Воспоминания - Степан Тимошенко

Наш вагон был наполнен сельско-хозяйственными машинами, но в углу лежала куча сена, на ней мы и расположились. Нам казалось, что теперь все трудности кончились и мы через день будем в Варшаве. Но это было не так. Поезд прошел десять верст и остановился на станции Святошино. Стояли мы безнадежно долго. Только поздно вечером дверь вагона раскрылась и польский солдат сообщил нам, что путь где‑то прерван и поезд вероятно придется оставить и пробираться пешком через леса к польской границе. Он посоветовал нам отобрать из наших вещей самое необходимое, что мы сможем нести на себе и ждать сигнала, когда пассажиры выйдут из вагонов и пешком тронуться в путь под военной охраной.

Мы пересмотрели наши вещи, выделили «самое нужное», навьючили на себя, чтобы было удобнее итти и теперь ждали сигнала для выхода из вагона. Прождали всю ночь, а утром поезд тронулся и пошел дальше. Но ехали мы не долго и опять остановились, не доезжая до станции Буча, где мы проводили лето в 1907 году. Тут нам все было знакомо, но вид был необычный: слева горела знакомая нам деревня, справа шли по большой дороге, отступающие польские войска. Отступали в полном воинском порядке, хорошо одетые, хорошо вооруженные, с достаточным количеством артиллерии. Я вспоминал большевистские части, захватившие Киев в 1919 году и не мог понять почему поляки отступали. Я тогда еще не знал, что за последний год большевики значительно упорядочили свою армию.

Недалеко от нашего вагона польский патруль задержал какого‑то крестьянина и шел допрос. Позже мне сообщили, что соседнюю деревню подожгли поляки, после того как было сделано вооруженное нападение на проходивший польский отряд. Задержанный крестьянин был большевистским осведомителем. Его расстреляли в ближайшем лесу. Было ясно, что крестьяне относились к польской армии весьма враждебно. Они понимали, что если поляки утвердятся на Украине, то возвратятся помещики и отберут захваченные крестьянами земли. Для меня, поляки являлись спасителями моей семьи, а для крестьян — они были враги.

Мы долго стояли около станции Буча. Возле нашего поезда стоял разбитый товарный вагон с американскими консервами и какой‑то предприимчивый человек уже торговал ими. Было ясно, что до Варшавы мы скоро не доедем и нужно запасаться съестными припасами. Я купил жестянку с 20 фунтами сала, оно очень пригодилось в дальнейшем путешествии и остатки его мы довезли до Югославии.

Наконец поезд опять тронулся, но, увы, ненадолго. Мы остановились в Бородянке, на пятидесятой версте от Киева. В паровозе не было воды. Водонапорная башня была разрушена — нужно было брать воду из соседних колодцев. Пассажиры образовали непрерывную цепь от паровоза к колодцу, появились ведра, которые наполнялись У колодца, а потом передавались из рук в руки и доходили до паровоза. Работать пришлось долго, но нужный запас воды собрали.

Двинулись только утром, но ехали опять недолго. Остановились у моста через реку Тетерев и тут выяснилось, почему мы так медленно подвигаемся — на мост было сделано нападение большевистской конницей и он был подорван. Теперь его починяли и надо было ждать. Мы там простояли три дня. Погода все время была прекрасная. Мы собрали в лесу сухих веток для костра, на котором можно было вскипятить воду. В деревне купили хлеб. У нас было сало и чай — мы не голодали и все время проводили на свежем воздухе.

На четвертый день двинулись дальше. Всю ночь ехали без остановки и утром мы были в Ужгороде. Нам объявили, что поезд прослоит несколько часов и мы можем пойти в город. Чувствовалось, что мы уже за пределами действий большевистской конницы. Опасность миновала, кругом текла мирная жизнь. Мы отправились на базар, купили там хлеба и опять вернулись к своему поезду, где занялись изготовлением чая. Дальше поезд пошел с большей скоростью и утром мы были в Сарнах. Тут нам объявили, что имеются две возможности — или продолжать путешествие в прежнем поезде, или пересесть в поезд, идущий на Ровно, а из Ровно охать уже нормальным пассажирским поездом в Варшаву. У нас вещей было немного, пересадки нас не затрудняли и мы выбрали вторую возможность, чтобы скорее приехать в Варшаву. К вечеру мы уже были в Ровно. Тут выяснилось, что наш поезд на Варшаву идет только на следующий день. Нужно было ночевать на вокзале. В зале не оказалось никакой мебели и мы расположились на полу. Но тут появился «ученик» и вызвался нам помочь устроиться удобнее. Решили, что я останусь с вещами на вокзале, а семья отправится на ночевку в город. Вернувшись утром, дети с восторгом рассказывали каким ужином их угостили: были крутые яйца, а к чаю белый хлеб. О таких вкусных вещах они в Киеве давно забыли.

В пять часов дня пришел наш поезд. Мы поместились в вагоне, второго класса — опять для детей давно забытая роскошь — мягкие диваны. Пассажиров было мало, можно было удобно расположиться и хорошо выспаться. Утром мы были в Варшаве. На вокзале извозчиков не было, но были носильщики с тележками. Мы сложили на тележку наши вещи и пошли за носильщиком через весь город на Венский вокзал. Сдав там вещи на хранение, я отправился к украинскому посланнику с просьбой найти в какой‑нибудь гостинице две свободные комнаты. При помощи посольских служащих, комнаты нашлись и мы опять были устроены.

От посла я узнал, что мой брат вернулся из командировки. Получил его адрес и направился к нему. Мы не виделись почти три года — было о чем поговорить. Я тогда уже заметил, что брату нездоровится, а на другое утро его товарищи уведомили меня, что доктор нашел у брата скарлатину и что его отправили в больницу. Скарлатина в зрелом возрасте очень опасна и я решил не спешить с отъездом из Варшавы и выждать, пока выяснится ход болезни.

В Варшаве, как я уже говорил, нашлось немало знакомых инженеров. Были и некоторые товарищи по выпуску, были и молодые инженеры — мои ученики поляки. Уговаривали не ехать в Югославию, а оставаться в Варшаве и устраиваться в Варшавском Политехникуме. Но я с этим не соглашался — поляки имели своих хороших специалистов по сопротивлению материалов и мне, русскому, становиться им поперек дороги не следовало. В Югославии своих специалистов не было, я никому не мешал. Впоследствии профессуру по сопротивлению материалов в Варшаве занял Губер, переводчик моего курса сопротивления материалов на польский язык, а лабораторией ведал Куровский, мой бывший сотрудник по Петербургскому Электротехническому Институту. Таким образом, установилась некоторая связь между мною и Варшавским Политехникумом. До второй мировой войны я много раз посещал этот Институт.

Положение брата начало улучшаться и через неделю мне позволили с ним повидаться. В комнату входить не разрешили, но позволили только подойти к окну его комнаты и поговорить с ним несколько минут. Я с ним распростился. В следующий раз мы встретились только через восемь лет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});