Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930) - Шэрон Ковальски

То, что детоубийство продолжает существовать, служило доказательством, что женщины медленно воспринимают те реформы, которые большевики провели с целью им помочь. Впрочем, криминологи не усматривали в этом доказательства провала большевистских реформ, только свидетельство живучести старых преставлений и знак того, что нужно активнее заниматься просвещением женщин касательно их прав и превращением их в активных, сознательных и ответственных советских гражданок.

На детоубийство женщин толкали не только отсутствие знаний и понимания альтернатив. Криминологи отмечали, что воздействие старой морали на женщин отягощается еще и женской физиологией. Отсталость, позор, страх и невежество оставались социальными предпосылками детоубийства, однако женские биологические циклы, отягченные стрессом, связанным с родоразрешением, приводили к патологической реакции, которая заставляла некоторых женщин проявлять агрессию по отношению к собственным новорожденным детям. Женщин традиционно воспринимали как матерей и кормилиц, для которых деторождение являлось естественной социальной функцией, однако детоубийцы нарушали эту функцию, лишая жизни то самое существо, которое им полагалось вскармливать. Криминологи объясняли подобную реакцию тем, что физиологический цикл беременности, родов и менструации делал женщин более уязвимыми для внешнего влияния и давления со стороны общества, которые и толкали их на детоубийство. Согласно этому толкованию, «примитивные человеческие действия» [Краснушкин 1924: 205], которые провоцируют преступные деяния, в женщинах проявлялись с особой силой. В силу слабого умственного развития и подверженности бесконтрольным эмоциям, женщины по самой своей природе склонны к детоубийству. Криминолог XIX века С. С. Шашков объяснял это так:

У беременной является тошнота, рвота, головная боль, прекращение менструации. Даже просто неправильная менструация может подвергнуть женщину ипохондрии, меланхолии, сумасшествию, пляске <…> При этом нужно еще вспомнить, что сплошь и рядом внебрачно-беременные женщины принуждены скрывать свою беременность и родить где-нибудь в уединенном месте, в сортире, хлеве, на улице, на ветру или на морозе, без всякой посторонней помощи. Это еще более усиливает те патологические припадки, которым подвержена родильница. Страх, стыд, борьба эгоизма и материнской любви, постоянные заботы о скрытии своего положения, бессонные ночи, муки рождения, физическая слабость и нервное расстройство после того, — все это делает психическое состояние незаконнородившей детоубийцы исключительным, патологическим [Шашков 1871: 438].

В такой трактовке получалось, что стыд от внебрачной беременности и страх перед публичным позором усиливали внутренние патологические позывы, которые женщины испытывали по ходу беременности и родов. Патологическая женская физиология в сочетании с давлением общественной морали толкала женщин на детоубийство[315].

Несмотря на порожденную революцией социалистическую риторику, в которой на первый план выходили общественноэкономические факторы и равенство полов, физиологические различия между мужчинами и женщинами оставались в криминологическом дискурсе определяющими. В первые послереволюционные годы советские криминологи подчеркивали, что женская сексуальность дополнительно усугубляет ситуацию, в которой оказываются матери-одиночки. Помимо сложных жизненных обстоятельств, свою роль играет и «биологический фактор — влияние родов на организм» [Эделыптейн 1928: 273]. Незамужние женщины часто рожали в одиночестве, без посторонней помощи, в страхе перед общественным осуждением, стыдясь случившегося. Под давлением всех этих факторов роды — сами по себе нагрузка на организм — провоцировали патологическую реакциях которая могла превозмочь естественный материнский инстинкт и довести до детоубийства. Как отмечал юрист Жижиленко, «это состояние свойственно только женщинам в силу особой их физической организации» [Жижиленко 1922: 26][316].

Кроме того, детоубийства подтверждали представления исследователей об общей отсталости крестьянства. Например, анализируя психопатологию детоубийства, психиатр Эдельштейн отмечал, что нагрузка на организм при родах, которые вызывают тяжелый стресс, толкает «наиболее примитивных по своей психике женщин» на убийство младенцев. Отмечая, что почти все случаи детоубийства происходят в сельской местности, Эдельштейн приходит к выводу, что, помимо родового стресса, причиной убийства младенцев служит еще и интеллектуальная «отсталость» [Эдельштейн 1928: 281]. Рассуждая аналогичным образом, психиатр В. А. Внуков подчеркивает, что к детоубийству женщин склоняла традиционная крестьянская мораль: они пытались скрыть свои грехи перед обществом, в особенности — незаконные половые связи. По его мнению, это отражало «социальную слабость» женщин, на которых «давление социального пресса оказывает большее влияние, нежели на мужскую особь» [Внуков 1928: 247][317]. Под давлением социальных стереотипов и потребностей женщины совершали детоубийство из физиологической слабости, присущей им от природы. Внуков отмечает:

Периоды менструаций, беременности, послеродовые, лактации, климакса — все это открытые каналы, по которым могут свободно просачиваться вредоносные экзогенные влияния. Эта специфичная только для женщины биологическая лабильность может и должна отразиться на некотором своеобразии в переработке и усвоении ею внешнего опыта, на некотором своеобразии, отсюда и реагирования ее на внешние раздражения. <…> Данные биологии, как бы критически к ним ни относиться, все же говорят об одном непреложном факте: в проявлении себя вовне женщина, под влиянием определенного социального пресса, так сказать, физиологичнее мужчины [Внуков 1928: 281].

Естественные биологические циклы делают женщин более уязвимыми для вредоносного воздействия, которое способно толкнуть на преступление. Внуков считал, что реакции женщин на такие воздействия всегда более эмоциональны и неосознанны, чем у мужчин, — те более рациональны. Итак, в силу женской физиологии, ее неспособность сопротивляться давлению общества повышается в момент родов, а это влияет на ее инстинктивные реакции и на способность справиться с травмой, которой являются роды, и потенциально может толкнуть ее на убийство ребенка. В такой ситуации в целом нормальная женщина легко превращается в преступницу.

По мнению криминологов, именно женская физиология и репродуктивные циклы определяли преступное поведение женщин, усугубляя их подверженность влиянию внешних обстоятельств, таких как бедность и общественный уклад. С этой точки зрения детоубийство выглядит преступлением, исконно присущим женской натуре. Включая в объяснение детоубийств физиологические факторы, криминологи одновременно подчеркивали и «естественность» этого преступления, и «примитивность» женщин. Тем самым они неосознанно ставили под вопрос способность социалистического проекта искоренить те условия, которые вызывают к жизни преступную деятельность, ибо исходили из того, что женские преступления естественны, укоренены в женской биологии, а значит, не поддаются искоренению.

При этом неразрешенное противоречие между прогрессивным потенциалом социализма и исконной «отсталостью» крестьянок не так уж волновало криминалистов — они легко примиряли социологические и биолого-психологические элементы своих представлений о детоубийстве. Перечисляя «естественные» физиологические недостатки женщин, они все же утверждали, что детоубийство в советском обществе можно искоренить. Они подчеркивали, что не женская физиология толкает женщин на детоубийство; просто она делает некоторых женщин более уязвимыми для социально-экономических факторов, которые заставляют их видеть в детоубийстве единственное решение их проблем — это и облегчает им путь к преступлению. Когда соответствующие условия будут устранены и социализм построен, «отсталое» влияние «пережитков прошлого» исчезнет и перестанет подпитываться за счет физиологических слабостей женщин.

Образование, алименты, аборт — создание альтернатив детоубийству

Криминологи