Ассенизаторы. Возмездие - Константин Хохряков

Надо же! Он еще и Пупышев! Не-ет, земляк! В твоей профессии фамилию нужно менять!

— Здравствуйте, Леонид Иванович. Мы уже встречались, поэтому совершенно необязательно было так пространно представляться. Слушаю вас. На что смогу — отвечу.

Поначалу шла обычная процедура, касающаяся установления моей личности. Где родился, когда. На вопрос о домашнем адресе, естественно, указал расположение отряда. Так принято в милиции. Ни к чему посторонним знать истинное место жительства сотрудника. Со всеми материалами уголовного дела-то в обязательном порядке знакомятся обвиняемые. Привычная процедура.

Дальнейшие вопросы, касающиеся непосредственно задержания, заставили насторожиться. На хрена нормальному следователю докапываться, именно докапываться до того, почему именно такую травму — разрыв селезенки — получил задержанный бандит? Причем задержанный с оружием в кармане и гранатой в руке, которую тот бы не задумываясь применил. Что, собственно, и намеревался сделать!

Нет! Я, конечно, понимаю, в расследовании должна быть полная объективность. Но неужели и так не ясно, что другого выхода просто не было?! Соразмерять усилия не оставалось времени — требовались конкретные действия, которые я и совершил, задержав преступника, намеревающегося совершить убийство общественно опасным способом. Это ж сколько бы пострадавших там легло? Причем царапинами никто бы не отделался.

Что, сучонок, таким образом решил устранить конкурента? Ответы прозвучали соответствующие. Понятно, что селезенку порвал при расслабляющем ударе. Я же явственно расслышал треск ребер бандита. Но если ты, Ленчик, надеешься, что я сдуру на себя буду гуано нагребать, то тут ты глубоко ошибаешься! А разве не мог задерживаемый получить эту травму при падении с высоты? Думаю, даже судмедэксперты не дадут однозначного ответа на этот вопрос. Плавали, знаем! Я же черепно-мозговую травму заработал именно при этом! Так что обломайся, симпатичный! Загнать меня в угол не получится!

А кроме того, у меня всегда есть козырь: я устал и больше давать показания не могу! Тебе же четко дали понять: устал больной — выметайся из палаты! Но пока этим пользоваться не стану. Удовлетворю твое любопытство, до определенного предела, конечно. А ведь я действительно устал. В ушах какой-то гул стоит, голова раскалывается…

— Все, милок, заканчивай! — прозвучал голос тихо вошедшей Клавдии Ивановны. — Видишь, он уже побледнел? В другой раз придешь…

Спасительница моя! Удивительно вовремя появилась!

— Мы уже почти закончили, — попытался еще задержаться Леонид Иванович. — Немного осталось.

— Все, я сказала! — непреклонно стоит на своем медсестра. — Больному нужен покой. Мне что, зав. отделения позвать? Он же потом подтвердит, что вы допрашивали больного, которому в этот момент предписан полный покой.

Ай да тетя Клава! Она еще и юридически подкована, оказывается! Хотя при ее работе на многое насмотришься. Наверняка за долгую жизнь массу различных ситуаций видела.

— И вообще, больному сейчас только полезные раздражители требуются, — во, как завернула моя хранительница! — А вы к ним никаким боком не относитесь. Так что попрошу вас выйти из палаты! Если есть желание, приходите после обеда, когда он отдохнет. Тогда и продолжите.

С демонстративно утомленным лицом мысленно комментирую: «Во-во! Лети давай, щегол пестрожопый».

И ведь дошло!

Наскоро свернув допрос, Леонид Иванович покинул помещение, в дверях столкнувшись… с Мариной в наброшенном на плечи белом халатике, держащей в руках букетик алых и белых гвоздик. Та, увидев строгую Клавдию Ивановну, выпроваживающую Ленчика, в нерешительности остановилась.

— Я из прокуратуры, — попыталась Мариночка свободной рукой достать из сумочки удостоверение.

— Да какая мне разница, откуда ты, милая? Проходи давай — видишь, он даже расцвел весь!

— Спасибо вам большое! — смутилась Марина, проходя и протягивая мне букет. — Это вам, Жора!

— Тетя Клава! Можно цветы в какую-нибудь баночку поставить? — попросил я.

— Сейчас поищу, милок. Поворкуйте тут пока! — Клавдия Ивановна вышла, оставив нас наедине.

* * *

— Ох, Жора! Что ты со мной делаешь?!

Присев рядом на кровать, Марина склонилась надо мной, осторожно обняла… и поцеловала. Уловил тонкий дразнящий запах духов и помады. Ее шелковистые локоны нереально приятно щекотали лицо. «Ты» — звучит многообещающе! Я просто вне себя от счастья. ОНА ПОЦЕЛОВАЛА МЕНЯ! Как-то все нелепо получилось… Это же я должен дарить ей цветы… Розы… Белые… Огромный букет… Щеку обожгла слеза.

— Ну что ты, милая? Не надо плакать! Я этого не перенесу!

— Хорошо, не буду! — свозь слезы ласково улыбнулась Марина, аккуратно промакивая их платочком. — Колючий какой… Я вчера как только услышала в новостях об этом происшествии, сразу почему-то подумала о тебе. Была уверена, что это мог быть только ты… Кроме тебя, никто бы на такое не решился.

— Мариночка! Радость моя! — прижав к себе и поцеловав, прошептал я. — Все хорошо! Просто я споткнулся немножко, потому и здесь. Как ты узнала, что я в госпитале?

Все думал, как нам перейти на «ты», а тут так удачно все вышло — само собой!

— Ты же сам дал мне телефон дежурной части. Я всю ночь не спала, думала о тебе… Почему-то вбила себе в голову, что ты собирался меня вчера встретить с работы, а ты не пришел… Еле дождалась утра, позвонила в СОБР. Мне дежурный сначала ничего не хотел говорить, но потом трубку взял какой-то Великанов…

— Гном, братишка… — прошептал я.

— Сначала долго выспрашивал, кто тобой интересуется, — не обратила на мой шепот внимания Марина. — А потом рассказал, что ты в госпитале… Сказал, что ты уже собирался ехать ко мне, но помешала тревога.

— Я бы обязательно пришел, золотая моя, но обстоятельства…

— Ты же мог погибнуть… Я бы этого не перенесла… Только обрести тебя и сразу потерять…

В голове вновь все перемешалось. Я многое хотел сказать, но правильные слова куда-то моментально испарились, превратившись в театральный монолог.

— Мариночка, милая моя! Такова судьба любого настоящего мужчины — самостоятельно принимать решения и полностью отвечать за них… Я просто не мог допустить, чтобы кто-то там пострадал. Подумал, а вдруг бы там могла оказаться ты? — немного помолчал, собираясь с мыслями. — После вчерашнего корил себя за поведение в твоем кабинете. Я обязан был все понять правильно и держать себя в руках. Я думал о тебе… Чувства сильней меня… Боялся, что мог стать тебе после вчерашнего неприятен…

— Ну что ты, мой хороший? Как ты вообще мог себе такое представить?.. Ведь я же люблю тебя!.. Только тебя, и никого больше…

На душе легко, счастье распирает грудь. Хочется все время целовать и целовать ЕЕ, лаская, обнимать… Но надо все-таки до конца прояснить ситуацию:

— Мариночка! Солнышко мое! Я хочу сказать тебе только одно. Хочу, чтобы между нами не было недомолвок…

— Говори, любимый!..

— Мариночка!.. — Как это, оказывается, тяжело. — Я любил… свою жену… И сына… Да и сейчас люблю…

Спазм перехватил горло. Что-то совсем ты расклеился, боец…

— Когда вернулся из Чечни и узнал… Жить не хотелось… Не знаю, как перетерпел, снова человеком стал… прежним… Нет, не прежним… прежним уже не стать… никогда… здравомыслящим…

Точнее, знаю, но о трупах уродов я тебе, милая, рассказывать не буду. Месть то была. Святая. О ней тебе лучше не знать… для твоего же блага.

— Парни из отряда помогли… Друзья настоящие… Думал о своих родных часто… Можно сказать, звал… И знаешь, сегодня ночью пришло в ответ… Не только от моих, но и всех наших, погибших… Они там, в раю… хотят нам только добра… и счастья…

У Марины на глазах вновь блеснули слезы. Голос окончательно сел, но я все-таки договорил самое сокровенное. Главное:

— Они хотят… чтобы мы тоже были счастливы здесь…

С нежностью и состраданием смотрели на меня глаза Марины… моей Марины…

— Спасибо, родной, что сказал мне… это… Я тоже буду всех их любить… и помнить…

Деликатно постучав, вошла Клавдия Ивановна, держа в руках красивую вазу, наполненную водой.

— У зав. отделением взяла, — как бы оправдываясь, сообщила она. — Такая красота, да еще подаренная такой замечательной девушкой, — подмигнула мне медсестра, — не должна стоять в банке!

— Огромное вам спасибо, тетя Клава! — поблагодарил я.

— Да, действительно! Большое спасибо! — зардевшись от комплимента, вторя мне, сказала Марина.

— Обедать будешь, герой? Сейчас принесу.

— Спасибо, тетя Клава, не хочется!

— Ну, да! Понимаю! Я бы на твоем месте тоже не хотела. Хорошо. Скажу, чтобы оставили, потом подогреем.

— Это еще что тут такое? — вошел в палату представительный мужчина в белом халате. — Клавдия Ивановна, почему в неурочное время посетители?