Томирис - Булат Жандарбеков

Распахнулись двери нескончаемых лавок, торговавших благовониями и ювелирными, гончарными, кожевенными, текстильными изделиями.

Наполнились криками и ревом невольничьи и скотные рынки. Словно огромным водоворотом засосало неискушенных и наивных сарбазов персидской армии вавилонское болото порока. Питейные заведения, публичные дома, притоны, кабаки, винные погреба, вертепы, лупанары, уличные девки, шулера, жулики подобно мощным насосам опустошили кошельки и переметные сумы воинов-завоевателей. Награбленное с лихвой возвращалось ограбленным. К услугам прокутившихся гуляк были пронырливые вездесущие ростовщики, которые под залог или расписку на глиняной табличке отвешивали мины и сикли под чудовищные проценты. Потерявшие головы вояки победоносной персидской армии попадали в цепкие руки оборотистых побежденных. Торговцы, ростовщики, менялы, содержатели увеселительных заведений неслыханно наживались. Добыча, собранная по всей Азии, оседала в их сундуках и кладовых.

Оправилась от страха и вавилонская знать. Кир, за редким исключением, возвратил поместья и дворцы бывшим вельможам Набонида и Валтасара. А господствующая верхушка персов искала сближения с утонченной аристократией Вавилона, подражала ей, переняв моду завивать в мелкие колечки волосы и бороду, натягивала на крепкие солдатские плечи изящные платья вавилонского покроя.

Кир не был скопидомом, но даже близких поразила его щедрость по отношению к вавилонскому жречеству. Для этого у него были причины. Дальновидный Кир осознавал силу религии и искал себе опору в покоренной стране. В свою очередь вавилонские жрецы оказали ему неоценимые услуги. Прекрасно осведомленные о веротерпимости царя и люто ненавидевшие Набонида, посягнувшего на их имущество, они пошли на прямое предательство, став, по существу, шпионами Кира. И Кир знал об этом. По его приказу у многочисленных храмов были поставлены усиленные караулы персидской гвардии, и стихия разгула и грабежей не коснулась их несметных сокровищ.

Еще пылало зарево пожарищ, а в многочисленных храмах, с разрешения персидского завоевателя, начались религиозные службы. Храмы были забиты до отказа людьми, в страхе и отчаянии искавшими защиты у богов, отдавая последнее служителям.

Священными сосудами из Ассирии, золотом и серебром индийской казны, быстрыми, как ветер, конями Лидии, виноградниками и пальмовыми рощами Месопотамии оплатил Кир проповеди жрецов своей пастве о безропотной покорности и повиновении могучему повелителю Вавилона. Благодарные жрецы сотворили длянего, щедрого благодетеля, чудо, которое было под силу только верховному богу — Бэлу-Мардуку!

Жрецы Эсагилы объявили персидского царя нежно любимым' сыном Бэла-Мардука. Наградив своего главного бога трйдцатитрехлетним сыном, они дали в руки Кира поистине волшебную палочку. Дело в том, что до этого у Бэла-Мардука был единственный сын — Набу, который обладал поразительной способностью делать людей царями. Царем Вавилона мог стать только тот, кто "подержал" руку Набу, то есть в ритуал помазания на царство обязательно входило касание руки золотого идола, олицетворяющего Набу, сына Бэла-Мардука. Причем ритуал этот должен повторяться ежегодно, иначе царь лишался своего звания. Для жрецов это было могучим орудием пшнтажа и влияния. Ведь перед неугодным им царем двери капища, в котором стоял золотой идол, могли просто не открыться. Теперь же, объявив Кира единоутробным братом Набу, жрецы давали ему право назначать царя по своему усмотрению. Для этого персу достаточно было протянуть руку, чтобы его ставленник за нее "подержался". Кир протянул руку своему сыну Камбизу.

На что своенравный Камбиз, пожав плечами, сказал своим, как он думал, преданным друзьям: "Вольно же моему великому отцу ломать шута перед этими торгашами".

Вероятно, друзья поспешили донести до "золотого" уха Кира эти слова. Через несколько месяцев Кир сам "подержался" за свою руку, присоединив к своим многочисленным титулам и звание вавилонского царя.

Ничего не получили лишь те, кому персидский завоеватель был обязан свой победой,— простой люд Вавилонии. Если бы сыны Вавилона поднялись на защиту своей родины, не бывать бы персидскому царю в Вавилоне. Но, наивно ожидая от Кира облегчения в своей невыносимой жизни под гнетом развращенной аристократии, ненасытного жречества, деспота-царя и его прожорливого двора, трудовой народ Вавилонии проявил доброжелательную пассивность, а иногда оказывал и прямую помощь Киру и этим самым помог ему сравнительно легко овладеть сильной и цветущей державой.

Со взятием Вавилона вся Передняя Азия оказалась под властью Кира.

Часть четвертая

Рустам— воин сакской земли

Рустам стоял, прислонившись к резному столбу террасы Южного дворца. Перед ним, словно подвешенный к небу за башню Этеменанки, расстилался город мира. Гигантский квадрат могучих стен с трудом сдерживал стремление города, подобно половодью, .выплеснуться на простор и поглотить в своей ненасытности близлежащие города: Киш Нилпур, Дильбат, Куту, Барсиппу.

"Весь сакский народ можно втиснуть в это глиняное кладбище... Но саки задохнулись бы в этом скопище домов без своих ковыльных степей и вольного ветра. Не зря Мадий не вошел в этот обширный каменный мешок, предпочитая кочевать у стен его",— думал Рустам.

Луком изогнулся желтый Евфрат, стянутый, как тетивой, главным проспектом города — Айбуршабумом, а поперек, подобно стреле, тгролег проспект Адада, мостом Нитокрис рассекший полноводный Евфрат пополам. "Спасибо тебе, великая царица Вавилона! Может быть, твоя смерть спасла жизни тысяч далеких и чуждых, но почитающих тебя саков",— растроганно подумал Рустам. Его известили, что в связи со смертью Нитокрис и последующими семидневными похоронами и сорокадневными поминками пир в честь саков откладывается. С легкой укоризной он подумал, что даже такая мудрая правительница, как Нитокрис, поступила чисто по-женски, отказавшись принять пленного Набонида и заочно решив его судьбу. "Женщины, женщины! Вы любите только героев, и горе побежденному — он теряет для вас всякую цену",— горько размышлял Рустам, вспоминая пылкость Томирис после возвращения из 'победоносного похода на хаомоваргов.

* * *

Рустам не знал, какую мучительную внутреннюю борьбу выдержала Нитокрис. Из двух мужей не герой-воин Навуходоносор, а именно слабый, больше ученый, чем воин, Набонид был ей и ближе, и дороже. Судьба бывшего вавилонского царя была предрешена, и личное свидание, при котором потерявший голову от страха и позора Набонид засыпал бы ее заведомо невыполнимыми просьбами и мольбами, кроме унижений, мук, страданий, ничего бы не принесло. И Нитокрис, царица до кончиков пальцев, не желая играть жалкую роль, отказалась принять мужа. Но хитро, по-женски она оказала ему последнюю, но неоценимую услугу. Будто бы не поняв довольно-таки, прозрачные намеки Угбару, она вынесла решение назначить Набонида правителем Южного города, находившегося во владениях бедуинского племени, враждебного Персии. Кир, уверенный в покорности Нитокрис, до сих пор беспрекословно исполнявший ее волю, громогласно заявил, что предоставляет решение судьбы бывшего царя царице Вавилона, и теперь попал впросак. Он был вынужден согласиться с назначением Набонида, хотя предпочел бы иметь бывшего царя в качестве почетного узника у себя перед глазами.

Обиженный Набонид так и не понял, что бывшая жена не только избавила его от унизительной судьбы пленника, но попросту спасла ему жизнь.

* * *

Рустам глядел на расположенный по ту сторону проспекта Айбуршабума изумительный по красоте храм богини любви Иштар и не видел его, занятый своими мыслями: "Почему же так смутно и тревожно на душе? Мадий... Мадий... Вся степь поет о жалком конце этого могучего воина и царя, овладевшего "львиным логовом"— Ниневией, неприступной столицей великой Ассирии. Неужели Угбару решил, подобно Киаксару, использовать пир для того, чтобы избавиться от ненавистного Рустама с его саками? Почему же он, явный враг, старался быть таким приторным, приглашая на пир, хотя ненависть так и горела в его глазах? Но неужели посмеет? Ведь он даже не перс... Один не осмелится... Но почему один? Разве Мард не подъехал вслед? Да, да, в чем, в чем, а в подобострастии Угбару не упрекнешь, и Мард, зная это, пришел, чтобы сгладить впечатление, если Угбару допустит оплошность. Значит, двое? Нет, не двое! Угбару отъезжал от кучки, где стояли... Фанет?.. Нет, Фанета не было. Были одни персы... Гарпаг, Мард и-и... да, Фаридун! Неплохо! Угбару хозяин Вавилона, лучники Фаридуна несут охрану города, Мард — "око и ухо" царя, Гарпаг — первый советник Кира... Ого! Да это целый заговор! Пир — конец Мадия, пир — конец Рустама! Персы особенно не ломают себе голову, чтобы придумать что-нибудь поновее. А зачем? Для диких саков сойдет, помани их только куском жареного мяса и кувшином сладкого вина. Но неужели решатся без ведома Кира? А может, Кир... Нет, нет! Кир не стал бы таиться. Я в его руках. Но он очень отличает меня вниманием, осыпает милостями, подарил этот дворец, построенный Навуходоносором для своей жены Амиитис, повелел записать со слов звонкоголосого Шибаки скДзания обо мне, и теперь на дворцовых пирах поют степные песни о "железноте-лом" Рустаме сладкоголосые персидские ашуги. Присвоил мне титул царя царей степных народов, как будто сарматская Амага или мой брат Зогак покорно склонят свои шеи передо мной. А после битвы под Описом оказал мне высшую честь, посадив слева от себя — на место второго человека в персидской державе. Да-а, Опис, Опис... Под Описом завязалась узлом ненависть и злоба между Угбару и мной..."— мысли Рус-тама перенеслись в недавнее прошлое, перед глазами возникли картины боя под Описом.