Гангутцы - Владимир Рудный

На гребень высоты он выбрался, разодрав в кровь руки. За каждым из дремучих кустов Алеше мерещился враг, а в руках у него не было никакого оружия, кроме перочинного ножичка, подаренного Катей. Алеша оглянулся на море. Из рубки «Кормильца» чья-то рука ободряюще помахала ему фуражкой. «Василий Иванович тревожится!»

Алеша смелее побежал по обратному склону высоты вниз.

На месте знакомого дома торчала только труба, черная, простреленная снарядом насквозь, с нависшим над землей куском карниза. А вокруг — воронки, поломанные деревья, кирпич и бурая пыль, еще не опавшая после недавнего взрыва.

— Стой! — испугал Алешу внезапный окрик.

— Не стреляйте, товарищи, я с «Кормильца», за вами.

Перед Алешей стоял огненно-рыжий сержант с перебинтованной головой, обросший густой щетиной, закопченной и от этого похожей на запекшуюся кровь.

— С какого «Кормильца»? — грубо спросил сержант, разглядывая незнакомого, в матросской одежде парня.

— С буксира. Приказано вас снять с острова.

— Снять с острова?! — Сержант смотрел на Алешу с подозрением. — Хмара! Обыскать!

От обиды Алешу зазнобило. Но он и не шелохнулся, когда из развалин поднялся и подошел боец, такой же заросший, как и сержант, только не рыжий, а чернобородый. Алеша дал себя обшарить, впрочем рук не подняв, как не поднял когда-то рук матрос Богданыч, плененный по недоразумению Граниным на финском фронте.

— Не тронь, я сам! — Алеша схватил чернобородого за руку, едва тот нащупал под тельняшкой кармашек с комсомольским билетом.

Билет Алеша показал сержанту, не выпуская из рук.

Сержант вынул свой билет и сверил подписи и печати, — он тоже вступил в комсомол на Ханко. Сличая лицо парня с фотографией, он невольно глянул на свою карточку и машинально провел ладонью по щетине: попадись он сам с такой физиономией на проверке, ему бы несдобровать.

— Значит, за нами, говоришь? — вздохнул сержант, не посмев произнести вслух то, о чем горько подумал каждый из его солдат: «Значит, сдаем остров, на котором погибли лучшие из нас?!»

— Василий Иванович просил поскорее, а то снарядами накроют.

— За мной, товарищи! — крикнул сержант, подхватывая оружие и телефонный аппарат и не расспрашивая, кто такой Василий Иванович.

А финны уже высадились с запада на Хорсен, прошли к побережью, где болтался в дрейфе буксир, и на гребне высоты, через которую только что перебегал Алеша, устанавливали пулемет.

Кляня себя за то, что послал безоружного юношу на верную гибель, Шустров совершал немыслимые для буксира маневры, крутился под пулеметным огнем, рискуя напороться на риф. Он не мог бросить солдат и Алешу, а пули уже разнесли вдребезги козырек над рубкой и решетили ветхие борта «Кормильца».

— Не дадут ему к берегу подойти! — прошептал Алеша, когда солдаты стороной, по более короткой дороге, вывели его к обрыву.

— Держи, — сержант сунул Алеше телефонный аппарат и, распластавшись на земле, пополз по гребню высоты к финскому пулемету.

Солдаты — за ним. Алеша остался один. Он почувствовал всю горечь безоружного человека в бою. Что предпринять?

Ему показалось, что буксир уходит.

«Мы здесь!» — хотелось крикнуть во весь голос. Алеша выбежал на склон сопки, сорвал с головы бескозырку и просемафорил те же слова по хорошо заученной им флажной азбуке.

«Кормилец» повернул к берегу, под пулеметный огонь.

Пули свистели над Алешей; он прижался к старому дубу, пустившему корни на склоне высоты, наверно, полвека назад.

Наверху вдруг загремело — сержант бросил гранаты. Возле Алеши прожужжал и ткнулся в кору дуба осколочек.

Перочинным ножом Алеша выковырял из коры черный бесформенный кружочек металла и спрятал в карман, «Подарю Кате».

С гребня высоты бегом спускались солдаты. Сержант катил за собой финский пулемет.

Двое взяли пулемет на плечи — чернобородый Хмара и сержант — и понесли через отмель на буксир.

Когда «Кормилец» выбрался в сравнительно безопасный район возле Рыбачьей слободки, Шустров, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Сдали, значит, Хорсен… Да-а…

Никто ему не ответил. Только Хмара глянул на него исподлобья и пожевал сухими, обветренными губами. На пристани ждал начальник артиллерии Кобец.

— Оружие при вас? — спросил он.

— Так точно, товарищ майор! — доложил сержант, ничего не сказав про захваченный в бою финский пулемет.

— Тогда мыться, бриться, привести себя в христианский вид и ждать здесь приказаний. А вам, сержант, в госпиталь.

— Разрешите лучше в санчасть на перевязку, товарищ майор? — потупив глаза, попросил сержант.

Кобец понял.

— Хорошо. Если врачи разрешат, ждите здесь. — И подумал. «Ничего, сержант, еще навоюешься…»

Солдаты поселились в сарае возле пристани. Они ходили мрачные, во взгляде каждого встречного моряка им чудился укор: проворонили, мол, остров. И никому в голову не приходило рассказать про тяжелый бой, потому что остров все же сдали, а солдатское сердце не находило этому оправдания.

* * *

Кобец рассчитал, что семеро героев с Хорсена пригодятся в том деле, которое поручил ему подготовить Кабанов.

Кабанов во всем объеме видел угрозу, нависшую над Ханко. Противник блокадой сжимает горло гарнизону, стережет на подходах каждый корабль из Таллина и Кронштадта, пытается изолировать Ханко от всего мира, а теперь намерен захватить фланги и окончательно задушить базу.

— Хорсен мы отдали зря. Моя ошибка, — сказал Кабанов, поручая Кобецу срочно разработать план наступления на западном фланге. — Теперь надо нанести такой удар, при котором финнам придется больше заботиться о своем побережье, чем о нашем.

Кобец, вернувшись с пристани Рыбачьей слободки в штаб артиллерии, позвонил Гранину:

— Твой Пивоваров в пехотной тактике разбирается?

Гранин ответил:

— Начальник штаба разбирается во всем, когда рядом командир.

— Какой дипломат! Отпусти-ка Пивоварова на полдня ко мне. Дело к нему есть.

— Отпустить нетрудно, но, может быть, нам вместе приехать?

— Ты лучше за финнами следи. Чтобы летчиков не перебили на аэродроме, — поддразнил беспокойного друга Кобец.

— Ладно, ладно. Дождемся, что с островов начнут из пулеметов расстреливать моих комендоров, — рассердился Гранин, встревоженный столь близким соседством финнов с позициями дивизиона.

Пивоваров уехал один. Всю ночь с Кобецом и его помощниками он чертил схемы, готовил карты, подсчитывал. Вот когда пригодилась та рекогносцировка, которую затеял перед войной командир ОВРа Полегаев. Все подходы к островам и шхерные фарватеры промерены, места возможных высадок ясны, по картам Полегаева Кобец и Пивоваров откорректировали свои карты, теперь это же сможет проделать каждый командир десантного судна или десантной группы. Полегаев обещал Кобецу — выделить для поддержки надежный катер с командирами, знающими район Хорсена.

Утром в штаб артиллерии к Кобецу приехал Кабанов: он хотел на месте проверить все планы и расчеты намеченной вылазки.

— Трудитесь, я не буду мешать, — сказал Кабанов, узнав, что Кобец еще не закончил работу.

Он надел очки и присел в дежурной комнате с какой-то книжкой.

Каждые десять минут звонил телефон. Не зная, что Кабанов тут, Барсуков торопил Кобеца:

— Почему нет донесений о плане?

Кабанов не любил суеты. При очередном звонке он не выдержал «нейтралитета».

— Дайте мне трубочку, Сергей Спиридонович, и продолжайте заниматься своим делом… Товарищ Барсуков, — громко произнес Кабанов в телефон, — операцию проводит штаб соединения, и я здесь присутствую сам. Не дергайте их, не мешайте. Кончат — доложат…

Вскоре Кобец доложил Кабанову:

— Вот мы тут предлагаем обмануть противника. Он думает, что нас прежде всего беспокоит реванш, и ждет нас на Хорсене. Мы же открываем артиллерийский огонь по всей группе островов и ударяем одновременно на Хорсен и Кугхольм: без захвата на западном фланге острова Кугхольма Хорсену держаться трудно. Затем удар развивается на северо-восток, в направлении Старкерна и Гунхольма…

— Все хорошо, — выслушав весь план, одобрил Кабанов. — Только не масштабно решаете. Вы не использовали возможностей авиации. Когда начнут работать батареи, я вам вызову самолеты. А потом уже пойдет десант.

— Разрешите мне высадиться до окончания налета артиллерии и авиации, чтобы не дать противнику опомниться? — предложил Кобец.

Кабанов засмеялся.

— Согласен, но с одной поправкой! Десант поведет тот, кому его положено вести: Гранин. А нам с тобой, Сергей Спиридонович, придется сидеть в штабе. Такова уж наша судьба.

* * *

Гранин ждал Пивоварова. Все складывалось так, будто кто-то нарочно задумал тревожить его душу. Ночью пришла телефонограмма: выделить и снарядить столько-то бойцов, желательно на добровольных началах, для выполнения специального задания. «Снарядить! — кипятился Гранин, сам готовый пойти добровольцем. — Как казаков на войну — с конем и шашкой. А где я возьму лишнее оружие? Самому нужно!» Но все же к утру добровольцев отобрал и к походу подготовил.