Языческий календарь. Миф, обряд, образ - М. Грашина

Granbech упоминает, что те же самые поверья были отражены в норвежских соревнованиях лошадей, проводившихся в Saetersdale в августе. «Жеребцы были выведены два против двух, возбужденные присутствием кобылы, и после поединков следовали дикие скачки на неоседланных лошадях. И было известно, что «Когда лошади кусаются хорошо, это предвещает богатый урожай». В этой двойной игре между интерпретацией действия как теста мужественности, так и гарантии удачи, возможно увидеть мерцание старых традиций жертвоприношения» (II, с. 190)».

ЛИТЕРАТУРНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

СВАДЬБА ЛУГА

(А. Платов. «Тропа предела»)

…Тем‑то вечером и зашел между мальчишками разговор о волшебном холме Кнох Гльойх и о страшноватых чудесах, творящихся на его вершине ночами во время Лугнасы, когда великий бог Луг каждый год заново празднует свою свадьбу. Озерное мальчишечье братство разделилось тогда на две части: одни говорили, что чудеса эти всегда бывают опасны для путника, что окажется такой ночью на вершине волшебного холма; другие спорили, утверждая, что свадебный поезд Луга никогда не выходит на поверхность земли. И вот в некий момент, когда спор — по озерным обычаям — готов был уже перейти в шумную веселую драку, кто‑то из сторонников опасностей, подстерегающих смертного во время Лугнасы на холме Кнох Гльойх, выкрикнул в опускающуюся над озером тьму:

А коли не страшно, то кто из вас проведет самую ночь Лугнасы на вершине холма?

И стало тихо. Спор — спором, а провести такую ночь на волшебном холме не хотелось никому.

И тогда поднялся на ноги Дэйвнэ. Священный шум колышимых ночным ветром камышей звучал в его ушах, и вкус первого поцелуя еще не растаял на его губах.

Я, — сказал Дэйвнэ. — Я проведу ночь Лугнасы на вершине холма Кнох Гльойх.

И друг его Кайрид, сидящий у его ног, прошептал, глядя, как озерные волны трогают охапки прошлогоднего тростника на песчаном пляже:

Кому, как не тебе, о брат мой Финн, встречать свадебное шествие Луга…

* * *

Багровая полоса заката таяла на западе ночного неба, и опаловая луна уже поднималась над горизонтом. Дэйвнэ снова улыбнулся, вспоминая вчерашний вечер. Было совсем тихо.

А потом — когда растворились в густой небесной синеве последние клочья багряного заката, и воссияла на северо–западе звезда Тараниса — почувствовал Дэйвнэ слабую, едва заметную дрожь, сотрясшую камень под его спиной. И тотчас еле слышимый, но явственный шум различили его уши. Был тот шум подобен грохоту десятков далеких боевых колесниц, и кликам большого воинства, шествующего на битву, и слиянью многих голосов, поющих песнь Славы. И холм задрожал; и Дэйвнэ, охваченный вдруг неясной радостью и чувством внезапного торжества, поднялся на ноги, и обернулся, и увидел…

…Прямо из воздуха ступали на вершину священного холма воины в сверкающих белой бронзой и красным золотом доспехах; и жены, облаченные в чудесные сияющие ткани; и прекрасные мальчики в пурпуровых накидках, несущие дроты воинов; и белокожие девочки в белых одеяниях, шествующие за женщинами с серебряными чашами в руках. А впереди всех ступал величественный одноглазый воин в синем с серебром плаще и с сияющим копьем в левой руке. Стройная, как ива, девушка в белоснежных одеяниях двумя своими тонкими руками сжимала правую его руку, затянутую в серебряную перчатку. Дэйвнэ не мог — а если б и мог, то не посмел бы — разглядеть ее лицо, но почувствовал, что девушка эта бесконечно прекрасна, как прекрасен ночной звон воды в камнях ручья, или свет луны на травах летних лугов, или шум дубовых ветвей под полуночным ветром…

Он стоял, целиком отдавшись созерцанию того действа, что разворачивалось перед его глазами, и забыв обо всем на свете, когда взгляд его пал на одну из женщин, сопровождавших свадебное шествие великого бога Луга. Стройный стан, огненно–рыжие волосы, ярко- зеленые глаза — нет, не внешнее привлекло внимание Дэйвнэ к этой спутнице Луга — что‑то иное. И сама она, словно почувствовав на себе взгляд смертного, обернулась к стоящему у камня Дэйвнэ… И вдруг сбила шаг, и рука ее метнулась было к приоткрывшемуся рту, и едва различимая улыбка радости озарила ее лицо…

…Словно некое движение передалось всей процессии, и все идущие замерли, повинуясь жесту шествующего впереди великого Луга…

Медленно — внутри себя Дэйвнэ успел бы сосчитать до тысячи — очень медленно обратил великий бог лицо в сторону священного камня, у которого стоял мальчик. Покойным жестом выпростал он свою правую — серебряную — руку из рук невесты и благословляющим жестом простер ее к Дэйвнэ.

Ступай пока, о Финн, — негромко произнес он, но вселенским громом прозвучали эти слова для маленького Дэйвнэ, упавшего на колени от звуков голоса великого бога.

И пала тьма.

ПРИЛОЖЕНИЯ К ГЛАВЕ 8

Праздники конца лета. Литературное описание

(Добромир. «Книга Дней»)

Перун

Перун — Громовник, Перун — жатвенник, Перун — страж воды, Перун — воин, Перун — хранитель Кона почитается на кону Лета и Осени — с началом сбора урожая. Солнце на Перуна самое ярое — битвенное, а поре гроз и молоний приходит конец. На Перуна собирают жатву не только люди на своих полях, но и звери лесные, что были некогда усмирены Перуном и с тех пор едят им повеленное. Потому в лес на сей день хотят только сведущие люди по своей особой надобности.

На Перуна для доброго начала страды затевается большая братчина, к которой готовятся целую неделю. Началом подготовки почитается доспевание хлебов, когда жнут первый сноп. Хлеб из него преломляют на пиру старейшины и самые важные гости. На таковые братчины собирается обычно община своим кругом, но всякий гость на них привечается, как бы Боги его привели. Коли на том пиру все устроено как должно, то хозяева Запределья посылают на пир своего посланца и часть своих благ — в знак милости, что Боги вместе с людьми торжествуют. В старые времена на такие братчины выходил из лесу олень. С тех пор как люди отвернулись от Богов, они сами выкармливают для братчины священного зверя.

Причем не только для летней братчины Перуна, но и для зимней братчины Вещего.

Хорошо видеть на братчине искушенных последователей Перуна, кои могут со знанием дела принести жертву и рассудить волю Богов по дыму костра, по грому и облакам, по полету священных птиц. Перуну в изобилии возливают пивом, в его честь творятся игры молодецкие, состязания в силе и ловкости. Это — тоже жертва.

Особое почтение Перуна, мало кому ведомое, творится у воды, особенно у источника, рожденного громовым ударом. В нем правят обряд жены, почитающие Мать–Громницу, Додолу Перуницу. Оружие и орудия железные добро освятить в сей день ключевой водою, собранной с трех источников, друг от друга невидимых. После Перуна вода уже закрыта для купания: в ней Олень — зверь Перуна — рога мочил.

Воины — дети Перуна — воспоминают всех своих братьев по оружию, что когда‑либо собирали кровавую жатву на поле боя за правое дело. Почитают их, когда Солнце начинает клониться к закату, у курганов или у Перунова дуба, большой жертвой и состязаниями. Дуб убирается алой тканью, златой цепью, оленьими или бычьими рогами, щитом с охранительными знаками или Громовым Колесом о шести спицах. Жертва, подобно павшему витязю, уходит за Твердь Лазоревую в деревянной лодье. При добром ладе на действе, вмиг принесения жертвы гремит гром.

Символ праздника — оружие, сложенное у корней Перунова дуба или на камне. Ладно будет, коли при том же есть оленьи рога или бычья голова, но не череп. Ведущие обряд правят его с топорами в руках.

Жатвень

Сей праздник не велик, но важен — затевается он по концу жатвы, когда тому время. Творится он на ниве — на краю сжатого поля завивают из колосьев бороду «житному деду», катаются с приговорами по стерне. Жертвы приносят полевым хозяевам, из коих первый, всем хозяевам хозяин — Вещий. В одних краях полевой хозяин носит мужское имя, в других женское. С торжеством собирается «именинник» — последний сноп на поле, зерно из коего не раз пойдет в ход на охранительных обрядах осенью и зимою, а самому ему быть на почетном месте в праздник Коляды. Сноп торжественно несут на двор, где в его честь подымается братина, а старый человек поет песнь Божеству, урожай собрать пособившему, с ковшом зерна в руке.

Ныне праздник самый мирный, в оные времена был не таков. Когда собрана нива и перемерен урожай, тогда умудренный глаз уже может рассудить — а хватит ли на всех? И коли не выходило по подсчетам мудрым зерна в достатке на всех, до нового хлеба, то несколько душ могли с праздника уйти прямиком на небо.

(Здесь представлено описание скандинавского обряда Фрейфакси, представляющего собой «урожайную» сторону празднования Лугнасы, в изложении Зигвульта, годи общества «Рагнар» (Санкт–Петербург).)