Не гламур. Страсти по Маргарите - Андрей Константинов

– А ради чего?

– Ни ради чего, а вопреки… Все, Илька, извини, у меня зарядка кончается.

– Да уж, я заметил за ней такое потрясающее свойство. Как только речь заходит о наградах, твоя зарядка безнадежно сдыхает.

– Ну, Витаминыч, ну не начинай. Ладно?

– Ладно.

– Так мы договорились?

– Угу.

– Спасибо, милый. Пока.

– Пока.

* * *

На изобретение «убойной» темы у меня ушло минут сорок, на написание статьи еще полтора часа (все чин-чином, как и было заказано – с комментариями экспертов, социологов и прочих глубоко осведомленных лиц). Ровно в 4:42 утра двухполосный материал, подписанный г-жой Стрельцовой, затрусил по всемирной паутине в направлении почтового ящика г-жи Лаппы, в 4:46 я уже спал, а спустя семь часов, в 11:46 в баре «Садко» мой мобильный пропел мелодию из кинофильма «Последний дюйм» («…пуля-дура вошла меж глаз ему на закате дня» – помните?), извещая тем самым, что со статьей обнаружились какие-то проблемы. Просто в противном случае так рано Ника мне бы звонить не стала.

– Привет! Что стряслось? Королеве Марго не понравилась статья?

– Не-а, статья как раз классная. Даже мне понравилась. Знаешь, я так ржала, когда читала…

– Мне приятно осознавать, что иногда ты находишь время прочитать собственные произведения. Вот только звезде журналистики не пристало употреблять в своей речи глагол «ржала». Следует говорить: хохотала, заливалась, покатывалась со смеху…

– Фу, Рожнятовский, какая же ты все-таки зануда. И вообще, не перебивай меня. Я, между прочим, по мобильному звоню…

– Сочувствую. А впрочем, ты сама виновата. Мы с тобой уже давно могли перейти на тариф «Семейный», и тогда минута общения со мной тебе обходилась бы всего в три цента. Прикинь, какая экономия для вашей редакции, а? Ладно, шучу. В чем проблемы-то?

– Да в заголовке – нам же его надо на обложке анонсировать. Подзаголовок у тебя просто с-супер! Как там? По данным опросов социологов почти пятьдесят процентов российских женщин называют своих мужей скотиной? Класс! Лаппе очень понравилось, но вот заголовок…

– Ты имеешь в виду «Скотоложство»? – Брови моего собеседника, с которым мы только что увлеченно обсуждали детали предстоящей пиар-кампании по дискредитации в местных СМИ весьма известной в городе фирмы, удивленно взметнулись вверх. Дабы не давать нежелательного простора для полета его фантазий, я попросил прощения и спешно удалился на расстояние относительной недосягаемости для ушей посетителей сего добропорядочного заведения. – А по-моему, нормально звучит, интригующе так, хлестко…

– А Лаппа считает, что это звучит очень грубо. И к тому же совсем не в тему.

– Ни фига себе! Как это не в тему? Если мужик живет с мужиком, это называется мужеложством. Соответственно, если женщина считает мужа скотиной, но при этом продолжает жить с ним, значит это скотоложество. По-моему, весьма логично.

– Ну, я не знаю… Все равно это как-то некрасиво, – затянула было Ника, но я не дал ей закончить фразу, поскольку именно в этот момент великая Богиня Пиариада, покровительница промоушена и компромата, в очередной раз осенила меня своим крестным знамением.

– Знаешь, Ника, мне сейчас в голову пришла одна занятная идея. У вас ведь журнал продается запаянным в целлофан?

– Да. Сейчас многие так делают.

– То есть, не купив номер, полистать его невозможно? Отлично. Слушай, если ты сможешь убедить свою шефиню, что материал следует проанонсировать на обложке именно под таким заголовком, то я со своей стороны берусь поспособствовать, чтобы этот конкретный номер у вас разошелся несколько большим тиражом.

– Это как?

– Не важно. Как гласит Священное Писание, имеющий уши, нет-нет, да и развесит их. Все, Никуш, давай окучивай Лаппу, а мне надо идти – клиент заждался.

– Блин, Рожнятовский, кто для тебя важнее – я или какой-то там клиент?

– Минуточку, дай подумать… Ну, я тебя выбираю – с тобою я уже давно знаком, а этого клиента в первый раз вижу.

– Вот то-то же! Ладно, иди общайся, я тебе вечером перезвоню.

– Только не так поздно, как сегодня, я по твоей милости ни фига не выспался.

– Ой-ой, какие мы неженки…

Я наконец вернулся за столик заказчика, который, явно смущаясь, полушепотом спросил у меня:

– Извините, Илья. Вот вы сейчас упомянули какую-то статью про скотоложство. Это, простите, о чем?

– А, это… Да так, про дело «Юкоса»…

– Вы знаете, я почему-то сразу так и подумал. Да, красивая метафора, – проявил свою сообразительность клиент, и мы с ним снова погрузились в сложные расчеты того, во сколько ему обойдется размещение джинсы в ведущих городских газетах. Ему, понятное дело, хотелось максимальной экономии, я же со своей стороны нажимал на то, что именно эти издания в принципе не продаются (потому сумму следует хотя бы удвоить). По итогам наших жарких дебатов как всегда победила… молодость. Вернее, наглость. Понятное дело, моя.

Статистика сайта: за последние 24 часа этот чат посетило 7 256 человек.

С Никой я познакомился в последний год существования государства с малопонятной как иностранцам, так и нынешним отечественным школьникам аббревиатурой «СССР». В 1991 году мои родители поменяли с нехилой доплатой нашу родную, но очень уж хрущевую трешку в Красном Селе на шикарную двушку на улице Мичуринской в трех минутах ходьбы от «Авроры». Тот факт, что в связи с этим лично мне пришлось поменять еще и школу, родителями, естественно, в расчет принят не был. Этот обмен стал первой и единственной удачной коммерческой сделкой, которую в своей жизни совершил мой отец – Вениамин Ильич Рожнятовский. Работая преподавателем китайского в Лингвистическом центре Института иностранных языков и будучи в душе, как и большинство евреев, непримиримым демократом, мой батюшка с какой-то патологической страстью откликнулся на призыв нового и, как оказалось, опять-таки последнего генсека открывать кооперативы. Вместе со своими студентами он замутил совместное предприятие под названием то ли «Вынь Шунь», то ли «Шунь Вынь» и, невзирая на полнейшее отсутствие опыта предпринимательской деятельности, довольно удачно впарил каким-то москвичам два вагона китайского пухового дерьма. На этом его везение закончилось: следующей весной на Торговом Поле у отца сожгли контейнер со шмотками, а месяц спустя подкараулили в подъезде и, передав привет от «малышевских», проломили голову металлической трубой. После этого батюшка резко разочаровался в демократии и, едва оклемавшись, быстренько свалил к родне в Хайфу, где занялся более привычной для него китайской поэзией. А после того как я благополучно поступил в университет, вслед за ним отправилась и мать, решив, что на этом ее воспитательская миссия окончена и теперь ей следует немного пожить и для себя. Так я остался сиротой при живых родителях, получив при этом наследство в виде отдельной квартиры, что вкупе с ежемесячными денежными переводами выгодно отличало меня от большинства однокурсников. Надо ли говорить, что при таком раскладе от желающих приятельствовать со мною отбоя не было, а квартира на Мичуринской на ближайшие пять учебных лет превратилась в то, что Шукшин метко назвал «маленьким бордельеро». Впрочем, я немного забегаю вперед…

Так вот, Ника. Первого сентября с большой, надо сказать, неохотой я приперся в семьдесят пятую школу, что на Большой Посадской. По понятным причинам радужного приема со стороны новых одноклассников я встретить не ожидал, а потому был приятно и неожиданно удивлен тем обстоятельством, что самая красивая девчонка в классе приветливо улыбнулась и гостеприимно предложила место рядом с собой. От таких предложений отказываются только идиоты. Впрочем, и соглашаются тоже – через пару минут в классе появился амбаловидный второгодник Вася Долгушин, который, как выяснилось, в свое время раз и навсегда отвоевал это место у соплеменников. Причем отнюдь не в интеллектуальных поединках. В довольно грубой форме мне было предложено валить, однако к тому времени я уже плотно подсел на открывающийся в непосредственной близости вид слева с игриво свисающей на темные глаза челкой и волнующими округлостями, до размера которых остальным обладательницам таковых было еще расти и расти. Короче, я остался на месте. Долгушин, оторопев от такой наглости, попытался апеллировать к самой Стрельцовой, однако та лишь пожала плечами: мол, разбирайтесь сами.

Разбирались мы на большой перемене в туалете в присутствии многочисленных зрителей. Теоретически шансов выжить у меня было не много, однако Долгушин не учел одного обстоятельства – в драках я всегда брал не силой и молодецкой удалью, а настырной отмороженностью, что в сочетании с постулатом «в драке все средства хороши, включая подручные» порой весьма недурно прокатывало. По крайней мере в прошлой школе за мной прочно закрепилась слава психа, а потому, несмотря на оголтелый подростковый анисемитизм, задирали меня крайне редко. Вот и на этот раз, пропустив пару чувствительных ударов в челюсть и подбрюшье, я вцепился в Долгушина аки клещ, лишив его тем самым возможности продолжать экзекуцию. Вася попытался стряхнуть меня, однако я держался цепко, а посему в конечном итоге мы оба просто рухнули на пол, при этом мой обидчик довольно чувствительно саданулся башкой об унитаз. Перевод схватки в партер решил исход дела – я мгновенно добрался до долгушинского уха и вцепился в него зубами (позднее этот прием возьмет на вооружение Майк Тайсон). Противник завопил как поросенок-подранок, вырвался и с позором покинул поле боя под жидкие аплодисменты мне сочувствующих. Оказывается, были и такие.