Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

В декабре Абигейл забеременела и была рада этому. Это будет ребенок, выношенный в Брейнтри, быть может, еще одна дочь для полноты семейства.

Прошла зима. Их часто навещали ее родители и жизнерадостная сестра Бетси. Мэри и Ричард приезжали в санях из Бостона. Билли привез свою жену и представил ее клану Смитов.

Катарина Луиза Солмон не блистала красотой, ее портили неровные зубы и бледное лицо. Она получила лучшее образование, чем муж, и обладала более проницательным умом, была крайне набожна, тогда как Билли ненавидел религию. Несмотря на такие различия, Билли казался счастливым и словоохотливым впервые, насколько помнила Абигейл. Катарина Луиза получила от матери и отчима в качестве свадебного подарка ферму и один из старейших домов в Линкольне, у верстового столба к северо-западу от Бостона, отмечающего пятнадцатую милю между Лексингтоном и Конкордом. Билли засевал шестнадцать акров ячменем и кукурузой и тридцать пять — пшеницей и травой для скота. Он взял у отца в долг значительную сумму под залог дома и фермы и на эти деньги купил коров, овец, свиней, а также кур, уток и кроликов. Продажа молодняка приносила достаточный доход. Как и Абигейл, Катарина Луиза была беременна.

Джон отправился на выездную сессию суда. Абигейл проводила его, зная, как неприятны суды в мелких поселках с их мелочными тяжбами, убогими постоялыми дворами, переезды под проливным дождем и в снежном буране. Его первое письмо пришло из Плимута.

«Хотелось бы быть в Брейнтри. Мне все больше не по нраву эта бездомная, бродячая жизнь. Хочу каждый день видеть жену и детей. Хочу видеть наш зеленый луг, цветы, кукурузу. Хочу встречаться со своими работниками и, почти как Чарлз, хочу ласкать и гладить телят».

В сентябре Абигейл родила мальчика, его назвали Томасом Бойлстоном. Огорчение тем, что родилась не дочь, возмещалось настырностью малыша, который, как говорил отец, появился на свет с убеждением, что мир обязан дать ему пищу, кров и тепло. Жизнерадостность безволосого, голубоглазого, пухленького Томаса Бойлстона заражала всех окружающих.

— Мой отец мечтал иметь кучу внуков! — воскликнула Абигейл. — Быть может, один из моей троицы станет священником и унаследует его приход?

Джоном вновь овладело беспокойство. Он все больше времени находился в Бостоне, порой за одну сессию суда участвовал в слушании до шестидесяти — семидесяти дел. Количество составляемых им проектов постановлений и резюме вынуждало его ночевать у того или иного родственника: у дядюшки Исаака, у Сэмюела или же у Мэри — сестры Абигейл. Порой он работал до полуночи и спал на диване в своей конторе.

Выбрав спокойный момент, когда Томми исполнился год, Абигейл пристроилась у рабочего стола Джона.

— Джон, о чем ты думаешь?

Он виновато посмотрел на нее и, положив свою ладонь на ее руку, сказал:

— Я не хотел огорчать тебя.

— Тем, что ты сделал?

— Покупкой дома.

— В Бостоне?

— Не возражаешь, Нэбби? Мы должны вернуться туда. Я не могу продолжать работу, сидя здесь.

Она задумалась.

— У нас было полтора года благостного мира. Я понимала, что пребывание здесь — лишь передышка. Как мы в ней нуждались и сколько доброго она принесла!

Он прошептал:

— Ты так мила, принимая пережитое спокойно.

— Я сложу вещи четверых малышей.

— А также горшки и сковородки, постельное белье и стулья. На этот раз мы будем жить в окружении собственных вещей. В таком случае, быть может, сумеем почувствовать: Бостон — наш дом.

— Да будет так.

Она поперхнулась и добавила глухо:

— Мы всегда можем вернуться на ферму, когда на деревьях появятся гусеницы, а в кукурузе черви.

3

Дом стоял на углу Куин-стрит, к которой спускалась дорога от Корнхилла, покрытая булыжником, образуя небольшую площадь перед ратушей. Это был прелестный домишко из некрашеных кирпичей со строгими линиями, но меньший по размерам, чем арендованные ими ранее дома, а у них ведь было уже четверо детей.

Дом показался Абигейл уютным, особенно после того, как рабочий и письменный столы Джона и несколько сот книг были размещены в передней комнате, выбранной под контору. Все шесть комнат дома отапливались. Нэб пожелала, чтобы Томми жил в ее комнате, это позволило разместить двух старших мальчиков в другой спальне. Пэтти и Сюзи, восхищенные переездом в большой город, получили спальню на третьем этаже. В доме была просторная кухня с пристройкой и внушительной плитой. Позади дома находились сад, колодец с насосом, затененный двумя зелеными вязами, две одинаково покрашенные уборные, постройки для хранения льда, дров и тележек.

Гостиная была больших размеров, чем в Брейнтри. Расставив свою «толстушку» — софу, низкие столики и стулья с железными спинками так, как они стояли в Брейнтри, Абигейл почувствовала облегчение.

Распаковывая бумаги Джона, она заметила запись высказывания майора Мартина, посетившего утром в этот день контору Джона:

«Политика — самое славное исследование и наука о Вселенной… Она — величайшая, благороднейшая, полезнейшая, важнейшая наука из всех».

Абигейл отвернулась, склонив голову и тяжело вздохнув.

В воскресенье утром Джон и Абигейл, забрав старших детей, отправились на молитву вверх по Корнхилл через Портовую площадь к знакомой церкви на Браттл-стрит. Они сели в ряду, оплаченном ими несколько лет назад. Соседи поклонились, словно видели их на этих старинных скамьях в прошлое воскресенье. Они казались вежливыми, дружественно настроенными, но в глазах был какой-то налет задумчивости, словно что-то случилось в отношениях между ними и Адамсами, но что они не помнят. Однако приглашения на обеды и приемы не поступали.

— А почему они должны быть? — спрашивал Джон. — Мы ведь не новички в этом бостонском религиозном ордене.

Каждый день рано утром Джон отправлялся через улицу, в свою контору, где работал с тремя молодыми клерками, а после обеда оставался дома, подыскивая в библиотеке нужные справки для судебных дел. Он проиграл несколько сложных процессов, однако, как признавали в Бостоне и в выездных судах, было трудно превзойти адвоката Адамса в выявлении исторических прецедентов и в написании резюме. Им восхищались, ему предлагали вести дела, но бывали моменты, когда Абигейл чувствовала, что они находятся за пределами бостонского света.

— Я никогда не был так счастлив, как сейчас! — восклицал Джон. — Моя решимость посвятить себя исследованиям, частной жизни облегчает мою душу и утешает меня.

Их самыми близкими друзьями оставались Сэмюел и Бетси Адамс. Сэмюел посвящал все свое время делам общества, а Бетси по-прежнему обращала пенсы в фунты стерлингов. Она обновила крышу и окна в доме на Пёрчейз-стрит, оклеила его новыми обоями. На организованных Бетси обедах чета Адамс встретилась с блистательной группой гостей: с Джоном Хэнкоком, Элбриджем Джерри, Джошиа Куинси-младшим, Уильямом Филипсом — от движения патриотов; с Джонатаном Сиуоллом и младшими Хатчинсонами, Элишем и Томасом — сторонниками короля, а также с Томасом Кашингом, из числа умеренных.

Сэмюел был осведомлен о каждом конфликте в Виргинии и Северной Каролине, в Коннектикуте и Пенсильвании. Он почти единолично руководил комитетом связи, поставившим целью взять в свои руки колониальное управление Америки против Британии. Для губернатора Хатчинсона подобное было актом предательства.

— Но почему это противозаконно? — ухмыльнулся Джон, возвращаясь домой в коляске. — Как может губернатор препятствовать переписке людей, передаче ими новостей друг другу?

— Джон, как Сэмюел умудряется зарабатывать на приличную жизнь? Ведь как член Массачусетской ассамблеи он не получает заработной платы.

— Не получает. Это добровольная работа, такая же, как избранного лица.

— В таком случае?

— Не знаю, но осмелюсь предположить: он, видимо, включен в список оплачиваемых Джоном Хэнкоком и другими торговцами-патриотами. Сэмюел — их самый ярый защитник от постановлений Тауншенда. Они успешно ввозят контрабандой чай. Даже если из трех ящиков теряется один, прибыли остаются огромными. Сэмюела считают важным лицом в деле сохранения свободы действий.

Она спросила не без тревоги:

— Джон, неужели мы отождествляем свободу с прибылями?

— Это одно из проявлений, — сказал он с нескрываемым упрямством. — Люди должны иметь свободу в управлении своими лавками и фермами, зарабатывать для своих семей, а также голосовать, писать законы, выражать свои мысли.

— Согласна. Но я думаю, мы выглядим лучше, говоря о сохранении наших естественных, Богом данных или полученных по общественному договору прав, чем о наших бухгалтерских книгах.

Джон добродушно рассмеялся.

Временами ей казалось, что в облике ее мужа совмещаются сразу двое мужчин. Предновогодний день он потратил на то, чтобы написать запоздалое письмо британскому историку миссис Маколей, сетуя на мрачную перспективу: злобная и безжалостная администрация берет изо дня в день верх над патриотами. На приеме у Кранча в канун Нового года он вступил в спор с английским джентльменом по поводу попыток королевских властей арестовать в Провиденсе (Род-Айленд) тех, кто поджег королевский таможенный катер «Гэзпи», якобы переделанный из захваченного судна Джона Хэнкока «Либерти».