Криптономикон, часть 1 - Нил Стивенсон

Оно на берегу. Шпарит на четырех лапах, низко к земле. На мгновение замирает и поводит языком в сторону имперского морского пехотинца, который вприскочку ковыляет через прибойную полосу ярдах в пятидесяти впереди.

Песок взметается, как дым из-под горящих шин гоночного автомобиля. Ящер покрывает расстояние до нипа в одну, две, три секунды, хватает его под колени, валит в прибой. Тащит покойника на берег. Укладывает рядом с мертвыми американцами, обходит раза два и начинает есть.

— Сержант! Приехали! — зовет рядовой Фланаган. Еще не проснувшись, Шафто отмечает, что голос у рядового Фланагана спокойный, значит, на них не напали.

Шафто открывает глаза в тот самый миг, когда с открытого кузова срывают брезент, и видит над собой голубое итальянское небо, разорванное по краям ветками деревьев.

— Бля! — говорит он.

— Чего такое, сержант?

— Я всегда так говорю, когда просыпаюсь, — отвечает Шафто.

Новый дом оказывается старым каменным амбаром на оливковой ферме, или плантации, или как там называется место, где выращивают оливки. В Висконсине про такой сразу бы сказали, что он заброшенный. Как здесь, Шафто не знает. Крыша частично просела под непомерным весом глиняной черепицы, окна и двери сорваны с петель и распахнуты всем ветрам. Дом большой, и после нескольких часов работы кувалдой один из грузовиков удается загнать внутрь, чтобы его не заметили с воздуха. Из второго выгружают мешки с мусором, и водитель-итальянец уезжает на нем в неведомом направлении.

Капрал Бенджамин, радист, лезет на оливы и опутывает весь двор медной проволокой. Друзья отправляются на рекогносцировку, земляки начинают разбрасывать мусор. Это, в частности, итальянские газеты за несколько месяцев. Все они развернуты, страницы перепутаны, сложены как попало. Какие-то статьи вырезаны, какие-то обведены или отмечены карандашом. Приказы Чаттана постепенно всплывают у Шафто в мозгу. Он складывает газеты в угол амбара — старые вниз, новые сверху.

Целый мешок наполнен основательно докуренными бычками. Марка европейская, Шафто ее не знает. Он ходит с мешком, как сеятель, и горстями разбрасывает чинарики, по большей части там, где кто-нибудь и впрямь будет работать: под столом у капрала Бенджамина и под козлами, которые они сколотили, чтобы есть и играть в карты. То же с салатом из винных и пивных пробок. Равное количество пивных и винных бутылок закатывается по углам амбара. Бобби работа нравится. Он бросает бутылки сильно, как квортербек из «Стил Бэй Паркер» отважным крайним форвардам.

Десантники возвращаются, и происходит смена — земляки идут знакомиться с местностью, друзья выгружают остальной мусор. Побродив с час, сержант Шафто, рядовые Фланаган и Кюль выясняют, что оливковое ранчо расположено на длинной, вытянутой с севера на юг полоске земли. На западе круто уходит вверх коническая гора, подозрительно смахивающая на вулкан. На востоке через несколько миль начинается море. На севере — непроходимые заросли колючего кустарника, на юг продолжаются сельхозугодия.

Чаттан велел отыскать место для секретки, по возможности ближе к амбару. К закату Шафто определяется: каменистый выступ на склоне вулкана, в получасе от дома и метров на пятьсот выше.

На обратном пути он едва находит амбар, так здорово он спрятан. Десантники закрыли светомаскировкой все дырки, даже провалы в крыше, и вполне уютно разместились внутри. Разбросанный мусор (к бычкам и пробкам теперь прибавились куриные перья и кости, апельсинная кожура и прядки отстриженных волос) создает впечатление, что они тут по меньшей мере год. В этом, видимо, весь смысл.

Примерно треть жилплощади отхватил себе капрал Бенджамин. Он включил радиопередатчик, тепло светятся лампы. Кроме того, у него куча бумажек. Часть, подобно окуркам, липовая. Однако после ужина, когда солнце заходит не только здесь, но и в Лондоне, он садится и начинает выстукивать морзянкой.

Шафто, как и все остальные, знает азбуку Морзе. Друзья и земляки сидят за столом, готовясь всю ночь резаться в карты, и одним ухом ловят стук ключа, однако слышат сплошную галиматью. В какой-то момент Шафто подходит и заглядывает Бенджамину через плечо. Нет, он не спятил, все так и есть:

XYHEL ANAOG GFQPL TWPKI AOEUT

и так далее, страница за страницей.

На следующий день они роют сортир и до половины наполняют его двумя бочками стандартного армейского образца стопроцентно чистого патентованного говна. Согласно приказу Чаттана, они льют говно порциями, перемежая комканными обрывками итальянских газет, дабы создать впечатление, что оно попало сюда естественным образом. Если не считать интервью лейтенанту Рейгану, это худшая небоевая работа, которую Шафто когда-либо поручала Родина. Он объявляет отдых до конца дня всем, кроме капрала Бенджамина, который до двух ночи выстукивает галиматью.

На следующий день они принимаются за наблюдательный пункт: ходят туда-сюда, туда-сюда, протаптывают тропинку, оставляя рядом армейского образца срач. Рядовые Фланаган и Кюль заносят на гору вьючник и прячут его за камнями. Во вьючнике — книги с силуэтами итальянских и немецких кораблей, такие же справочники по самолетам, бинокли, подзорные трубы, фотопринадлежности, пустые блокноты и карандаши.

Хотя Бобби Шафто и заправляет этим спектаклем, ему никак не удается улучить минуту наедине с лейтенантом Енохом Роотом. Роот избегает его с самого памятного полета на «Дугласе». Наконец, примерно на пятый день, Шафто припирает его к стенке — уходит вместе с несколькими рядовыми к амбару, оставив Роота в секретке, потом неожиданно возвращается.

При появлении Шафто Роот вздрагивает, но не слишком огорчается. Он закуривает итальянскую сигарету, предлагает вторую Шафто. Тот, к своей досаде, обнаруживает, что из них двоих нервничает он сам. Роот по обыкновению спокоен.

— О'кей, — говорит Шафто, — что ты увидел? Когда смотрел в бумаги, которые мы подложили мертвому мяснику?

— Они все были на немецком, — отвечает Роот.

— Бля!

— По счастью, — продолжает Роот, — я немного знаю этот язык.

— Ах да. У тебя ведь мать немка?

— Да, она была врач при миссии, — говорит Роот. — На случай, если это несколько развеет твое предубеждение против немцев.

— А отец — голландец.

— Верно.

— И чего их понесло на Гуадалканал?

— Помогать страждущим.

— Ясно.

— Итальянский я тоже немного знаю. В Церкви его слышишь довольно часто.

— Охренеть! — восклицает Шафто.

— Однако мой итальянский сильно испорчен латынью, которую отец заставил меня выучить. Местным жителям он, наверно, показался бы несколько архаичным. Я бы говорил, как алхимик семнадцатого века или кто-то в таком роде.

— Или как поп? На это бы они клюнули.

— Если припрет, — соглашается Енох, — попробую завести клерикальный разговор, и посмотрим, что из этого выйдет.

Они выпускают дым и смотрят на широкий водный простор впереди. Шафто знает, что это называется Неаполитанский залив.

— Ладно, — говорит Шафто, — так что было в тех бумагах?

— Много подробной информации о военных конвоях из Палермо в Тунис. Похищенной, вероятно, из немецких секретных источников.

— Старых конвоях или…

— Конвоях, которые только должны выйти, — спокойно отвечает Роот.

Шафто тушит окурок и некоторое время молчит. Потом произносит: «Мудрено, бля», — встает и идет к амбару.

ЗАМОК

Как раз когда Лоуренс Притчард Уотерхауз сходит с поезда, какой-то гад выплескивает ему в лицо ведро соленой воды со льдом. Мерзавцев много, водяная канонада продолжается без остановки. Тут он понимает, что никого рядом нет. Это просто неотъемлемое свойство местной атмосферы, как туман в Лондоне.

Лестница на виадук, ведущий к зданию вокзала, защищена стенами и крышей, так что получается исполинская органная труба, она резонирует в инфразвуковом диапазоне от ударов воды и ветра. Как только Уотерхауз вступает на лестницу, в лицо перестает хлестать, и он может уделить должное внимание феномену.

Влага и воздух взбиты штормом в пену, лишенную явных закономерностей. Микрофон, подвешенный в воздухе, зарегистрировал бы белый шум — полное отсутствие информации. Однако шум, ударяя в длинную трубу лестницы, вызывает физический резонанс, который ухо Лоуренса воспринимает как низкий гул. Труба извлекает закономерность из шума! Эх, сюда бы Алана!

Уотерхауз голосом подбирает интервалы к основному тону: октаву, квинту, кварту, большую терцию и так далее. Каждый из этих звуков вызывает в трубе больший или меньший резонанс Это звукоряд медных духовых инструментов. Ему удается сносно воспроизвести сигнал горниста. Получается вполне узнаваемая побудка.

— Как мило!

Уотерхауз стремительно оборачивается. За его спиной дама втаскивает на лестницу саквояж размером с тюк сена. Она немолода и сложена, как шкаф. Несколько секунд назад, в поезде, у нее на голове был пышный городской перманент. Соленая вода сбегает по лицу и шее под плотное платье серой йглмской шерсти.