Тридцать один. Часть I. Ученик - Роман Смеклоф

надеясь разглядеть слюнявый язык, но между нами и повозкой, запряженной чючюниками, вклинились трое магов в высоких фиолетовых колпаках. Их мантии украшали знаки гильдии Иллюзий – белая бабочка, которая на самом деле не бабочка, а два упиравшихся лбами черепа. У каждого по одному глазу, синий и красный, и по одной ноздре, а рот, как бы один на двоих. Хотя если не приглядываться, очень печальная седая бабочка. Жуть, одним словом.

– Не пялься на гостей, регламент не дозволяет! – одёрнул Чича.

Я вздохнул, уставившись на собственные ноги. Не знаю, кто этот регламент, но теперь мной командует даже он.

Мы вклинились в процессию и ползли вместе со всеми. Слава источнику магии, до ворот оставалось шагов четыреста.

Невидимое солнце вовсю жарило, и через десять минут я запарился и за глоток воды побежал бы на перегонки с поглотителем. Да и смотреть на собственные ноги, не так интересно, как по сторонам. Оливье, не замолкая на все лады склонял причуды короля Дарвина, но скоро тоже запыхался и обмахивался шляпой, бурча себе под нос.

Когда мы добрались до стражи и вошли под арку крепостной стены, текло в три ручья, и я еле шевелился.

– Нам сюда, – подсказал боцман, свернув за ворота.

– Ползите, кильки горемычные, – злорадно бросил дядя в сторону по-черепашьи бредущих гостей и, нахлобучив шляпу, засеменил вверх по лестнице.

Мы поднялись на стену. Минули два лестничных марша и, через приворотную башню, спустились в тупик к сверкающему во всю стену полупрозрачному порталу.

– Строго по одному! – наказал Чича и первым исчез сквозь сиянии.

Дядя юркнул за ним. Я пропустил фею, с поникшими крыльями.

– Надо её подбодрить, – потребовал Евлампий.

– Точно, – пробормотал я. – Скажи, что её запекут в торте, поэтому беспокоится больше не о чем.

– Ты бесчувственный мерзавец, – прошипел голем.

– Мерзавец Оливье, а я бессовестный себялюбец.

– Точно подмечено.

– Да? Жаль, не я придумал, – дурашливо признался я. – Меня так в академии прозвали. Говорили, что меня волнует только мусор, а на достопочтенных магов наплевать.

Фея исчезла в портале, и я хотел пуститься следом, но голем дёрнул за цепочку.

– Что ещё? – разозлился я.

– Надо её предупредить, – закричал Евлампий.

– Мы же договорились! – напомнил я.

– О чём? Подождать и подумать? Да! Мы не договаривались смотреть, как Оливье приготовит из неё торт!

– Но…

– Никаких но! – завопил голем. – Мы не можем так поступить! Да, она не идеальная. Скорее, наоборот, но мы все равно…

– Постараемся её спасти, – сдался я.

Я так не думал, но спорить с големом, особенно когда он такой накрученный, бесполезно.

– Нам нужен план, – яростно крикнул Евлампий.

– Согласен, но пока его нет…

– У меня есть, – возразил голем. – Во-первых, переодеть, в пижаме бежать только позориться…

Я не стал слушать его заумь и бросился в портал, надеясь попасть в беснующуюся толпу, чтобы зануду не было слышно.

Иногда мечты сбываются! На кухне, в которую нас занесло, я не услышал бы Евлампия ори он во всю каменную глотку. Огромная, даже больше, чем в академии. Чистая, блестящая и звонкая, как гигантское ведро. От воплей сотен поваров, шипения огня, лопанья кипящей воды, стука ножей по разделочным доскам, топота и песен закладывало уши. Да, повара пели. Страшно фальшивили, и всё время поминали Мировой ураган, который дал летучим обезьянам всё что им нужно, а королю ещё больше.

Оливье спорил с рыжей обезьяной в белоснежном колпаке, вытесняя её из-за стола.

– Самый большой огневой пенёк мой! – кричал он, закинув холщовый мешок на стол. – Да, кишкодёр! Скажи это министру. Королю! Его летающей бабушке! Что пасть раззявил, быстро ко мне!

Последние слова предназначались мне.

– Просей муку! – рявкнул дядя, когда я подбежал, и сунул пачку.

Я не мог найти боцмана и фею и глупо оглядывался.

– Куда пропала Людмила? – опередив меня, уточнил Евлампий.

– Ты ещё понаглей, валун, я из тебя надгробие сделаю! – заорал Оливье. – Наряжается она!

Голем надувшись умолк, а я раздобыл сито и протряхивал муку, озираясь. Кухня скворчала, кипела, пузырилась и била в нос миллиардом манящих запахов. А повара и подмастерья, не глядя, виртуозно разламывали, распиливали, разрезали, чистили, мыли, жарили и парили. Да ещё и пели, а самые шустрые даже пританцовывали. Клянусь, они бы и с закрытыми глазами справлялись точно так же. Меня бы заставили петь, сразу отрезал бы себе пару пальцев на руках, а если бы танцевал так ещё и на ногах. Я ещё тот виртуоз!

Не успел я просеять муку, как Оливье заставил отделять желтки от белков. Пришлось броситься в бой, с венчиком наперевес, и взбивать, взбивать, взбивать и взбивать.

– Как только фея вернётся, мы ей всё расскажем, – забубнил Евлампий.

– Прямо всё? – уточнил я, орудуя венчиком.

– Иначе будет слишком поздно. Она же умеет летать!

– На этих прозрачных крылышках? – ужаснулся я, иногда так и подмывает над ним поиздеваться. – Может наперегонки с летучими обезьянами покружить!

– Опять шутка? Неужели тебе её не жалко? – рассвирепел голем.

– За что? – удивился я.

– Она живая! Говорит, думает, мечтает.

– Ты тоже болтаешь без умолку, но ваще не живой, – съязвил я.

Голем фыркнул:

– Твердолобый! Мы говорим о смерти!

Махнув свободной рукой, я не стал отвечать. Пусть с кем-нибудь бессмертным о смерти разговаривает, с другим големом, например.

– Я настаиваю, – не успокоился Евлампий.

– А я руки умываю! – замотал я головой, очищая пальцы об венчик.

Желтки, сахар и разогретое сливочное масло уже превратились в однородную массу и жутко липли. Дядя сунул мне лимон с миндалем, нахмурив недовольный глаз. Я пожал плечами, а голем в рот воды набрал.

– Шустрее, крысёныш, – прикрикнул Оливье. – Дарвин не вечная гидра, век ждать не будет!

Я закивал, состругивая цедру. Отчаянные спасения не для меня! Я пас, у меня любимая работа! А голем хочет предупреждать, флаг ему в руки, барабан на шею и пусть поёт и марширует вместе с королевскими поварами. А у меня слуха нет.

Я засуетился, забегал. Одной рукой домешивал тесто, второй дорезал лимон, третьей чесал затылок, как мог показывал, что очень занят. Даже перелил всё в здоровенный кувшин. Я-то думал, что пироги в формах выпекают, ну в горшках на худой конец, а тут здоровенный кувшин, хоть ставь здоровенный букет. Ну, дяде виднее, он же маэстро.

– Чего так долго! – причитал Оливье. – Стол на сто гостей накрыть быстрее, чем одну фею нарядить! Чтоб мне с добычей затонуть, я больше не выдержу!

На кухне наступила неожиданная тишина. Слышно было, как горох на тарелке перекатывается.

– Чего они? – занервничал я, косясь на поваров.

– Тоже фею ждут! – загрохотал дядя. – Любят позырить, как она барахтается.