Не гламур. Страсти по Маргарите - Андрей Константинов

– Ну и пожалуйста, – Ника попыталась произнести это тоном обиженной девочки, однако малость сфальшивила. – Вот всегда с тобой так: стараешься быть вежливой, хочешь сделать человеку приятное, а он тебя берет и обламывает… Ну, и фиг с тобой. Буду рациональной, раз тебе так больше нравится. Наша милость изволит поинтересоваться – жива ли еще твоя шайтан-арба?

– Никуш, ты же знаешь, твои подарки для меня – святое. Тем более такие. Так что не беспокойся: колеса смазываю ежемесячно, тормозную жидкость поменял, техосмотр прошел в прошлом году.

– Класс! Слушай, Илюха, она мне сейчас очень нужна. Ты бы не мог подкатить ее к нахимовскому училищу – я буду там минут через двадцать?

– Нет, не мог бы. Я же говорю – у меня сегодня куча работы. Если хочешь – приезжай сама и забирай.

– Рожнятовский, ну как ты себе это представляешь? Я ж в одиночку буду с ней как дура смотреться. Неужели это так трудно – потратить полчаса своего времени на любимую женщину?

– Так то на любимую…

– Ах, вот как ты заговорил! Ладно-ладно, тоже попросишь у меня чего-нибудь когда-нибудь…

– Радость моя, ты же знаешь, что мне от тебя ничего не нужно.

– Ага, знаю я, как вам, мужикам, от нас ничего не нужно!

– От вас – это от кого?

– От нас – бедных, несчастных и красивых женщин.

– Ладно, черт с тобой, сдаюсь. Сейчас буду.

– Фу, какой ты все-таки грубый, Витаминыч. А впрочем… Черт, наверное, и правда со мной. Не зря же мне все говорят, что я чертовски хорошо выгляжу…

«Шайтан-арба» – это вовсе не машина, а изготовленное по германской лицензии инвалидное кресло-каталка марки «Сервис-3600», подаренное мне Никой в память о злополучной постдипломной ночи. Тогда вечером после защиты мы отправились отмечать сие знаменательное событие подальше от городской суеты и поближе к финской луже, то бишь в Репино. До места добирались электричкой и налегке – напитки и закуски прямо на берег доставили Зиночка и Костя, счастливые обладатели «шестерки», подаренной им на свадьбу щедрыми родственниками, что в наше время большая редкость. Как водится, спиртное закончилось гораздо быстрее закусок, после чего возник традиционный в таких случаях вопрос «кого за водкой посылать?». Легче всего на это дело было снарядить моторизованного Костика, однако он, равно как и его возлюбленная, к тому времени лыка уже не вязал. И тут инициативу на себя взяла Ника, объявившая, что вождение – это ее конек и вообще, по сравнению с ней «Шумахер – отдыхает». Естественно, народ ей не шибко поверил, однако на поездку все равно благословил, потому как водки ой как хотелось. Я не мог спокойно смотреть на то, как Ника, чуть пошатываясь, идет к машине и садится за руль, а посему, обреченно икнув, кинулся вслед за ней напрашиваться в попутчики. Уехали мы недалеко, однако гораздо дальше, чем «до первого столба» – пяток-другой таковых мы все ж таки миновали. А затем классически слетели в кювет и столь же классически воткнулись в сиротливую сосенку, которая ценой своей жизни спасла двух пьяных и неразумных новоиспеченных журналистов. В итоге я и невинное деревце сломали конечности, а Стрельцова отделалась, пусть не легким, а, скажем так – средней тяжести, но всего лишь испугом. Хоть бы какую шишку себе посадила – ни фига! Как у кошки – минус одна жизнь и все, в остатке еще восемь. Ника вызвонила по телефону ребят, и те примчались минут через пять, из чего следовало, что проехали мы каких-то метров триста, не больше. Наш одногруппник Жека Трофимов, оценив масштаб разрушений, заржал и, обратившись к Нике, произнес: «Да, Стрельцова, ты действительно – Шумахер. Шума много, а ездишь – херово».

Через два дня в главном здании университета народу должны были торжественно вручать дипломы и ромбовидные цацки, а я в это время в гордом одиночестве возлежал дома, водрузив вдвое прибавившую в весе правую ногу на придиванный валик. Однако ровно в полдень мое одиночество было самым бесцеремонным образом нарушено звонком в дверь. На путешествие от дивана до прихожей ушло довольно много времени, поскольку я еще не успел приноровиться к своему инвалидному статусу. За дверью стояли трое – Ника и два молчаливых верзилы, которым Стрельцова скомандовала: «Забирайте». И не успел я сказать «мяу», как верзилы бережно подхватили меня на руки и потащили вниз по лестнице. Ника закрыла дверь и спустилась вслед за нами. Во дворе нашу странную компанию поджидал зеленый микроавтобус, в салоне которого помещалась та самая, новенькая и блестящая «шайтан-арба». Мы благополучно домчались до Университета, выгрузились и по команде Ники верзилы вновь подхватили меня на руки, правда, на этот раз вместе с креслом. Надо ли говорить, что мое внезапное появление в актовом зале в инвалидной коляске в самый разгар торжественной церемонии произвело небывалый фурор и было встречено продолжительной овацией. Преподы стояли в ступоре, а народ лежал и стонал от смеха и полученного удовольствия. Когда объявили мою фамилию, я залихватски подлетел к накрытому красной скатертью столу и заложил крутой вираж, повернувшись лицом к публике. Зал грохнул так, что с потолка на сидящих густо посыпалась побелка. Так, с подачи Ники, я стал героем дня, а изустный рассказ об этом маленьком шоу навеки пополнил копилку факультетского фольклора.

Нога срослась, однако врачи чего-то там не дотумкали и с этих пор я приобрел заметную (правда, лишь вооруженным глазом) хромоту. Впрочем, этот недуг, помимо серьезных неудобств, принес мне и кой-какие дивиденды. Во-первых, массивная трость с набалдашником в виде головы льва (опять-таки Никин подарок) мне изрядно добавила импозантности и печальной мужественности. А во-вторых, своим физическим изъяном я, пусть и не сразу, но отвоевал за собой право заниматься работой преимущественно в домашних условиях. Дело в том, что самым страшным в жизни я всегда считал строго нормированный рабочий день, который при этом предусматривает еще и обязательное его отсиживание в конторе. Теперь же при каждом удобном случае я имел возможность преувеличивать размах и масштаб своих физических страданий, связанных с процессом приползания к месту работы и обратно. Поначалу начальство морщилось и кривило рожу, однако когда в мирке местной журналистики у меня появилось какое-никакое, но имя, мне все чаще стали идти навстречу, а затем и вовсе махнули рукой, мол «пиши где хошь – главное, вовремя вынь да положь». Ну а писать – это не топором махать. Это мы с превеликим удовольствием. Как говорится, дурное дело – нехитрое.

* * *

Ника появилась практически без опоздания, из чего я заключил, что дело у нее действительно срочное. Она подъехала на серебристой «ауди», вышла из машины и забрала с заднего сиденья здоровенную клеенчатую сумку, которая с наступлением рыночных перемен, похоже, вошла в отечественную моду навсегда. Ника послала водителю воздушный поцелуй, и тот уехал, как мне показалось, вполне удовлетворенный. О том, что Стрельцова принадлежит к редкой категории людей, которые «никогда не платят», мне было известно еще со школьных времен.

– Привет! Ты решила заняться челночным бизнесом?

– Между прочим, не смешно. Знаешь как на меня пялились прохожие, когда я вышла из дома с этим идиотским баулом?

– Успокойся, Никуш. Они пялились не на сумку, а на твои голые ноги. И я их в данном случае прекрасно понимаю.

– Ты думаешь? – всерьез озадачилась Ника.

– Убежден, – столь же серьезно ответил я.

– Ну, в таком случае я их прощаю. Вот, держи, – она достала из сумки изрядно потертый и выцветший бушлат. – Надевай.

– На фига?

– Илюха, надевай и не задавай глупых вопросов. У меня и так башка болит – такой хлопотный день выдался.

– А он… того?.. Стерилен?.. Проверено – насекомых нет?

– Ну, знаешь, – обиделась Ника. – Это ж деда моего, а не бомжа какого-нибудь.

– Просто он как-то странно пахнет.

– Ничего не странно. Обыкновенный нафталин. И хватит тебе выпендриваться, надевай.

Я пожал плечами и напялил на себя обмундирование героического дедушки. Странно, но бушлат пришелся мне впору, разве что рукава были коротки. А так вполне сносно, вот только немного не по сезону – на улице плюс двадцать. А то и больше.

– Класс! – оценила Ника. – А теперь садись в кресло, я тебе ноги закутаю. – С этими словами она выудила из сумки большой шерстяной плед.

– А это еще зачем?

– Помолчи минутку, ладно. Сейчас я тебя запакую, а потом все объясню.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Правда, перед этим я зачем-то уточнил:

– А плед бабушкин?

– Ага, а как ты догадался?

– Интуиция.

– В смысле?

– В смысле постиг истину путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательства.

– Рожнятовский, сейчас в лоб дам.

– Не надо. Я просто догадался.

– Вот то-то же! – Ника замотала мои ноги в одеяло, отошла в сторонку, критически осмотрела меня и, похоже, осталась вполне довольна увиденным. – Ну вот, теперь ты настоящий инвалид! То, что нам и нужно!