Украденное счастье - Олег Рой

Выпил чашку кофе, потом еще одну, съел пару тостов, не торопясь, дочитал газету. Потом взял мобильный телефон и набрал номер Анжелы.

– Синьоры нет дома, – ответила молоденькая горничная.

Это неприятно удивило:

– А где же она?

– Синьора Анжела и синьора Софи уехали с синьором в Италию.

До него не сразу дошел смысл ее слов.

– То есть как уехали? Что ты несешь, дура?

– Говорю то, что есть! – обиделась служанка.

– Как?! Этот идиот взял с собой Анжелу! – в ужасе вскричал Анрэ. И тут же кинулся набирать номер Паоло. К счастью, тот уже успел сменить пейджер на эту новинку – сотовый телефон.

Мафиози долго не брал трубку, пришлось перезвонить еще раз и еще раз… Только после четвертой попытки в трубке наконец раздалось:

– Алло!

– Наконец-то! Паоло! Паоло, ты слышишь меня? Я хочу отменить свой заказ! Немедленно свяжись со своими парнями и дай отбой! Ты меня понял?

Голос итальянца прозвучал как-то особенно устало:

– Анрэ, старина, посмотри на часы. Уже половина пятого. Все уже произошло.

– Ты хочешь сказать, что уже поздно? – Анрэ все еще никак не мог полностью осознать происходящее и поверить в него.

– Я хочу сказать, что предупреждал тебя! Надо было передумывать раньше!

– Но я же не знал, что этот русский кретин потащит с со… – Анрэ осознал, что собеседник его уже не слушает. В трубке раздавались короткие гудки.

Анрэ кинулся к своей машине и от волнения никак не мог завести мотор – было такое чувство, что автомобилю передалось состояние хозяина. Наконец мотор завелся, и смертельно бледный Анрэ на бешеной скорости рванул по шоссе, которое вело из Лугано в Милан.

При выезде из города начал накрапывать мелкий осенний дождь. Анрэ жал на педаль скорости, выжимал из машины все, на что она была способна. Повороты были крутые, частые, чуть что – и прощай жизнь! Но он сейчас не думал о тормозах.

Шоссе было пустынным. И километр, и другой, и десятый – только изредка одинокие автомобили навстречу. Неожиданно за поворотом банкир увидел толпу людей и множество машин, среди них – несколько полицейских автомобилей с мигалками. Кто-то отдавал команды по громкоговорителю – властно, приказным тоном. Анрэ остановил машину, вышел. И вдруг земля начала стремительно уходить из-под ног. Он осел на асфальт.

Люди смотрели вниз, туда, в обрыв, где полыхала искореженная машина. Она лежала там как черная подбитая птица, – тот самый джип «Тойота Лендкрузер», которым так гордился Владимир. А невдалеке – три разметанных взрывом искалеченных человеческих тела. Анрэ сам их толкнул туда, в эту пропасть. Именно он все это придумал, подстроил.

Рассмотреть тела и найти среди них обожаемую дочь Анрэ не довелось. Казалось, его голова медленно отделилась от туловища и поднялась куда-то ввысь, все выше и выше… Ей легко было парить в облаках, как летящим любовникам на картинах Марка Шагала. Там, за облаками, оказывается, был яркий свет. И какая-то фигура в белом… Она приближалась, и вскоре уже можно было разглядеть, что это женщина в пышном подвенечном платье. Вот только лицо скрыто кружевной фатой, и, кроме карих глаз, ничего невозможно рассмотреть. Кто же это? Анжела? Или Наташа?

Женщина подошла совсем близко, посмотрела печальными карими глазами и тихо проговорила: «Что ты наделал, сынок?»

А он смотрел на нее и все никак не мог понять, кто перед ним: Марианна? Дева Мария?

Он бросился перед ней на колени и закричал:

– Прости! Я не виноват, я не хотел, я не знал…

Но она лишь покачала головой и скрылась из виду.

А голова Анрэ вновь вернулась на землю, к обрыву над горной речкой и обгорелой машиной, рядом с которой лежали убитые, и среди них – дочь, самое дорогое для него существо. Анрэ даже не заметил, как к нему подошли люди.

– Что с вами, синьор? – спрашивал один из полицейских. – Вам плохо?

Но он не мог говорить, лишь хрипел и мычал. И тогда другой полицейский, тот, кто был с громкоговорителем, приказал:

– Вызовите врача. С человеком плохо! Видимо, сердце.

– Ну, еще бы! Такое увидеть, – проговорил первый представитель закона. – Я уж двадцать седьмой год служу в полиции, а все никак не привыкну…

* * *

Анрэ пришел в себя только в больнице. Над его больничной койкой склонилось несколько человек.

– Как вы себя чувствуете? – спросил кто-то из них. – У вас что-то болит?

Человек на койке покачал головой.

– Я в порядке, – прохрипел он.

Врачи переглянулись, и тот, что был старше всех, снова обратился к больному с вопросом:

– Вы помните, как вас зовут?

– Анрэ Орелли, – отвечал человек.

– Ну, слава Деве Марии! – проговорил молодой врач. – Сознание в норме.

Однако пожилой коллега остановил его жестом.

– А сколько вам лет? – продолжил он расспросы.

– Десять, – отвечал больной.

И врачи снова тревожно переглянулись.

Так продолжалось еще некоторое время. Анрэ охотно вступал в беседу, но ничего не помнил, путал, в какой стране живет, в Швейцарии или в России, городом называл то Лугано, то Берн, то Ленинград, а то и вовсе какой-то неведомый Мценск. На вопрос, какой сейчас год, отвечал: то 1945-й, то 1954-й, то 1968-й, но ни разу не назвал правильной даты. Помнил с уверенностью только одно – что в его жизни три женщины: Марианна, Наташа и Анжела. Все три красавицы, и у всех троих карие глаза. Он считал их своими дочками и одновременно своими женами и говорил, что очень любит их всех, но особенно меньшую, Анжелу. Все три, по его словам, были еще маленькие девочки, но Анжела ждет ребенка. А когда ребенок родится, они снова будут вместе и снова станут счастливы…

Сколько ему лет, он тоже не знал. То говорил, что десять, то – девяносто. А может быть, и больше.

Через полгода Анрэ умер. После его смерти выяснилось, что он не только владел крупным банком и нефтяным бизнесом, но еще и рисовал. В его мастерской обнаружилось множество карандашных этюдов и набросков – копии известных полотен, натюрморты, портреты, виды городов, рек, озер, водопадов. Были там и картины маслом. В основном они изображали улыбчивую белокурую девочку с карими глазами и красивыми чертами лица. Год от года она становилась на его полотнах старше, взрослела, но при этом лицо ее не менялось, оно оставалось таким же, как в детстве.

И только две картины принципиально отличались по сюжету от остальных. На одной – равнина, голая-голая, вдалеке виднеется поезд, точнее, паровоз; он очень маленький, но если хорошенько приглядеться, то можно увидеть машиниста, выглядывающего из окна. А на другой картине, при жизни создателя висевшей в его кабинете, был нарисован куст сирени, окруженный зарослями крапивы. Куст сирени растет на опушке леса, а вокруг него крапива, буйная, даже какая-то агрессивная. Она словно бы наступает на куст, грозится его поглотить, но куст не сдается. Снизу сирень уже вся ободрана, нельзя отыскать ни одной веточки с цветами. Но зато вверху, там, куда, очевидно, не достала рука человека, они сохранились во всей своей красе. Там, наверху, настоящее буйство лиловых, голубых, сиреневых красок, темных и светлых оттенков, полутонов, плавных и контрастных переходов одного цвета в другой. Вглядываешься в соцветия, такие пышные, такие объемные, и вдруг неожиданно глаз начинает различать цветки с пятью лепестками. Один, второй, потом еще, еще… И понимаешь: этот куст должен принести счастье!

Примечания

1

Гешефт (нем. Gescheft) – прибыль, навар, выгода от успешной (часто не совсем чистой) сделки.

2

Ретороманцы – группа народов в Италии и Швейцарии.