Я знаю, что ничего не знаю - Сократ

вы мне не говорите, о мужи афиняне, будто я должен проделывать перед вами то, чего я и так не считаю ни хорошим, ни правильным, ни согласным с волею богов, да еще проделывать это теперь, когда вот он, Мелет, обвиняет меня в нечестии. Ибо очевидно, что если бы я вас уговаривал и вынуждал бы своею просьбою нарушить присягу, то научал бы вас думать, что богов не существует, и, вместо того чтобы защищаться, попросту сам бы обвинял себя в том, что не почитаю богов. Но на деле оно совсем иначе; почитаю я их, о мужи афиняне, больше, чем кто-либо из моих обвинителей, и предоставляю вам и Богу рассудить меня так, как будет всего лучше и для меня, и для вас.

После обвинительного приговора

Многое, о мужи афиняне, не позволяет мне возмущаться тем, что сейчас случилось, тем, что вы меня осудили, между прочим и то, что это не было для меня неожиданностью. Гораздо более удивляет меня число голосов на той и на другой стороне. Что меня касается, то ведь я и не думал, что буду осужден столь малым числом голосов, я думал, что буду осужден большим числом голосов. Теперь же, как мне кажется, перепади тридцать один камешек с одной стороны на другую, и я был бы оправдан. Ну а от Мелета, по-моему, я и теперь ушел; да не только ушел, а еще вот что очевидно для всякого: если бы Анит и Ликон не пришли сюда, чтобы обвинять меня, то он был бы принужден уплатить тысячу драхм как не получивший пятой части голосов.

Малым числом голосов – если исходить из того, что голосовали все 500 членов Совета, то распределение голосов должно быть 280 за казнь и 220 против казни, не хватило 31 голоса до 50 %+1 голос, что означало бы оправдательный приговор.

Тысяча драхм – штраф за проваленный иск, главная цель которого – не позволить такому обвинителю когда-либо выступать истцом. Заработок неквалифицированного рабочего (например, строителя) за 2–3 года.

Ну а наказанием для меня этот муж полагает смерть. Хорошо. Какое же наказание, о мужи афиняне, должен я положить себе сам? Не ясно ли, что заслуженное? Так какое же? Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что ни с того ни с сего всю свою жизнь не давал себе покоя, за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом; вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, какие бывают в нашем городе, считая себя, право же, слишком порядочным человеком, чтобы оставаться целым, участвуя во всем этом; за то, что я не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, – как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее, не заботиться также и о том, что принадлежит городу, раньше, чем о самом городе, и обо всем прочем таким же образом. Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым? Чего-нибудь хорошего, о мужи афиняне, если уже в самом деле воздавать по заслугам, и притом такого хорошего, что бы для меня подходило. Что же подходит для человека заслуженного и в то же время бедного, который нуждается в досуге вашего же ради назидания? Для подобного человека, о мужи афиняне, нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели для того из вас, кто одержал победу в Олимпии верхом, или на паре, или на тройке, потому что такой человек старается о том, чтобы вы казались счастливыми, а я стараюсь о том, чтобы вы были счастливыми, и он не нуждается в даровом пропитании, а я нуждаюсь. Итак, если я должен назначить себе что-нибудь мною заслуженное, то вот я что себе назначаю – даровой обед в Пританее.

Даровой обед в Пританее – привилегия, означавшая принятие в число не просто политической элиты, но полубогов, какими были победители Олимпийских игр. По сути, это означало допуск к закрытым завещаниям и значит, влияние на политические события. По нашим понятиям, Сократ попросил себе пост «министра без портфеля».

Может быть, вам кажется, что я и это говорю по высокомерию, как говорил о просьбах со слезами и с коленопреклонениями; но это не так, афиняне, а скорее дело вот в чем: сам-то я убежден в том, что ни одного человека не обижаю сознательно, но убедить в этом вас я не могу, потому что мало времени беседовали мы друг с другом; в самом деле, мне думается, что вы бы убедились, если бы у вас, как у других людей, существовал закон решать дело о смертной казни в течение не одного дня, а нескольких; а теперь не так-то это легко – в малое время снимать с себя великие клеветы.

Обижаю сознательно – совершаю несправедливость при условиях, когда можно было бы ее не совершать. Обида или несправедливость (греч. «адикия») – важное правовое и этическое понятие античности, означавшее нарушение оговоренных правовых отношений, нарушение договоренностей, разрыв контракта, который может быть предпринят любой стороной, но будет непременно несправедливостью по отношению к другой стороне. «Несправедливый» означало тогда, прежде всего, беспечный, недобросовестный, срывающий договоренности, что почти не имеет отношения к привычной нам распределительной справедливости: несправедливо прогуливать, халтурить или срывать сроки. Мы иногда называем нелюдимого, асоциального человека «обиженным», ведет себя так, будто на всех обижен. Обиде противопоставлено «право» («дике»), соблюдение всех договоренностей под угрозой наказания за их несоблюдение.

Другие люди – спартанцы. В Спарте смертный приговор не мог быть вынесен раньше завершения прений, которые могли длиться сколь угодно долго. Хотя Спарта была милитаристским государством, Платон и Ксенофонт часто ставили Спарту выше Афин, указывая на продуманные процедуры принятия решений и большую роль воспитания в государственной политике Спарты.

Ну так вот, убежденный в том, что я не обижаю ни одного человека, ни в каком случае не стану я обижать самого себя, говорить о себе самом, что я достоин чего-нибудь нехорошего, и назначать себе наказание.