Томирис - Булат Жандарбеков

Персы разом опустили оружие при имени своего повелителя. В запале они забыли о грозном приказе, карающем всякого, кто посягнет на первенство саков в добыче от захода и до восхода солнца. Глухо ворча и меряя улыбающихся саков недобрыми взглядами, персы вложили мечи в ножны.

— Пусть подавятся этой шлюхой!— в бессильной ярости выкрикнул сотник Аропет.— Пошли отсюда, сарбазы, а то слишком запахло вонючими саками!

— Катись, катись, паршивый перс!— пожелал вслед горячий Фарамаз.

Оживленные долгожданной стычкой с персами и немного огорченные ее скоротечностью, саки, весело перекликаясь, двинулись в противоположную сторону, но взрыв истеричного рыдания остановил их. Женщина, явившаяся причиной для схватки с персами, разразилась слезами. Она вся содрогалась от плача.

— Что с ней делать?— растерянно сказал Шибака.

— А это тебе лучше знать. Ведь это ты из-за этой приглянувшейся тебе красотки втянул нас в драку с персами,— подмигнув товарищам, сказал Арифарн.

— Делай, что хочешь, ноне оставляй одну, персы обозлены, вернутся — убьют!— проворчал Фарамаз.

— Возьмем с собой, саки?— нерешительно проговорил Шибака.

— Только не баловаться, знаю я вас! А то получится, что мы действительно из-за шлюхи марали акинаки,— строго сказал Фарамаз.

Шибака, способный к языкам, подойдя к женщине, с трудом подбирая слова, сказал по-арамейски: - — Вставай, надо, пойти надо!

— Ку-у-у-да-а-а? Я-а бою-у-усь!— прорыдала женщина на персидском.

— Ты что, персиянка?— спросил изумленный Шибака.

— Э-э-элла-митянка,— с трудом проговорила женщина

Все стало ясно: Элам — сосед Персии.

— А как звать тебя?

—Шинбана.

* * *

Дворец князя Набу-аплу-иддина, носившего титул "опора трона и хранитель спокойствия", понравился Рустаму за уединенность и добротную укрепленность. Высокородные хозяева, запрятав поглубже свои истинные чувства к варварам-кочевникам, не знали, как угодить военачальнику персидского царя. Рустама просто тошнило от фальшивой слащавой улыбки, угодливой суетливости князя, но дворец был хорош и приходилось терпеть навязчивого хозяина дома. Если бы Рустам догадался, какой ужас он внушает "опоре трона и хранителю спокойствия", то они сразу бы расстались к обоюдному великому удовольствию. Но Рустам, чтивший священный за-, 1^. кон гостеприимства, стиснув зубы, мирился с обществом хозя-». ина, а князь, страшившийся оскорбить незваного гостя своим !' отсутствием, преодолевая страх и отвращение, юлил вокруг вождя саков, не отходя ни на шаг.

В этот дворец и привели саки Шинбану. Введя эламитянку в небольшую комнатку, вероятно, для прислуги, они втолкнули Шибаку и удалились, посмеиваясь. Шинбана, забившись в угол, поблескивая черными глазами, испуганно следила за саком. Шибака выругался и, щурясь, пошарил в переметной суме. Вынул лепешку, кусок вяленого мяса. Из стоявшего на полу кувшина налил в фиалу вина и направился к Шинбане, Жржа'в одной руке еду, в другой чашу с вином. Но, увидя, как девушка в ужасе выставила вперед руки ладонями наружу, -словно останавливая сака, Шибака снова выругался, сплюнул и поставил пищу на пол там, где стоял. Он увидел, как жадно блеснули глаза Шинбаны при виде еды. Не подходя к девушке, он внимательно осмотрел ее, хмыкнул и вышел из комнаты.

Когда он возвратился, то увидел, что девушка продолжает по-прежнему сидеть в углу, а пища осталась нетронутой. Буркнув что-то себе под пос, Шибака бросил ей платье, которое он взял в комнате хозяйки, расстелил на полу плащ и улегся, отвернувшись от Шинбаны.

Караульный с трудом растолкал Шибаку. Продрав глаза, Шибака увидел Талхака, который держал за руку Шинбану и давился от смеха.

— Эй, Шибака! Проспал свою красавицу. Хотела сбежать — перехватили! И чем это ты ее так напугал?

Шинбана стояла, потупившись, с узелком в руках. Она была в старом, изодранном платье. Шибака окончательно проснулся. Вскочил. Грубо вырвал из рук Талхака девушку, повернул его кругом и поддал коленом под зад. Заржав, как жеребец, Талхак вылетел из комнаты.

— Ты что, не могла дождаться, пока проснусь? Или разбудить?— хмуро спросил Шибака.— Я сам бы выпустил тебя.

Шинбана промолчала, а затем прошелестела шепотом:

— Я боялась.

— Боялась,— передразнил Шибака.— Глупая, раз не тронул, когда остались одни, значит... глупая ты!— закончил неожиданно сак.

— Не знаю. Я боялась, что ты проснешься.

— А это что? Одежда?

Шинбана, поколебавшись, отрицательно покачала головой и кивком, указала в угол. На тахте лежало нарядное платье. Шибака взял из рук девушки узелок и развернул. Это была еда. Шинбана не съела ни крошки. Глаза Шибаки подобрели.

— Ну и глупышка же ты! Ешь! Ешь, не бойся! Я еще дам. Много. Кому несла? Родителям? Ребенку?— и видя, что Шинбана не отвечает, сказал:— Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. А сама поешь, едва на ногах держишься. И переоденься!

А то совсем голая — нечего сарбазов дразнить.

В это время вошел Рустам, следом — Фарнак. У Шинбаны широко раскрылись глаза при виде гиганта. Рустам бегло осмотрел девушку и обратился к Шибаке:

— Почему ты затеял свару с персами? Из-за нее?

— Мой хозяин, она очень похожа на мою сестру, и я не выдержал, увидев, как персы измываются над ней,— ответил находчивый Шибака.

Рустам чуть заметно ухмыльнулся. Мужеподобную Фар-хунду — сестру Шибаки он знал, и уподобление ее хрупкой, тонкой, как тростинка, девушке развеселило его.

— Ладно, проводишь... сестру. Возьми десятку Фарамаза… хота нет, они все в своего начальника — вспыльчивые. Десятку Арифарна.

— Мой господин, зачем мне свита?

— Я сказал!

— Хорошо, мой господин.

* * *

История Шинбаны была обычной в Вавилоне. Маленькую сироту подобрал у храма бога Забабы меняла Таб-цилли-Мардук. Поставил ножками на глинобитный пол своего дома в знак того, что девочка отныне принадлежит этому дому, и нарек Шинбаной из-за белозубой улыбки, хотя зубов было еще маловато. Когда Шинбана подросла, Таб-цилли-Мардук, следуя традиции, объявил ее перед гражданами своей рабыней. * Хозяин сдал Шинбану внаем эламитянке, словно в насмешку прозванной Табатум — добрая, владелице мастерской по изготовлению плащей. Обе стороны были довольны: Табатум получала рабочую силу, а Таб-цилли-Мардук экономил на еде и одежде да еще получал ежегодно 20% стоимости рабыни. :!'^ Но дух стяжательства погубил хозяина Шинбаны. Баснослов-,}- " ные богатства известных откупщиков не давали покоя жадно--^ му Таб-цилли-Мардуку. Считая себя оборотистым и изворот--1 ливым дельцом, вавилонянин решил стать откупщиком и, 7 ' заняв под вексель крупную сумму, начал скупать у землевла-'. дельцев ячмень, финики, чеснок, смокву, а чтобы опередить , конкурентов, повысил немного закупочные цены. На свою беду Таб-цилли-Мардук сам стал конкурентом дома могущест-,- венных банкиров Эгиби, которые никому не прощали посяга-- > 'тельств на свои доходы. Эгиби поступили просто: они скупили .. ' все векселя Таб-цилли-Мардука и разом предъявили их к оп-*,..]>?•' лате. С новоявленным откупщиком было покончено. Таб-% ; Цилли-Мардук разорился дотла. У него осталась только одна рабыня — Шинбана. Пока была жива жена Таб-цилли-Мар-$амка, он не тревожил рабыню — Дамка содержала мужа <У меркантильных вавилонян даже имущественные права членов семьи оговаривались договором. Муж и жена имели раздельное имущество, и на имущество жены в случае ее смерти муж не имел прав, наследниками становились дети, а если их не было – родители, сестра, браться в перечисленной последовательности>. Но вот она заболела и, несмотря на все меры, принятые .мужем, умерла. По вавилонским законам наследиками жены являлись ее родные, и поэтому наследство получил ее брат, а ^вб-Цилли-Мардук остался ни с чем. Единственной кормили-анезапно одряхлевшего вавилонянина стала Шинбана. й Таб-цилли-Мардук посчитал, что держать при-' ради маленького хозяйства да еще кормить, поить, оде-ве будет накладно, и сдал Шинбану самой себе в аренду. ^Шяабана была вольна делать, что ей заблагорассудится, но ежедневно платить дань хозяину в виде 1 суту (5 литров) ячменя, 1 ка (0,8 кг) хлеба и три ка сикеры <Сикера – разновидность ячменного пива>. С появлением Ар раби Шинбана была не в состоянии выплачивать, дань — боль ной требовал ухода, пищи, и разгневанный Таб-цилли-Мардук пригрозил посвятить рабыню храму, то есть превратить в храмовую служанку. Храмовые рабы, как и общественные, находились в несравненно бол~ее тяжелом положении, нежели частные. Вавилоняне бережно относились к своим рабам, и вовсе не по доброте души, а потому, что раб был средством наживы и престижа. Беречь-то они берегли, но стремились выжать из раба побольше дохода. Страшная,угро-за и страх за Арраби заставили Шинбану пойти к воротам "смесительниц", чтобы наняться на ночную работу в какое-нибудь веселое заведение. Вавилон был так огромен, что даже на следующий день не все граждане знали, что их город взят персами.