним. Он был вроде даже рад, что отделался от этих вечно роптавших парней. Его отряд совсем растаял. В нем оставались лишь парни из Насика, а также Чума, Суси и Амода, не считая тех носильщиков, которых он время от времени набирал по деревням.

Многие поселения к западу от озера Ньяса он знал еще по первому путешествию в эти края вместе со своим братом Чарлзом и доктором Кёрком, когда он открыл озеро. Некоторые старосты деревень рады были вновь видеть его и щедро угощали пивом, мясом, маслом и кукурузой. Всюду он осуждал торговлю людьми как чудовищную несправедливость и призывал всех к единству: маньянджа должны сплотиться и жить как одна семья, чтобы дать отпор общему врагу. "Но они подобны песчинкам: нет у них внутренней связи, солидарности, каждая деревня живет своей жизнью..." Если враги нападали на какую-либо деревню, то жители соседней деревни, вместо того чтобы прийти на помощь пострадавшим, предпочитали спасаться бегством.

Весь ноябрь маленькая группа идет по землям, опустошенным налетами мазиту. Не раз встречались им беженцы, жилища которых подверглись только несколько часов назад нападению; вдали еще виднелся дым, поднимавшийся от горящих хижин. Поэтому было почти невозможно подыскать носильщиков и проводников. Негде было достать и продукты: мазиту разграбили все запасы.

Голод и плохая пища отнимали у Ливингстона, болевшего дизентерией во время путешествия через материк, а также в экспедиции на пароходе, последние силы; прежний недуг снова возобновился. 6 декабря в дневнике, по-видимому впервые, появилась короткая запись об этом: "Слишком болен для похода". Но он умудряется вести борьбу с болезнью лекарствами: многолетний опыт подсказывал ему, что помогает.

11 декабря наступил период дождей. Отныне дожди повторялись каждый день. Когда они приближались к Луангве, притоку Замбези, дороги развезло, а реки вздулись. Все труднее и труднее было переходить вброд наполненные водами притоки Луангвы.

Запись от 31 декабря в его дневнике гласит: "Сегодня кончается 1866 год. Он не оправдал моих ожиданий. Постараюсь сделать все, чтобы 1867 год был плодотворнее, лучше и спокойнее".

Дожди шли все чаще и чаще. У экспедиции уже не осталось сахара и соли - продуктов, которые могли бы размокнуть; от сырости надо было хранить лишь тюки тканей и ружейный порох.

"Меня не покидает чувство голода, а во сне то и дело кажется, что передо мной лежит вкусная еда. Любимые в прошлом блюда красочно вырисовываются в моем воображении даже наяву".

Весь январь идут путники к озеру Танганьика с пустыми желудками, часто в непогоду, к тому же и по бездорожью. Хлюпая по мокрой траве, пересекают чудесные долины, подобные паркам, пробираются через влажные леса, осторожно ступают по илистым топям. Вблизи рек многие мили приходилось пробираться вброд по затопленным долинам.

"...Как будто мне только что зачитали смертный приговор..."

20 января 1867 года стало роковым днем в жизни Ливингстона. Снова у него не оказалось проводника, и утром он продолжал свой марш, руководствуясь лишь компасом. В пути обнаружилось, что не хватает двух человек - оба ваяо, вызвавшиеся участвовать в экспедиции семь недель назад. Это были бежавшие рабы, владелец которых, по их словам, был убит мазиту. За это время они проявили себя как верные друзья и старательные люди. А их знание местных языков было весьма полезно для экспедиции. Никто и предположить не мог, что они тайно сбегут: ведь они добровольно примкнули к экспедиции. Естественно, их поклажа исчезла вместе с ними.

Пока Ливингстон пытался подавить свой гнев и смириться с потерей багажа, подошел один из его людей, считавшийся очень надежным, и вполголоса сообщил, что утром перед отправкой он обменялся ношей с одним из беглецов. Тот ваяо выразил желание взять у него тяжелый ящик, который он нес, и тащить его до следующей остановки. В этом ящике находились все лекарства и, главное, весь запас хинина!

Ливингстон невольно вспомнил епископа Макензи, который, когда опрокинулась лодка, лишился хинина и из-за этого потом погиб. "У меня было такое состояние, как будто мне прочли смертный приговор", - писал он 20 января 1867 года в своем дневнике. И предчувствие не обмануло его: это и был смертный приговор, если даже приведение его в исполнение и оттянулось на несколько лет. Малярия и дизентерия могли теперь беспрепятственно делать свое черное дело, постепенно подтачивать его здоровье. И в конце концов оно оказалось так подорвано, что даже, получив затем лекарства, он смог окрепнуть лишь на время. Здравый рассудок должен был бы подсказать ему: надо прервать дальнейший поход и вернуться на побережье. Но как мог Ливингстон это сделать! Ведь он шел уже более девяти месяцев. Позади уже около восьмисот миль, и не исключено, что через несколько недель он будет у цели: пересечет крупный водораздел Центральной Африки, найдет истоки Нила. Нет, Ливингстону назад пути заказаны.

Потеря была так велика, что он отправил двух человек, чтобы догнать и вернуть беглецов, но это было почти безнадежно: сильный ливень смыл, конечно, их следы. Впрочем, преступники даже и не догадывались, какое несчастье они причинили Ливингстону. И как только они проверят содержимое украденного багажа, тут же, конечно, выбросят ящик с лекарствами, так как не знают, что с ними делать.

В последнюю неделю января, когда снова появилась возможность купить зерно и мясо, им повезло: у Ливингстона оказались стеклянные бусы, которые можно было обменять, ибо они тут в моде. Если путешественник не знает утвердившиеся вкусы тех мест, куда он собирается ехать, то может случиться, что его бусы и ткани окажутся бесполезным грузом: он нигде не сможет сбыть их. Но Ливингстон, закупая предметы для обмена, советовался с Суси и Чумой и подобрал то, что надо.

В одной деревне он встретил группу работорговцев и вручил их главарю письма для пересылки через Занзибар в Англию. Кроме того, через них он попросил дополнительно доставить с Занзибара в Уджиджи все необходимое для экспедиции: ткани и бусы для обмена и подношения подарков, свечи и мыло, бумагу, чернила, перья, мясные консервы, сыр, кофе, сахар, портвейн, лекарства, и прежде всего хинин. От присылки этих вещей зависела теперь сама жизнь его. Работорговцы обещали выполнить поручение, и год спустя Ливингстон узнал, что они сдержали слово.

В конце февраля у Ливингстона возобновились приступы лихорадки. С каждым днем он становился все слабее и уже через силу мог продолжать свой путь. Весь март не прекращалась лихорадка, и ему ничем нельзя было помочь.

Первого апреля Ливингстон был настолько слаб, что не мог идти и выслал вперед парней из Насика. Когда те перевалили через цепь холмов, он неожиданно услышал выстрелы. Собравшись с силами, Ливингстон поспешил за передним отрядом и, когда достиг вершины гребня, увидел далеко-далеко внизу между облесенными крутыми склонами и красными скалистыми стенами мерцающую гладь озера Танганьика - люди стреляли от радости.

Экспедиция находилась у южной оконечности озера. На узкой прибрежной полоске паслись буйволы, слоны, антилопы. Ползали огромные крокодилы. Слышался рев львов и фырканье бегемотов.

Но Ливингстона уже ничто не радовало. "Я чувствую себя очень слабым, не могу ходить, шатаюсь, в голове постоянный шум". И тем не менее он собрал всю свою волю, заставил себя определить географическую широту и долготу места, а также высоту озера над уровнем моря.

"Пробыв здесь несколько дней, я вдруг почувствовал себя совсем плохо. Как же может измотать лихорадка, если нет хинина! Я потерял сознание и упал навзничь возле своей хижины и уже не в состоянии был забраться в нее; я пытался подтянуться, цепляясь за входные опоры, но, приподнявшись, пошатнулся и снова свалился, ударившись головой об ящик. Ребята заметили мое состояние, помогли мне забраться в хижину и повесили одеяло перед входом, чтобы никто из посторонних не видел мою беспомощность. Прошло много часов, прежде чем я пришел в себя".