Не гламур. Страсти по Маргарите - Андрей Константинов

…Чтобы сразу расставить все точки над «i», поясняю: Вероника Стрельцова – это я. Илья Вениаминович Рожнятовский – тоже. Нет, это не совсем то, о чем вы подумали! С ориентацией у меня все в порядке. Мы два совершенно разных человека в плане первичных, вторичных, третичных (и так далее) половых и прочих признаков. И единит нас только одно – мы оба занимаемся журналистикой и пишем статьи. В этом занятии у нас существует четкое разделение труда. Вот я, например, пишу. Причем пишу за себя и за нее. За себя – в десяток различных изданий и сетевых ресурсов, за нее – в единственный и неповторимый (повторить такое действительно невозможно!) женский журнал «Лапушки». В свою очередь, Ника берет на себя обязанность подписываться под тем бредом, который я регулярно поставляю для ее редакции, а также исполнять иные, по большей части представительские, функции. (Между прочим, подобная схема не нова и была изобретена еще Некрасовым, у которого в поэме тоже один «рубил», а другой, соответственно, «отвозил»).

По образованию Вероника самый что ни на есть журналист, что подтверждается дипломом государственного образца. Однако так уж вышло, что именно журналистика является для нее тем самым единственным «слабым звеном» – по крайней мере о всех остальных сферах нашей жизни она осведомлена много больше, а уж в вопросах непростых взаимоотношений сильного и слабого пола выступает настоящим профессионалом. Но поскольку в настоящее время она все ж таки работает журналистом, то волей-неволей ей приходится чего-то там периодически пописывать. В этих-то случаях и появляюсь я и, увы, далеко не всегда в белом. Вы спросите, зачем мне нужен весь этот геморрой? Сложный вопрос. Так вот, с ходу, в двух словах и не объяснишь. Ну, разве что в трех – ЛЮБЛЮ Я ЕЕ.

Самое дурацкое в этой ситуации то, что наш сложившийся «творческий альянс» лично мне не приносит никаких дивидендов. Ни моральных, ни материальных, ни, простите, плотских. Гонораров от «Лапушек» я, естественно, не получаю, удовлетворения от проделанной творческой работы тоже (на мой взгляд, только законченный идиот может публично косить под женщину и испытывать от этого настоящий кайф). Наконец, ни супружеского, ни дружеского ложа Ника со мной, увы, не делит и никогда не делила. За тринадцать лет нашего знакомства мы с ней и целовались-то считанные разы, да и то в большинстве случаев при этом она была пьяна до невменяемости. За исключением этих нескольких случаев наши отношения носят сугубо платонический характер. Не могу сказать, что такое положение вещей меня устраивает, однако любые попытки с моей стороны внести в устоявшийся порядок элемент интимной дисгармонии неуклонно пресекались. Негрубо, я бы даже сказал – изящно, но пресекались. При этом каждый раз мне как-то неуловимо давалось понять, что «ни-и-зя» именно сегодня, а вот завтра (через месяц, год, пятилетку, ну, на крайняк, в другой жизни) обязательно. В общем, такой вот образчик банальнейшего, старого как мир женского динамо. Вы спросите меня, почему же я столько лет терплю над собой подобное издевательство и даже не пытаюсь бунтовать? Ну, бунтовать-то я периодически бунтую, а вернее будет сказать, взбрыкиваю. Что же касается «почему»? На этот вопрос, в отличие от предыдущего, и в трех словах не ответишь. Разве что в четырех – ЛЮБЛЮ Я ЕЕ, СТЕРВУ!!!

Уважаемые господа, неделю назад на вашем сайте появились выдержки из моей публикации, подготовленной для журнала «Олигархический капитализм. С чем его едят». Мало того, что я не давал вам своего согласия на использование этого материала на вашем сайте, так вы еще и не поставили ссылку на оригинал статьи. Считаю такое поведение недопустимым и требую сатисфакции, которая может быть выражена либо в публичных извинениях, либо в условных единицах. С уважением, Илья Рожнятовский.

…Ника – это, пожалуй, единственный в моей жизни человек, с которым я общаюсь исключительно вживую, а не посредством сети. Все связанное с «хард-энд-со-фтом» для Ники непролазный темный лес, поэтому компьютер она использует лишь в одном качестве – как слегка модифицированную пишущую машинку. Да и к той у нее есть масса претензий. Вот, например, оказывается, что строение клавиатуры абсолютно не учитывает наличие у пользователя дорогущих накладных ногтей, а от длительного вращения колесика мыши на пальце может образоваться утолщение рогового слоя кожи, то бишь мозоль. Понятно, что при таком подходе к делу говорить об использовании ею более сложных компьютерных технологий просто не приходится. Кроме того, привычное для меня общение по «мылу» или «аське» в случае с Никой весьма затруднительно в силу абсолютного несовпадения наших жизненных циклов: в те часы, когда я бодрствую и веду активный образ жизни, она спит, затем приводит себя в себя, после чего посвящает себя себе (это время святое – о хромых обезьянах ни слова!). Когда же она, наконец, готова к трудовым подвигам и литературному подвижничеству – время засыпать мне. Впрочем, в случае возникновения часа «Х» последнее обстоятельство никогда не служило для нее препятствием. Проблема в том, что для редакции «Лапушек» час «Х», как правило, означает кризис творческих идей. А более-менее вменяемый журналист в этом чертовом журнале лишь один – это Ника Стрельцова, си-речь я (уж не сочтите за такой вот голимый пиар).

Начало третьего. Естественно, ночи. Так настойчиво может звонить только эта… (ну, вы уже знаете кто). На пятнадцатом звонке (вообще-то я проснулся на третьем, но надо ж и ее хоть немного помучить) беру трубку:

– У аппарата…

– Я разбудила тебя, милый?

Так, судя по столь интимному обращению, у редакции журнала «Лапушки» очередное предынфарктное состояние на почве длительного интеллектуального голодания.

– Да Господь с тобой! Детское же время…

– Ну, не сердись. Понимаешь, у нас беда.

– Понимаю, тем более что это ваше обычное состояние. Кстати, название «Беда» для вашего журнала смотрелось бы много эффектнее. Тем более, что собственный капитан Врунгель в моем лице уже имеется..

– Ну, Витаминыч, ну перестань. Как раз сегодня у нас действительно беда. Представляешь, Багира сделала совершенно убойный материал с одним банкиром. Он ей наговорил кучу гадостей про свою супружницу, а на следующий день отказался визировать интервью. Сказал, что, мол, по пьяни все это наболтал. Типа Розка его опоила, чуть ли не соблазнила и вообще все это гнусная провокация. Представляешь, какой мерзавец? Нам завтра, ой, блин, уже сегодня, сдавать номер в печать, а гвоздя нет…

– И что теперь?

– Лаппа хочет, чтобы я быстренько сделала интервью с каким-нибудь интересным человеком. Поможешь?

– Ей только сейчас пришла в голову столь оригинальная мысль?

– Витаминыч, я обижусь. Конечно, не сейчас. Просто у меня сегодня было столько дел, я так завертелась…

– Судя по звуковым эффектам, ты все еще продолжаешь вертеться. Неужели опять в «Метро»? Ника, разве я не говорил тебе, что посещение подобных мест скорее свойственно прыщавым пэтэушницам и озабоченным первокурсницам, нежели состоявшимся журналисткам?

– Рожнятовский, перестань мне напоминать о моем возрасте. В конце концов это неприлично. Ну, неужели так трудно помочь человеку?

– Да помочь бы рад. Но с кем интервью-то делать? Третий час ночи. В это время во всем Питере не спят только два «интересных человека» – ты и я. Хочешь, приезжай ко мне. Я дам тебе и интервью, и все остальное… тоже дам.

– Витаминыч, не будь пошляком. Тебе это не идет. Хорошо, пусть это будет не интервью, а статья. Но обязательно, чтобы убойная. Аналитическая такая, с социологами там разными, экспертами. Сделаешь? Часам к двенадцати, а?

– Слушаюсь, моя госпожа.

– Вот. Таким ты мне нравишься больше. Значит, договорились? Тогда беги – спасай свою королеву.

– Бегу, вот только, помнится, д'Артаньяну за его подвиг королева отвалила нехилый перстень…

– Королева у нас Лаппа. Так что за перстнем – это к ней. А я твоя слабая, беззащитная Констанция. И все, что я могу позволить, это протянуть тебе руку для поцелуя. А если ты будешь себя хорошо вести – то обе руки. И вообще, благородные рыцари совершали подвиги не ради наград.

– А ради чего?

– Ни ради чего, а вопреки… Все, Илька, извини, у меня зарядка кончается.

– Да уж, я заметил за ней такое потрясающее свойство. Как только речь заходит о наградах, твоя зарядка безнадежно сдыхает.

– Ну, Витаминыч, ну не начинай. Ладно?

– Ладно.

– Так мы договорились?

– Угу.

– Спасибо, милый. Пока.

– Пока.

* * *

На изобретение «убойной» темы у меня ушло минут сорок, на написание статьи еще полтора часа (все чин-чином, как и было заказано – с комментариями экспертов, социологов и прочих глубоко осведомленных лиц). Ровно в 4:42 утра двухполосный материал, подписанный г-жой Стрельцовой, затрусил по всемирной паутине в направлении почтового ящика г-жи Лаппы, в 4:46 я уже спал, а спустя семь часов, в 11:46 в баре «Садко» мой мобильный пропел мелодию из кинофильма «Последний дюйм» («…пуля-дура вошла меж глаз ему на закате дня» – помните?), извещая тем самым, что со статьей обнаружились какие-то проблемы. Просто в противном случае так рано Ника мне бы звонить не стала.