Босиком по асфальту - Элеонора Фео

на своих запястьях.

— Значит, случилось.

Я снова сокрушенно уткнулась лицом в ее живот. Достаточно красноречиво, поэтому она все поняла.

— Это из-за Саши?

Ответом ей был мой приглушенный стон. Который, между прочим, о многом говорил. Маме. Она всегда понимала меня без слов.

— Вы снова столкнулись сегодня?

— Этому уже можно не удивляться.

— То есть дело не в этом?

— Не совсем. Хотя и в этом тоже. — Я снова подняла лицо. Тяжело вздохнула, подпирая голову рукой. — Если логически поразмыслить, то именно наши постоянные встречи выбивают у меня почву из-под ног. И в то же время окрыляют. Странные метафоры, да? — неуверенно спросила я, замечая смешливые искорки в голубых глазах.

Мама поджала губы; тонкие брови приподнялись. Она явно подбирала верные слова, те, которые бы успокоили меня или помогли. Именно разговор мне сейчас требовался. Совет, мнение. И понимание.

Которое я тут же получила.

— Нет, не странные, доченька. Я могу понять тебя и твои чувства. Не понимаю только, что конкретно тебя смущает.

Я задумалась, хмуря брови.

— Сначала меня смущало, что он мой бывший, но теперь уже нет.

— А что тогда?

Мой тяжелый вздох наполнил комнату и выскользнул в приоткрытое окно, растворяясь в вечернем воздухе. Я слышала гул проезжающих машин, приглушенные расстоянием крики детей, звонкий смех. Эти звуки успокаивали и странно расслабляли. А еще помогали привести мысли в относительный порядок. Вытянуть необходимую из всего того вороха, что крутился в голове.

Я ведь все понимала. И свои чувства тоже. Не понимала только, что с ними делать в той ситуации, в которой мы с Воскресенским оказались.

— Иногда с ним сложно, — произнесла я, вспоминая бескрайнее небо в его глазах. И наполненный неосознанным укором голос. — Иногда, совсем редко, но он снова напоминает мне того семнадцатилетнего мальчишку. И меня начинает выворачивать наизнанку, потому что тот Саша мне совсем не нравится. Тот Саша давит на меня. Очень сильно.

Взгляд расфокусировался, и мир расплылся перед глазами. Но когда тонкие пальцы снова легко заправили мне локон за ухо, я опять посмотрела на маму. Она улыбалась, и это всегда придавало сил.

— Вот как? Ну что ж. Все очень просто, Лиз. Ты либо принимаешь человека. Со всеми его недостатками и изъянами. Свыкаешься с ними, проглатываешь, не пережевывая. Либо не принимаешь, и тогда вы просто расходитесь. Потому что идеальных людей нет, и ты не изменишь, не построишь из них этот идеал. В этом вся прелесть людских отношений.

— Прелесть? — Я непонимающе нахмурилась.

— Прелесть, — уверенно кивнула мама. — Ведь в итоге ты остаешься с тем человеком, недостатки которого сможешь принять. Ты сама для себя решаешь, что для тебя приемлемо, а что нет.

Те ситуации, которые происходили между Сашей и мной, пронеслись в голове быстрой лентой кадров. Брошенные фразы, спор, взгляды на жизнь, которые не пересекаются. Параллельные прямые. Это оставляло после себя терпкий осадок напряжения и дискомфорта, от которого хотелось избавиться. Уйти. Исчезнуть и не чувствовать.

Было ли все дело в нашем прошлом? Не самом радужном прошлом, но с этим, наверное, можно было жить. Можно было свыкнуться, как сказала мама.

А вот с тем, что мы совершенно по-разному смотрим на мир и не разделяем точек зрения друг друга, было уже сложнее. Уже невозможно. Как все-таки жестока бывает жизнь, как иронична порой, до зуда. Может, разорвать и не мучиться? Не задаваться сотней вопросов?

Самая абсурдная ситуация в моей жизни: нырнуть в этот хрупкий омут с головой и потом вместе с ним разбиться. Такой участи мне не хотелось для себя. Для нас обоих не хотелось.

— Тебе бывает с ним хорошо? — вдруг спросила мама.

— Да, — ответила я сразу, даже несмотря на то, что вопрос был неожиданным.

И тут же заметила, каким уверенным получился собственный голос. Непоколебимым, твердым. Я не задумалась ни на секунду над тем, что сказать, доверившись своим эмоциям. Доверившись самой себе.

Теперь перед глазами были другие картинки — от них веяло теплым светом и умиротворением.

Когда мы с Сашей танцевали, когда он так искренне интересовался моими стихами, когда я оказывалась в его объятиях или случайно держала за руку, когда он вдруг рассмеялся сегодня после того, как мы дулись друг на друга несколько минут подряд, — в каждое из этих мгновений я испытывала положительные эмоции. Каждый раз их причиной был он, его слова, действия или же просто присутствие.

— Это хорошо, — сказала мама. Ее взгляд стал тверже и сосредоточеннее, когда она подняла руку и задумчиво потерла подбородок пальцем, но почти тут же расслабилась и, снова посмотрев на меня, мягко улыбнулась. — Потому что если бы это был один сплошной негатив, то все было бы зря.

— Но я его чувствовала. Постоянный негатив. — Сейчас я слышала в своем голосе отчаяние.

— Когда? — Мама обеспокоенно свела брови у переносицы.

— До тех пор, пока не встретила его в воскресенье. Ведь, когда я вспоминала его, меня накрывало неприязнью. Ты же помнишь. Это всегда было так. Я думала, что эти чувства никогда не исчезнут, но вдруг… — я усмехнулась, — они исчезли.

— Ты помнила его совсем другим. И невзлюбила ты совсем другого человека. Семнадцатилетнего Сашу. Да и, если подумать, эта неприязнь тоже осталась со времен семнадцатилетней тебя. Просто воспоминание. Сейчас тебе двадцать два. Ты повзрослела, и твои эмоции тоже повзрослели. Это нормально.

Я скользнула взглядом по маминому лицу. Она убрала волосы в пучок с помощью заколки, открыв красивые острые скулы и тонкую шею. На губах — помада, которая уже практически стерлась за весь день. Глаза, накрашенные в стиле смоки айс, казались еще выразительнее, чем обычно. Несмотря на это, она выглядела домашней и расслабленной, хоть и немного уставшей после рабочего дня.

Книга, которую она читала, пока я не появилась в комнате, лежала рядом на мягком покрывале, и мама все еще придерживала ее пальцем свободной руки на той странице, где остановилась. Я взглянула на обложку. Это была «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд.

— Люди меняются? — спросила я зачем-то, при этом точно зная ответ, который мама тут же подтвердила:

— Меняются, дорогая. Не все, конечно, но некоторые меняются.

— Все закончится уже в воскресенье. Он улетит, и мы больше никогда не встретимся. То, что случилось за эту неделю, останется лишь в этой неделе.

Мама слегка прищурила глаза, будто не верила, что я говорю это искренне, но ведь я действительно так думала.