Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Такая вот рокировочка, понимаешь! И если сына Ивана таки убил сам царь, то не для того ли он это сделал, чтобы освободить место для такой вот комбинации. А Поссевино, который в первый раз побывал в Москве еще в августе 1581 г., вполне мог помочь спровоцировать решающую ссору. А может, и не провоцировал, а царь сам к этому пришел, послушав иезуита. Так сказать, пожертвовал родной кровью и вообще династией ради идеи… Я ничего не утверждаю, и вообще вопросов по-прежнему больше, чем ответов. Но чем больше анализируешь имеющиеся факты, тем более жуткие мысли лезут в голову.

Здесь надо сделать отступление и сказать об отношениях царя с другими монархами. Собственно, отчасти мы эти отношения уже видели и понимаем, откуда такое высокомерие могло возникнуть: потомку Арфаксада, фараонов и римских императоров какие-то короли, и не только выборные, конечно, не ровня. Еще в 1560 г., в самом начале «самодержавной революции», когда надо было удержать Швецию от войны против России в Ливонии, тем не менее царь заносчиво отказался именовать шведского короля «братом»: «Нам цесарь римский брат и иные великие государи, а тебе тем братом называться невозможно, потому что Свейская земля тех государств честью ниже»[879].

При этом, обратим внимание, «иные великие государи» персонально не названы; а в 1570-х гг. число монархов, достойных с точки зрения московского самодержца именоваться его «братьями», сокращается до двух – «цесаря» и турецкого султана[880]. Оно и понятно: раз «Москва – Третий Рим», то с римскими цесарями и дружбу-«братство» надо водить, а отсюда один шаг до завещания в пользу Габсбурга: если своя династия пресечется, то кого же еще и на престол приглашать, как не «цесареву» родню? Не родственников же турецкого султана! В общем, похоже, что инсинуации Поссевино (если это завещание в пользу Эрнеста – действительно его работа) упали на подготовленную почву!

Но если все это так, то царевича Ивана вполне могли отравить и иезуиты — именно с целью протолкнуть на царский трон Габсбурга. Если так, то понятно и обвинение (например, большим поклонником Грозного художником Ильей Глазуновым) Поссевино в том, что он выдумал версию об убийстве царем сына. Добавим только, что, убивал царь сына или нет, его эта история в любом случае не красит!

Отметим еще одну интересную деталь: Жак Маржерет, говоря о русских до Смутного времени, отмечает, что «крещеными они не признают никого, кто не был бы крещен по греческой вере, но освобождают католиков от необходимости перекрещиваться» (комментатор сочинений Маржерета добавляет, что после Смуты перекрещивание католиков стало обязательным)[881]. Это несколько не вяжется с тем, что некоторое время спустя Борис Годунов разрешил построить в Москве протестантский храм, но не разрешал строить католические «из-за враждебности духовенства»[882], однако это было уже при Годунове, который несколько изменил внешнеполитическую ориентацию страны в пользу протестантских стран. А Романовы после Смуты – тем более. Помимо отказа от глобальных претензий Грозного, у такой перемены есть еще одно объяснение: после смерти Стефана Батория и воцарения Сигизмунда III (1586–1587) Речь Посполитая постепенно перешла в габсбургский лагерь, оставаясь при этом враждебной России.

Впрочем, помимо «третьеримского синдрома», для дружбы с Габсбургами у Ивана Грозного были соображения и более прагматичные, о которых я уже писал: московского тирана восхищало то, как лихо Габсбурги (правда, испанские, а не австрийские) расправлялись с «ересью» и «заразой свободы» в своих владениях!.. Как раз в это время (конец 1570-х и почти все 1580-е гг.) в войне с восставшими Нидерландами наметился временный перелом в пользу Испании. Гибель Непобедимой армады у берегов Англии и последовавшие за ней новые поражения от англичан и голландцев были еще впереди.

Впрочем, первые признаки истощения главного источника «пушечного мяса» для Габсбургов – Испании – уже намечались. А тут замаячила на горизонте перспектива получить новый источник – «очингисханенную» опричниками Россию, способную выставить огромные по европейским меркам того времени армии (как уже говорилось, по некоторым сведениям, хотя, скорее всего, преувеличенным, до 300 тыс.)!

Тем более что сам царь был явно не против. Позднее, в годы Смуты, имеются намеки о планах «переноса императорского титула из Германии в Россию»[883]. Эта идея не так фантастична, как может показаться на первый взгляд. Начнем с того, что с точки зрения католика, «грех» православных меньше «греха» протестантов: православные – «всего лишь» «схизматики», тогда как протестанты – «еретики». Напомним, что и Грозный, судя по всему, думал примерно так же. И о завоевании всей Германии как основы «Нового Рима» мечтал. И почему бы в таком случае и в самом деле не перенести центр империи из Германии (половина которой впала в «лютерову ересь») в Россию – Третий Рим?

Попробуем, как говорится, включить воображение. Русским царем становится Габсбург. Россия превращается в центр «Римской империи». Составляется «Имперский статут» по принципу «чья страна, того и вера» (в смысле – католическая или православная, но не протестантская), «а на басурманов быти заодин, и на еретиков також быти заодин, а которые римской или греческой веры государи с басурманами и еретиками стакнутся (например, французский король…), и на тех быти заодин же». Ну, и пошли бы русские солдаты (и ордынская конница) против «еретиков» по всей Европе…

Призрак «Третьеримской Орды» навис над Европой. Фактически возродилась бы держава Аттилы от Рейна и до Сибири (плюс Испания). Самое главное: чем бы все это кончилось для нашей страны – с учетом судьбы той же Испании, которая после своих аналогичных «подвигов» в XVI – первой половине XVII в. была обречена на деградацию до самых Наполеоновских войн? В России-то возрождение произошло худо-бедно на два века раньше – после Смуты, но это с учетом того, что все эти «замечательные» римские планы не реализовались. А если бы реализовались?

И еще один вопрос: если самого Ивана Грозного тем или иным образом «извели» (о повышенном содержании яда в его костях уже говорилось, и некоторые историки разделяют версию об отравлении, а точка зрения И. де Мадариага о том, что «едва ли Грозного убили, так как сакрализация самодержавия уже достигла определенного предела»[884], серьезной критики не выдерживает – и в странах с не такими традициями «сакрализации власти» конкретных ее носителей убивали!), то кто это сделал? С учетом всего, что нам известно, скорее всего – Борис Годунов. И он же уничтожил завещание в пользу Габсбурга. И как бы к нему самому ни относиться, это было благо для страны.

Итоги

На пепелище…

Однако в ближайшей перспективе Россия даже при всем желании ее правителей источником «пушечного мяса» для Габсбургов стать не могла, и по причинам вполне понятным.

Итак, 18 марта1584 г. Иван Грозный умер. Р. Г. Скрынников говорит об опасности бунта в Москве сразу после смерти царя, а возможно, еще и при жизни[885]. И в самом деле, битый тиран явно уже не внушал такого страха, как прежде. Н. И. Костомаров говорит, что царь боялся народного восстания еще в 1579 г., почему и не стал тогда наказывать виновных (или тех, кого он считал виновными) в поражении под Полоцком[886]. Но самое интересное – не угроза народного восстания как таковая, а его мотивы.

Кричал народ двадцать лет назад, в 1564 г.: «Укажи нам, Государь, изменников, мы сами их истребим!» или нет, теперь, весной 1584 г., настроения были совсем иными. Теперь люди кричали: «Выдайте нам Богдана Бельского! Он хочет извести все боярские роды!» То есть теперь, резюмирует Б. Н. Флоря, племянник Малюты Скуратова ассоциировался в глазах народа с ужасами Опричнины, а бояре – хоть с какой-то стабильностью[887]. Собственно, если бы не было всего остального, о чем говорилось в книге, то это одно говорит об отношении народа к Опричнине.

Как бы то ни было, наследство, оставленное первым самодержцем, было ужасным. Р. Г. Скрынников прямо говорит, что Грозный принял от «боярского» правительства цветущую страну (и мы убедились, что так оно и было. – Д. В.), а передал преемникам полностью разоренное государство[888]. Помимо опричных грабежей, страну разоряли непосильные налоги. Достаточно сказать, что посошный (на одну «соху» – единицу земельного обложения) налог вырос: на мирные цели – с 2 руб. 16 коп. до 6 руб., а на военные – с З руб. 07 коп. до 38 руб. 45 коп. (!) в год[889].

Про то, что в центральных уездах к концу правления Грозного пустовало по 85–90% дворов, мы уже говорили. Но можно остановиться на этом вопросе и подробнее: по свидетельству современников, заброшенные деревни тянулись на сотни верст. О падении производительности труда говорит хотя бы такой факт: если ранее единица тяглового обложения – «обжа» (то, что должно уплачивать какую-то фиксированную сумму в казну) – включала в себя 1–3 крестьянских двора, то теперь – 4–8 дворов и более. К 1584 г. не засевалось пять шестых пашенных земель, а в особенно пострадавшей Новгородской земле этот показатель доходил до двенадцати тринадцатых! Новгородские села, по словам того же Р. Г. Скрынникова, представляли собой «огромные кладбища, среди которых еще кое-где бродили живые люди»[890].