Я вернусь через тысячу лет. Книга 3 - Исай Давыдов

Я молчу. Говорить о Бируте не могу ни с кем. Это будет кровоточить до конца. Да и о Марате. Пока он был жив, он был темой для разговоров. А теперь стал только темой воспоминаний. Мы учились в соседних школах, жили в соседних дворах, всегда встречались с удовольствием, хотя и не были близкими друзьями. Теперь это отзывается болью — оттого, что упустили тогда шанс стать друзьями. Он и тогда был бы прекрасным другом — надёжным и преданным. Таким, каким и стал в конце концов. Но позже — в «Малахите»…

— Ты помнишь новеллу про итальянское золото? — вдруг спрашивает Розита. — В той книге…

— Помню, конечно? Спасибо, что дала почитать.

— Как жутко жили люди! — Розита вздыхает. — Как легко погибали за металл! Может, нам не лишне хоть изредка вспоминать об этом?.. Что, если попросить Ренцела разучить арию Мефистофеля? «Люди гибнут за металл!..»

— У него получится. Роскошный бас!

— Он, кстати, скоро приедет в твою дельту выпускать кастрированных комаров. Уже облучены тысячи яиц.

— Что потребуется от меня?

— Не знаю. — Розита пожимает плечами. — Он ни о чём не просил. Может, сам тебя вызовет?

На подходе к дельте Жога я вдруг вижу на высоком берегу громадный паукообразный ком из матово поблёскивающих металлических балок и коричневых супердековых плах. И не сразу понимаю, что этот искорёженный невероятной силой металл — наш причал. Тот самый, что после прошлого разлива торжественно и радостно поставили мы тут для торговли с килами.

— Ты видишь? — с ужасом спрашиваю Розиту.

— Я это ещё раньше видела, — как-то отрешённо отвечает она.

— Где?

— На фото со спутника. После свеженького землетрясения.

— Почему мне не сообщила?

— Спроси у Омара. Я дежурила в Совете… Ты был занят бегущим племенем… Возможно, поэтому… Остановить цунами ты всё равно не мог бы…

— Сейсмологи предупреждали о землетрясении?

— Да. Но полагали, будут обычные два-четыре балла.

— Теперь всё восстанавливать?

— Пока не будем. — Розита мотает головой. — Подкопим сейсмические наблюдения. Нет смысла ставить причал от разлива до разлива. Шлюпками обойдёмся. Рон поставил на наш «Вихрь» вторую шлюпку.

Рональд Робинсон из Бристоля, наш главный ихтиолог, сейчас в капитанской рубке — учится водить «Вихри». Он по-крестьянски тяжеловесен, широкоплеч, с квадратным подбородком, и неторопливо, основательно руководит всеми рыбными делами — от разведения карпов в искусственных прудах до торговли с килами и случайных рейсов любителей-рыболовов. Он главная их пружина, заводила. Прилетел он на первом корабле и когда-то знакомил нас, только что прибывших, с невеликим своим рыбным хозяйством. В тот день Марат тихо, за чужими спинами, прозвал его «Рыбинсоном». Но шутка эта удержалась только среди тех, кто свободно говорил по-русски. Остальные её не заметили. Поскольку за два года жизни в «Малахите» русским овладели далеко не все. И преподавание, и бытовые разговоры велись там на «глобе». Даже неудобно было говорить на людях с тем же Маратом, или с его Ольгой, или с Анютой, на чисто русском. Это могло бы обидеть остальных. На русском чаще говорили вдвоём. Как мы с Бирутой, как Марат с Ольгой… Анюта точно сказала однажды: русский был для Бируты языком любви.

А с Розитой мы говорим на «глобе».

А с Лу-у — на языке купов.

Три языка любви сложились в невеликой моей жизни. Видит Бог, я так много не хотел!

Бедная моя Лу-у! Невыносимо жалко её! И только одно утешение: никогда и ничего она не узнает, до конца жизни останется в полном неведении. Так ей будет легче. И на её судьбе случившееся никак не отразится. Будто ничего не было!

И больше ничем не в состоянии я ей помочь.

…Пока Рон ведёт обмен с килами — им сети, посуду, лопаты, каёлки, кувалды, пилы, молотки, долота, нам содержимое их садков, — мы с Розитой ведём спокойную беседу в хижине вождя Гро. Собственно, ради неё Розита сюда и приехала.

Хижина квадратна, составлена из переплетённых лианами стенок, которые с обеих сторон укрыты широкими и толстыми пальмовыми листьями. Наложены они аккуратными рядами, слегка перекрывающими друг друга. Почти как красная черепица на крышах в Латвии. В хижине нет очага, стены её не утепляют шкурами. Сказывается сотня с лишним километров к югу от селения купов. Холодные ветры с севера, которые изредка добираются до купов и вынуждают их жечь костры в хижинах, сюда, к килам, вообще не доходят. И поэтому хижине достаточно уберечь здешнего жителя только от дождя да от зноя.

Розита интересуется, почему не затронула волна цунами узенькие деревянные причалы килов.

— Они спрятаны глубоко в протоке, — объясняет Гро. — И всегда — торцом к течению. Мы давно знаем эти страшные морские волны. И знаем, где они теряют силу.

— Почему же мы не поставили причал там же? — Розита спрашивает уже меня. Хотя и не я определял место для причала. Этим занимались моряки.

— Может, потому, — пытаюсь я объяснить, — что «Вихрь» не развернётся в протоке? Ни по осадке, ни по размаху крыльев. Причал, наверное, ставили там, где способен развернуться «Вихрь».

— Значит, всё безнадёжно… — Розита опускает голову. — Пока безнадёжно.

— Может, поискать другие решения? — вставляю я. — Безнадёжных положений не бывает.

— Ты так считаешь? — Розита поднимает на меня взгляд удивительной пронзительности. Карие её глаза даже посветлели от этой пронзительности и кажутся чуть ли не жёлтыми. Никогда не видел у неё таких светлых глаз! Возможно, думает она сейчас не столько о причале, сколько о наших с нею судьбах. — Не бывает безнадёжных положений? — тихо переспрашивает она словно с затаённой надеждой.

А я молчу. Потому что как раз наше с нею положение кажется мне совершенно безнадёжным.

— Я заметила у вас новенький причал. — Розита вздыхает и переводит взгляд на Гро. Уходит от грустной темы. — Его стойки врыты необычно. Вверх комлем. А на остальных причалах — вниз комлем. Почему не везде одинаково?

— Так посоветовал Сан. — Гро показывает рукою на меня. — Сказал, так причал простоит дольше. Мы решили попробовать. Пока стоит.

— Это древний уральский опыт, — объясняю я Розите. — Хвойный ствол, поставленный вверх комлем, задерживает почти всю смолу в капиллярах. Они ведь к вершине сужаются… Смола не уходит, и ствол в воде не гниёт. Так построены все уральские заводские плотины. Сотни лет стоят! На уральской лиственнице, поставленной вверх комлем, веками стоят многие здания Венеции.

— Как интересно! — удивляется Розита. — Как просто! Почему же я так поздно узнаю об этом?

Опять я молчу. Вроде бы упрёк не ко мне… Женька был с нею почти два года. Мог бы рассказать, если бы знал, конечно. А нам с ней и так не хватило времени для более важных разговоров.

Впрочем, вот всё-таки рассказалось. Хоть и случайно. Глядишь, и обернётся когда-нибудь практической пользой в архитектурных достижениях Теодора Вебера…

Ах, как всё у нас горько и запутанно! Едва вспомнишь — сразу холод в груди.

…И только когда ушла ты —Во сне,Остался холодный камень —Во мне.

Это я в юности написал. После разрыва с Таней. Долго она мне снилась…

…Вождь Гро казался суетливым, когда при первых встречах водил меня по селению, показывал хижины и причалы самых удачливых рыбаков. Хороший рыбак здесь старается поставить особый причал — для себя и своих помощников. Потому что свой причал даёт свободу действий, бережёт время, увеличивает улов. А килы умеют ценить время! И вокруг каждого причала объединяется бригада. Хотя здесь и не знают этого слова. В селении сорок хижин и восемь причалов. И никто никого не ждёт — ни с пустыми лодками, ни с полными рыбы. Все вкалывают.

Однако суетливый в селении Гро солиден и спокоен сейчас, в своей хижине, в неторопливом разговоре с первой женщиной из племени сынов неба, которая сама пришла в его дом и принесла в подарок прекрасный охотничий нож с цветной яркой рукояткой и поблёскивающие синеватыми загадочными огоньками бусы для его жены. Да и на груди самой этой женщины загадочно мигает живой зелёный огонёк, притягивающий к себе взгляд.

Гро худощав, остронос, тёмные глаза его быстры, движения рук с тонкими пальцами стремительны. Вождь айкупов Лар говорил мне, что Гро не только удачливый рыбак, но и меткий охотник. С пустыми руками из леса он не приходит, в пустой лодке с моря не возвращается.

Может, потому килы и жили спокойно, никого не задевали, ни с кем не ссорились — до появления племени оли в среднем течении двух рек?

— Как ведут себя оли? — спрашиваю я. — И откуда они тут взялись?

— Ведут себя как трусливые крысы. — Гро усмехается. — Наловят в нашей воде сеть — и удирают. Поймаем — отнимаем рыбу.

— А лодки?