Укроти меня, или Грани раскола - Леси Филеберт

фортеминами, с кем еще не успела пересечься ранее, компания тут была ну очень разношерстная. И — жутко интересная.

Иногда мы с Калипсо засыпали в обнимку после очередного страстного вечера. А таких вечеров у нас было много, потому что мы пока никак не могли друг другом насытиться.

А иногда мы оба уставали настолько сильно, что просто падали ничком от усталости каждый в своей спальне. Я в таких случаях обычно просыпалась раньше Калипсо, который любил поспать подольше. Он вообще ненавидел ранние побудки и утром всегда был ворчливой соней.

— Кто из нас еще сова, а? — хихикала я, наблюдая за тем, как Калипсо изо всех сил пытается встать с кровати.

— Я кролик пушистый, подвид сови́стый, — сонно бормотал он под мой заливистый смех.

Калипсо меня не жалел, и наши с ним завязавшиеся отношения ни капельки не мешали ему измываться надо мной на индивидуальных тренировках так, что пару раз я падала ничком от усталости на полигоне и отказывалась вставать на ноги, изображая умирающего от усталости лебедя. Очень правдоподобно изображая, между прочим, думаю, мои красивые синяки под глазами и еле ворочающийся язык были весьма красноречивы. Садист по имени Калипсо не просто не помогал мне в таких случаях, а еще и подгонял огненной плетью, грозно помахивая ей в воздухе в опасной близости от меня.

— Представь, что ты не в безопасной академии, а в бою, — говорил при этом Калипсо, волосы его трепал энергетический вихрь. — И тебе надо думать не о том, что у тебя больше сил нет ползти куда-то, а о том, что тебе нужно выползти с поля боя любой ценой, лишь бы остаться живой.

— Знаешь что? — задумчиво произнесла я, лежа в траве на спине и глядя на опасный огненный вихрь, который сейчас очень эффектно подсвечивал Калипсо. — Когда ты машешь этой огненной штукой в воздухе, у меня возникает непреодолимое желание тебе отдаться.

Калипсо заржал так, что плеть в его руках погасла и исчезла, он аж сложился пополам от хохота. Я б тоже с удовольствием посмеялась, да только у меня в самом деле сил ни на что не осталось после изнурительной пятичасовой тренировки.

— Во-о-от, учись у меня, как нужно выводить из строя противника, — вяло произнесла я с кривой улыбкой. — Одна фраза — и противник деморализован! А я при этом продолжаю лежать на мягонькой земле…

Отсмеявшись, Калипсо подошел ко мне и вдруг подхватил на руки, я аж ойкнула от неожиданности, вцепившись в его алую рубашку.

— Идем, чудо мое, — посмеиваясь, произнес он. — Так уж и быть, отнесу тебя.

— М-м-м, а я чудо? — я устало уткнулась носом в грудь Калипсо, а мои губы растянулись в довольной улыбке.

— Ага, чудо, — весело поддакнул Калипсо. — Фееричнейшее.

Правда вместо ожидаемой спальни он понес меня в трапезную, и я даже думать не хочу, как мы выглядели со стороны, когда Калипсо на руках внес меня в помещение, где в этот час обедали многие фортемины. Судя по оглушительной тишине, эффект был тот еще.

— Зачем ты меня сюда притащил? — зевнула я, буквально засыпая на ходу.

— Тебе обязательно надо поесть после такой тяжелой тренировки.

— Издеваешься? У меня вообще сил нет. Потом поем…

— Сейчас, — твердо произнес Калипсо, усаживая меня на мягкий диванчик у окошка. — В твоем случае после каждой такой тренировки нужно плотно питаться незамедлительно, иначе это чревато приступами во время твоего сна. Так что либо ешь сейчас и потом заслуженно дрыхнешь до вечера, либо не ешь и не спишь, потому что твоя магия тебе поспать нормально не даст.

— Ешь давай, пока не остыло! — раздался тоненький пискливый голосочек.

О, чудесно, Калипсо еще и говорящую миску мне принес. Была у нас в столовых приборах такая заколдованная посуда, которая не только поддерживала нужную температуру еды, но и болтала иногда без умолку, любила наша миссис Ворджания развлекаться с зачарованной посудой. Я-то как раз обычно предпочитала сидеть в тишине, но — не в этот раз, да.

Спорить с куратором и уж тем более с говорящей миской сил не было, пришлось повиноваться.

— У меня даже держать ложку сил нет, — проворчала я, с тоской глядя на тазик, ой, то есть — миску наваристого супа, которую поставил передо мной Калипсо. — Я эту бадью часа два есть буду.

— Ну так я тебя покормлю, — весело произнес Калипсо.

Я думала, что он шутит, а он в самом деле начал кормить меня из ложечки. Еще издевательски приговаривал «ложечку за а-а-ангелов, ложечку за де-е-емонов, ложечку за Наста-а-авника, ложечку за кура-а-атора!..». Я пыталась есть и не давиться хохотом, но получалось это через раз. Калипсо всячески глумился по-доброму надо мной, а вид при этом сохранял такой серьезный, будто не издевается, а читает важную лекцию о пользе здорового питания. А говорящая миска ему постоянно поддакивала, напоминая о том, как суп полезен для пищеварения, и что такой «бедненькой и изможденной» мне совершенно необходимо доесть до последней ложки наваристый бульон.

Краем глаза я заметила, что кто-то из фортеминов перекрестился, наблюдая за нами.

Впрочем, я была такой сонной, что сил моих хватало только на то, чтобы вяло пережевывать пищу, было совершенно плевать на окружающих. Но ложку у Калипсо я все-таки отобрала и продолжила есть сама.

Так в итоге и заснула за столом с ложкой в руках, почти доев принесенный тазик супа. Так что Калипсо пришлось еще раз нести меня на руках — на этот раз до спальни. Патрисия потом рассказывала мне, что Калипсо при этом уходил из трапезной с триумфальным видом под аккомпанемент абсолютной тишины, провожаемый несколькими десятками пар глаз.

* * *

Я обычно спускалась на завтрак в трапезную раньше Калипсо, который лениво просыпался и всегда с трудом раскачивался по утрам, впрочем, он никогда и не ложился спать раньше двух часов ночи. Ну и пока он утром лениво брел к душу, в режиме «утренней зарядки» проклиная всех на свете за «ненавистные у́тры», я уже сидела в трапезной с Патрисией, Мией, Полли и девчонками из четвертой группы, с которыми я тоже нашла общий язык и была рада поболтать с ними.

Вот и сейчас я за обе щеки уплетала пшенную кашу с тыквой, болтая с сокурсницами обо всем и ни о чем. Общалась на разные темы, слушала сплетни, которыми нас исправно снабжала вечно сующая везде свой нос Патрисия.

И сражалась с креманкой с вишневым вареньем для каши. Сражалась — потому что креманка мне попалась зачарованная, молчаливая, но с очень противным характером. Стеклянная посудина убегала от меня на тоненьких стеклянных ножках каждый раз, когда я пыталась зачерпнуть чайной ложкой варенье. Я пока побеждала с разгромным счетом, но креманка не сдавалась.

— Что ты там так увлеченно читаешь? — спросила я у Мии, со