Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Коваль Алекс

Улыбаюсь. Почему-то от этих мыслей так… спокойно. Они ощущаются такими правильными. Главное, чтобы не только в моей голове и сердце они откликнулись подобным образом. Зная максималиста Волкова, на моё предложение от него можно ожидать какой угодно реакции: от взрыва до спонтанного безудержного секса. Этим он и хорош! Этим он и завоевывает. Своей открытостью и честностью, своей эмоциональностью и порывистость. Очень надеюсь, что мы сможем…

Потому что, разумеется, врать я ему не буду. Прямо скажу, что не готова пока думать о чем-то большем. Я. Просто. Хочу. Его. Всего. Каждый вздох, взгляд, ласку, каждое слово и каждую улыбку. Все, что он сможет и захочет мне дать! Заберу. Спрячу в сердце, как его толстовку и футболку в укромном уголке гардеробной спрятала. И никому никогда не отдам. Мое!

Пронежившись под душем неприлично долго, наскоро обтираюсь полотенцем и им же слегка просушиваю волосы. Мужской шампунь, конечно, “так себе” для моей длинной, пушистой “гривы”, но зато убойно пахнет Виком. Мне нравится.

Напялив свежую футболку Волкова, порывисто рисую на запотевшем зеркале сердечко. Детский сад, ясельная группу, Антонина! Ну и ладно, ну и пусть. Выхожу в спальню, Вика тут нет. Странно, а я-то думала, что он под дверью сидит, караулит, планы по захвату строит…

С первого этажа доносится шум. Так, вот где мой опер? Неужто завтрак готовит? Если да, то я его расцелую! Потому что мой голодный со вчерашнего дня желудок, получивший за сутки только пять кружек чая и жалкие десять пельменей – уже в трубочку свернулся и не просит, а требует еды.

По лестнице слетаю, перескакивая босыми ногами через ступеньку и сразу же взгляд в спину Волкова упирается. С шага сбиваюсь, улыбка моментом сползает с губ.

На каком-то ментальном уровне я научилась чувствовать эмоции этого мужчины, улавливать их малейшее колебание. И сейчас они у него не просто колеблются. Шкалят. Он взбешен. Стоит, руки в карманы домашних штанов заложил. Плечи напряжены. Руки, шея - каждую мышцу, каждую вену видно. Что это с ним?

– Вик?

Оборачивается. С уверенностью могу сказать, что этот взгляд я не забуду никогда. Он будет сниться мне до конца жизни в кошмарных снах. Он наотмашь бьет чужой болью и злобой. Вкручивая тупыми шурупами в сердце чувство предательства. Моего предательства.

Ничего не понимаю…

И не успеваю понять. Просчитать варианты того, что могло случиться за жалкие полчаса моего отсутствия – тоже не успеваю. Потому что это «что» возникает передо мной в дико раздражающем клетчатом костюме, который я тысячи раз просила его выкинуть.

– Нин? Ты чего трубку не берешь? Я уже час пытаюсь до тебя дозвониться, как только сошел с самолета. Привет.

Меня будто пришибли. Как таракана. Хозяйским тапком.

Что?

Нет, нет, нет…

Смотрю на Макара – и не верю, что он здесь. В доме Волкова. Стоит, разведя руки, чай из Волковской кружки попивает, как ни в чем не бывало.

Почему сейчас?!

Перевожу взгляд с Макара на Вика. Не понимаю, как реагировать! Как вести себя с этими двумя абсолютно не похожими друг на друга мужчинами. То ли начинать рыдать, то ли ругаться, то ли просто позорно сбежать от этих таких разных, но таких ощутимых взглядов. Один – обвиняет и ненавидит. Второй – не понимает, что он только что натворил. Разрушил такое шаткое перемирие. Утопил к чертям собачьим своим появлением наш с Волковым уютный «островок» уединения. Какая ирония, что случилось это в тот день, когда я, наивная, решила, что в силах что-то изменить.

– Ну? – оживает Волков. – Чего молчишь, Кулагина? У тебя всегда есть что сказать, а тут чего язык проглотила? – грубо, жестоко. Он никогда не позволял себе разговаривать со мной в подобном тоне. Он злится. Я понимаю. Поэтому пытаюсь быть сдержанной, но, кажется, делаю только хуже.

– А что мне сказать? Я в растерянности.

– Правда, что ли? Ну так ты найди себя. Муж вон приехал, а ты трубку не берешь. Нехорошо как-то. Объясниться, наверное, надо.

Погодите, муж? Муж?! Он еще и мужем моим представился? Смотрю на Макара, тот по-прежнему словно вообще не понимает, что происходит.

Сердце срывается, проваливаясь в желудок. До меня только сейчас доходит, как все выглядит со стороны Волкова. Будто я подлая изменщица. Шлюха беспринципная, которая, будучи в браке, позволила себе вольности с чужим мужчиной. Будто я… предательница. Лгунья и обманщица. Но ведь это не так!

– Вик… – голос дрогнул, – Вик, я все тебе объясню. Не кипятись, слышишь?

– Раньше надо было все объяснять.

– Волков, не дури.

– Я не дури, Кулагина?! Или ты уже, блть, и не Кулагина вовсе?

– Я не понял, Нин, а что происходит? – встревает «бывший», похоже, только сейчас замечая, что я стою почти голая в чужой мужской футболке с мокрыми после душа волосами. Замечает, анализирует и все понимает. И пусть. И хорошо! Мне плевать, что он там себе надумал и какие сделал выводы. Меня больше беспокоят налитые кровью родные глаза Волкова, которые еще час назад смотрели на меня, как на самый дорогой бриллиант на свете. И которые теперь смотрят, как на грязь под его ногами. Это невыносимо больно. Я не хочу, чтобы он так на меня смотрел! Не выдержу просто этой ненависти.

– Макар, будь добр, заткнись! Вик, послушай меня.

Шаг к нему делаю.

– Три недели. У тебя было столько возможностей мне все объяснить, но ты молчала. На что надеялась? А вдруг пронесет? Пронесло? Муж, блть, Тони! Знаешь, какие дерьмом я себя теперь чувствую?!

– Не ори на меня, перестань, пожалуйста. Просто давай успокоимся и поговорим, как взрослые люди. Ты все не так понял. Совершенно не так, как бы глупо это ни звучало.

– Это как «не так»? Не муж?

– М…муж. Пока муж!

Волков ухмыляется. Жестоко. Ладонью затылок потирает, забывшись. Морщится. Я снова вперед подрываюсь, ну больно же дурачку, пожалеть хочу! Вот только моя жалость нынче никому не нужна. На подлете ладонь мою своей отбивает, не позволяя прикоснуться:

– Руки.

– Волков, не веди себя, как обиженный мальчишка. Ты же знаешь меня! Ты же знаешь, что я никогда бы… – губы поджимаю. Не хочу душу изливать перед бывшим мужем, перед чужим человеком. Лишний он здесь. – Макар, – за руку его хватаю, кружку из рук с чаем забираю и в спину подталкиваю на выход.

– Нинель, что происходит?

– Уйди! Уберись отсюда, пожалуйста! Уходи, Макар!

– Я документы привез, эй, хорэ истерить, Нина!

Не знаю, откуда силы в себе нахожу, но за дверь его выталкиваю. Закрываю перед его носом, проворачивая трясущимися руками все замки. К Волкову возвращаюсь. Держать себя и свои эмоции в руках пытаюсь, но меня бьет изнутри от обиды. Приходится кулаки сжать, ногтями в ладони впиваясь до боли.

– Ты знаешь, что я бы в жизни себе не позволила измены! Никогда и ни за что. Я так воспитана. Ты меня так и воспитал в наших отношениях, Вик, да боже ты мой, ты же знаешь меня как облупленную!

– Я знал . Та Кулагина, которая была со мной, честно бы мне все рассказала. А женщину, которая спит с другим, находясь замужем – я не знаю. И знать не хочу.

– Да не замужем я, Вик…

– Тогда кто этот ряженый тип у меня за дверью? Или я тупой и не понимаю значения слова "муж"? Так ты объясни, ты, видимо, в этом вопросе поопытней будешь.

– Это все просто огромная, глупая ошибка. И если ты успокоишься и выслушаешь меня, а не будешь грубить, то поймешь, о чем я говорю!

Молчит. Давит. Не физически. Морально. Режим “опера” включил и как на преступницу на допросе смотрит – уничижительно. Сверлит тяжелым взглядом, ни грамма утренней легкости в родных глаза не осталось.

Сжаться хочется. Мне не нравится такой Вик. Он меня пугает. Это не мой Вик! Я закрываюсь. Руками обхватываю плечи. Моментально чувствую, как вокруг сердца снова стены начинают расти. Меня лихорадит.