Камбрийская сноровка - Владимир Коваленко

   А так есть два дурака: один в Сенате, один за стойкой. И кого из них меньше переучить встанет, неясно.

   Вторая дочь, которой бы по старшинству мужа искать, рядом сидит. В огонь смотрит. Руку искалеченную баюкает. Словно ей не двадцать, а все сорок лет война накинула.

   А Глэдис все суетится. Ну, горе у нее. Иные вовсе рассудка лишаются. Но сегодня — она идет к огню. Кланяется–здоровается, словно в былые времена. Будто и не случилось ничего, только седины в волосах прибавилось!

   — Простите, люди добрые, что почет вам долго не оказывала, — говорит, — да и вы меня поймите — надо ж бабе вдовство свое оплакать. Горевать по мужу я не перестану, ясно, но вида больше не подам. На людях — отвыла.

   Дождалась степенных кивков. Опустилась в кресло Немайн. Она мать, ей можно. Продолжила.

   — Меня тут, почитай, не было. Потому хочу вашего слова — есть ли у моего дома теперь Хозяин?

   — Нет, — отвечали ей.

   Вздохнула. Но лицом посветлела.

   — Не совсем, значит, слезы мне глаза занавесили. А вот скажите — если я на недельку–другую в Кер–Сиди отлучусь, королевство устоит?

   Про хозяйство слова не сказала. Вспомнила — пока Хозяин заезжего дома дело делает, кланы любой убыток покроют.

   — Так стоит же, — ей ответили, — а к Ушастой тебе съездить не можно, а нужно. Грех дочерей не проведать.

   Сиан, что с подносом примчалась, сразу закричала:

   — И я к Майни поеду! Возьми меня с собой.

   — И меня.

   Эйлет встала — и все годы, что ей война на плечи, как плед, набросила, вдруг на пол опали. Хватит. Набегалась! Вот посмотрит милому в глаза последний раз. И снова в бой, очертя голову. Правая рука цела, голова цела, клановая колесница ждет на ипподроме. Врагов — половина острова Придайн, пусть и меньшая теперь. А горе забудется, когда Майни на ее плечи сотую часть своих забот навесит.

   — Возьму, — согласилась Глэдис, — а больше и некого. У Кейра этот, как его, регламент. Тулла без него не поедет. На хозяйстве останется Гвен.

   — А за стойкой — невежа с востока… — буркнул один из старожилов. — Нет, Глэдис, зря вы с Дэффидом меньшую свою отделили. Земля землей, честь честью, но за стойкой рыжая сида смотрелась недурно. И с ушами весело выходило. И заведенный отцом порядок понимала.

   — Верно, — откликнулся другой, и почесал лысину, — я вот с первого дня, как Немайнин к нам заявилась, понял — приживется. Да, именно как она Туллу от любви лечила… Потом, правда, когда дошло, кого вы в клан затащили, чуть штаны не испачкал. Но вот уже скучаю.

   — Так навести ее на новом месте. От твоих земель до Кер–Сиди, наверное, ближе выйдет, чем досюда.

   — Твоя правда, хозяйка. Вот именно так и поступлю!

   Отсалютовал кружкой, принял ответный поклон. И, обождав, пока легкие, несмотря на возраст и горе, шаги затихнут, заметил:

   — Глэдис дело сказала. Немайн — голова. Нельзя королевой зваться, стала хранительницей. Глядишь, и с заезжим домом матери чего насоветует.

   Другой завсегдатай откликнется:

   — А Глэдис сама — голова.

   Третий возразит:

   — Но две головы — лучше…

   Вокруг — довольные кивки. Раз Глэдис сидит с ними у огня в кресле Немайн, значит, она и есть всему голова. Женщине нельзя зваться Хозяйкой заезжего дома, но дело не в названии, верно? А в том, кто по–доброму да по–умному поговорит с правильными людьми! Вот они — солидные, исполненные достоинства… А в те ворота, что повернуты к реке, уже вбегает — не человек, новость о двух ногах. Первым принести историю — не единственное счастье камбрийца, зато ценное: подворачивается не так уж часто. А больше всего оценят вести именно в «Голове». Даже если звучат они глупо…

   — По реке мельница плывет! Против течения. Сама. Ей–богу, не вру…

   Другая компания не поверила бы. Другая компания отправилась бы смотреть. Но здесь собрались люди мыслящие.

   — Если против течения, — говорит один, — значит, снизу.

   — Если снизу, — прибавляет другой, — значит, от Кер–Сиди.

   — А раз от города Немайн, — завершает третий, — то удивляться нечему.

   Лишь один прихватит кружку зубами — да так, что придется белые осколки сплевывать. Не зубы, те у камбрийцев, сыр любящих, крепкие. Куски покалеченной кружки. Когда–то ее слепили из лучшей белой глины, даже не местной — привезенной с юга, из Корнуолла. Хорошо хоть, там саксы не все завоевали. Получается, что испорчена хорошая вещь, но легко заменимая.

   От этой мысли владельцу пяти барок, что ходят по реке, доставляя товар, легче не стало. Значит, Ушастая не просто торговалась… Предлагала: новые корабли, больше товаров для перевозки, больше денег. Только умные люди от добра добра не ищут, и если ремесло сытно кормит — чего еще надо? Водиться со старыми богами, искать славы и величия? Гордыня. Язычество. А еще — верный шанс оставить жену вдовой, а детей сиротами. Тот же Дэффид… хороший был человек. И с сидой породнился вовсе не из желания прыгнуть выше головы. Однако — нет его на свете, а победы и песни плохая замена мужу и отцу.

   Вот возчики и сговорились: и корабли, и цены оставить прежними. А если сиде нужно дешевле за тонну и больше тонн, чем могут поднять все барки, что ходят по Туи — ее беда. Теперь вышло — не только ее!

3

   Вот и Кер–Мирддин! Все, кто не занят работой — наверху, высматривают знакомых и родных. Корабль ползет медленно, слух должен был опередить махину. Немайн и Эйра своих уже увидели, ладошками машут. Эмилий улыбается… значит, его воительница тоже пришла. Только как угадать в цветастой, машущей руками толпе встречающих — которая. Однорукую еще можно приметить, так у этой рука всего лишь сохнет. Интересно, будет ли она считать такой размен — руку на мужа — горем или удачей?

   Анастасия отвернулась, чтобы не смотреть на римлянина. Решено — чужой, значит, чужой. Базилиссы не волчицы, добычу из чужого рта не рвут. Даже сестра… хотя зверь, что сидит в навершии ее штандарта, не брезгует ни отобранным, ни недоеденным. Зато, говорят, походкой на нее похож!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});