Восхитительные женщины. Неподвластные времени - Серафима Чеботарь

Наталья Гончарова – не просто тезка знаменитой красавицы, супруги Пушкина. Она происходила по прямой линии от младшего брата Натальи Николаевны Сергея Николаевича Гончарова и приходилась, таким образом, Натали двоюродной правнучкой. Однако знаменитый когда-то богатством и трудолюбием дворянский род Гончаровых давно захирел; уже при отце Натальи Николаевны от огромных богатств рода, нажитых на изготовлении полотна и парусины, не осталось и следа, а его потомки и вовсе едва сводили концы с концами, не выслужив ни крупных чинов, ни приличных состояний.

Отец будущей художницы Сергей Михайлович Гончаров – чуть ли не первый из нескольких поколений Гончаровых, сумевший добиться успеха на профессиональном поприще. Он стал архитектором, причем достаточно известным. Окончив Московское училище живописи, ваяния и зодчества, Сергей Михайлович много работал в Москве, строил доходные дома. Заказы были ответственные – жестокая конкуренция вынуждала владельцев доходных домов соревноваться друг с другом в красоте, удобстве и оригинальности архитектурных решений. Некоторые из построенных Гончаровым зданий – в Староконюшенном переулке, на Пятницкой, на Зубовской площади – и несколько церквей в подмосковных селах сохранились до сих пор.

Однако за профессиональные успехи Сергей Михайлович заплатил фактическим развалом своей семьи. Его жена Екатерина Ильинична, в девичестве Беляева, была дочерью профессора Московской духовной академии, но, кроме набожности и привычки к учебе, отец ничего не дал своим многочисленным детям. Он тяжело болел и умер, когда Екатерина едва окончила институт благородных девиц. Ей пришлось работать гувернанткой в помещичьих семьях, забыв о намечавшейся карьере музыкантши. В очередной такой семье она познакомилась с Сергеем Гончаровым, за которого вскоре и вышла замуж. Жили молодые у родителей Сергея в тульской деревне Лодыжино, в маленьком флигеле, бедно и неустроенно. Их первая дочь Наталья родилась 21 июня (2 июля) 1881 года, а еще через четыре года появился на свет сын Афанасий, названный так в честь основателя рода Гончаровых. Но ни жена, ни дети не могли привязать Сергея Михайловича к дому: он уехал учиться в Москву и навещал семью крайне редко. Екатерина Ильинична сама, как могла, учила детей, потому что платить за обучение не было возможности. Многие биографы сходятся на том, что именно своему тяжелому, неустроенному детству Наталья Гончарова обязана скрытностью и сдержанностью характера, отличавшим ее всю оставшуюся жизнь.

Н.С. Гончарова. Автопортрет с желтыми лилиями, 1907 г.

Когда дела у Сергея Михайловича наладились, он перевез семью в Москву. Гончаровы поселились в Трехпрудном переулке, все вместе – но отдельно: Сергей Михайлович в своей квартире, Екатерина Ильинична в своей. Семья держалась только благодаря ее усилиям. С отцом, суровым и замкнутым, Наталья так и не стала близка – в отличие от брата, который впоследствии тоже стал архитектором и работал вместе с отцом. Наталья кочевала по гимназиям, выделяясь среди одноклассниц разве что замкнутостью и тульским говором, не блеща ни успехами в учебе, ни талантами на уроках рисования. Одно запоминали о ней – невероятное прилежание и любовь к труду.

Окончив гимназию, Наталья пошла на медицинские курсы – но сбежала оттуда через три дня. Потом поступила на историко-филологический факультет Высших женских курсов, как она сама потом говорила – вслед за единственной подругой, с которой не хотелось расставаться. Но через пол года ушла и оттуда. Все эти метания, по свидетельству самой Натальи Сергеевны, происходили от неуемной жажды деятельности и полного непонимания того, в какой области эта деятельность должна происходить.

Наконец в 1901 году Наталья Гончарова поступила в Московское училище живописи, ваяния и зодчества на скульптурное отделение, где ее учителями были Павел Петрович (или Паоло) Трубецкой и Сергей Михайлович Волнухин – выдающиеся мастера импрессионистического стиля в портретной скульптуре. Под их руководством Наталья не только успешно овладевает мастерством скульптора, но даже получает в 1904 году малую серебряную медаль за выполненные из глины этюды животных.

Но главным в училище для Натальи оказалась вовсе не медаль, а знакомство с Михаилом Ларионовым, обучающимся на отделении живописи. Ровесник Гончаровой – он родился всего на месяц раньше (что позволило впоследствии обоим художникам, склонным к играм с датами, утверждать, что они родились в один день), Михаил Федорович родился и вырос в Тирасполе в семье военного фельдшера. В училище он поступил еще в 1898 году, занимался у Исаака Левитана, Валентина Серова и Константина Коровина, но интересовался больше новейшей французской живописью, изучать которую ходил к известному коллекционеру Сергею Ивановичу Щукину. За воплощенные Ларионовым в своих работах идеи французских новаторов, названные руководством училища «художественным вольномыслием», его трижды исключали, но под давлением любивших «вольнодумца» преподавателей трижды принимали обратно. С Натальей Гончаровой они познакомились, по некоторым данным, еще в 1900 году – некоторые говорят, что именно Ларионов уговорил Наталью поступить в училище. И он же через несколько лет убедил в том, что ее истинное призвание – не скульптура, а живопись: «У вас глаза на цвет, а вы заняты формой. Раскройте глаза на собственные глаза!» По примеру Ларионова Гончарова стала посещать класс Коровина, и после первых же, еще неудачных, попыток пришло понимание, что живопись – это ее, навсегда: «Я вдруг поняла, что то, чего мне не хватает в скульптуре, есть в живописи… есть – живопись». Поначалу у Натальи ничего не получалось, но однажды, после недолгой размолвки, Ларионов пришел в гости и обомлел: все стены были увешаны картинами, свежими, полными цвета, необыкновенными по исполнению. «Кто это сделал?», – спросил он в восхищении, и Наталья призналась: «Я!»

М. Ларионов. Автопортрет, 1910 г.

Чуть ли не с первых дней знакомства Ларионов и Гончарова всегда были вместе, соединившись и в жизни, и в творчестве. Ларионов переехал к Гончаровой в Трехпрудный, но брак художники не оформляли, выражая таким образом и «протест буржуазной морали», и то, что их чувства выше любых формальностей. Как говорила сама Наталья Сергеевна: «Ларионов – это моя рабочая совесть, мой камертон. Есть такие дети, отродясь все знающие. Пробный камень на фальшь. Мы очень разные, и он меня видит из меня, не из себя. Как я – его».

Художники практически не расставались, только на лето разъезжались в разные стороны на этюды, она – в Крым или по России, он – в деревню или родной Тирасполь. Ларионов, начавший выставляться еще в 1900 году, постепенно приобретал широкую известность, во многом обусловленную его скандальными выходками и не менее скандальными картинами, в которых было сильно влияние французского импрессионизма, а затем фовизма. Вместе с Ларионовым стала известна и Гончарова, хотя в ее творчестве до поры было сильно традиционалистское начало. Но страстная, открытая, бурлящая, увлекающаяся и увлекающая натура Ларионова достаточно быстро привлекла Гончарову в ряды ярых сторонников сверхсовременного искусства. Вместе они стояли у истоков неопримитивизма, утверждаемого как параллель французскому фовизму и немецкому экспрессионизму, были признанными лидерами русского авангарда. По мнению критиков, картины Ларионова, в которых причудливо смешались русский лубок, городской фольклор и европейское новаторское искусство, порождали «новую эмоцию и по-новому строили глаз зрителя». В 1910 году Ларионов и Гончарова, а также их друзья – Роберт Фальк, Аристарх Лентулов, Илья Машков, Александр Куприн, Петр Кончаловский, Давид Бурлюк, Казимир Малевич и другие – организовали авангардистское течение «Бубновый валет». Название придумал Ларионов в противовес претенциозным и утонченным названиям, характерным для художественной жизни того времени: согласно старинному французскому толкованию, эта карта обозначала «мошенника» или «плута». Выставка «Бубнового валета» пользовалась невероятным, на грани всероссийского скандала, успехом, сопровождавшимся шумихой в прессе и ажиотажным спросом на билеты. Члены группы надолго стали персонажами светской и бульварной хроники. Картины бубнововалетовцев, так не похожие на привычные завсегдатаям вернисажей классические полотна выпускников Академии художеств, сами по себе вызывали скандал за скандалом, а Ларионов еще подкреплял свои искания теоретическими манифестами, которые с немалой изобретательностью размещал в газетах – то под видом интервью, то как рецензии на выставки. Даже карикатуры в юмористических изданиях, которые не могли пройти мимо скандальной славы «Бубнового валета», были им на руку, поскольку не только служили рекламой их выставкам, но и в сжатом и доступном виде несли их идеи в читательские массы. Когда в Политехническом музее проводились диспуты о новом искусстве с участием бубнововалетовцев, количество желающих попасть на них было столь велико, что требовались усиленные наряды конной полиции для наведения порядка. Много шуму наделал и изобретенный Ларионовым «лучизм» – одно из первых беспредметных течений в живописи, когда изображается не сам предметный мир, а потоки света и цвета – излучения предметов, теряющих в этих потоках свой предметный облик.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});