Двойной расчет - Барбара Абель

— Ты полагаешь, это надо обсуждать именно сейчас?

— Нет, но… Там будут все! Ведь это субботний вечер! Почему бы не пойти и мне тоже?

— Поговорим об этом вечером.

Леа удовлетворенно улыбается: можно считать, что она своего добилась. Люси встает из-за стола, бежит в переднюю, надевает пальто, затем возвращается на кухню и вынимает Габриэль из стульчика.

— До вечера, мои дорогие, — говорит она, нежно целуя Макса и Леа. — Одевайтесь побыстрее, иначе опоздаете в школу.

Джереми провожает жену до двери. Он берет на руки Габриэль, которая в ответ улыбается так лучезарно, что отцовское сердце тает от счастья. Люси тем временем теряет драгоценные минуты на поиски сумочки и ключей.

— У тебя сегодня занятия? — спрашивает она, нежно целуя мужа.

— Два урока фортепиано и один — сольфеджио. Это утром. А потом еще репетиция. Раньше пяти часов я не вернусь.

— Хорошо, значит, я схожу за детьми в школу и за Габриэль в ясли.

— И не забудь, что сегодня Жан-Мишель с Мирандой придут к нам ужинать.

— Не беспокойся, я помню. Я вчера уже все купила, поможешь мне приготовить?

— Можешь на меня рассчитывать.

Забирая крошку-дочь у Джереми, она пользуется моментом, чтобы прижаться к нему и поцеловать его еще раз.

— Ах, ах! Какая любовь!

Макс стоит рядом, брезгливо глядя на родителей.

Люси и Джереми, словно два заговорщика, обмениваются быстрым взглядом.

— А ты? — со смехом спрашивает Джереми. — Ты не будешь целовать свою возлюбленную?

Мальчуган энергично мотает головой.

— Ни за что! Девчонки такие дуры!

— Ну ладно, я побежала! — произносит она, в последний раз целуя Макса в лоб. — Леа! Я ухожу! До вечера, моя дорогая!

Девушка выбегает в переднюю, чтобы поцеловать мать. Макс и Леа встают на цыпочки, чтобы попрощаться с малышкой. Когда входная дверь закрывается за Люси, Джереми торопит детей.

— Ну-ка, быстро! Мы тоже опаздываем!

* * *

Вернувшись домой, Джереми идет на кухню и разваливается на стуле. Он любит это время дня: в доме никого, вокруг умиротворяющая тишина. Скоро явится первый из учеников, а пока что у него есть четверть часа, когда он может предаться блаженной лени. Возможность, которой он очень дорожит.

* * *

Прошло пять лет. Пять долгих лет, в течение которых жизнь не переставала разворачивать перед героями свой удивительный, полный неожиданностей спектакль. С того дня, как Люси встретила свою мать, изменилось многое. Теперь они часто видятся и, если бы их не разделяли столь большие расстояния, виделись бы еще чаще. Они старались получше узнать друг друга, учились ценить, понимать. С юности Аделина Лебрюн решила посвятить свою жизнь Богу, и Люси пришлось принять ее выбор, даже если поначалу это было непросто. В то же время ответ на главный вопрос был дан сразу, так что ненужные оправдания не отягощали их внутреннего диалога. Аделина не хотела обсуждать этот вопрос напрямую. О своем отце, точнее, о родителе Люси до сих пор ничего не знает. Ей известно лишь то, что ужасное событие постигло молодую послушницу как раз в тот момент, когда она готовилась к посвящению. Стала ли она жертвой изнасилования? Может быть. Как бы то ни было, истовая вера ее матери объяснила многое: свернуть с избранного пути для Аделины было немыслимо.

В конце концов между матерью и дочерью, встретившихся после тридцатипятилетней разлуки, установились спокойные, безмятежные отношения. Когда Люси пришлось восстанавливать свою рухнувшую жизнь, она надеялась на поддержку матери, но та оказалась не готова помочь. Монахиня вступала в последнюю пору своей жизни, проведенной в монастыре, который возглавляла уже несколько лет. Вначале Люси надеялась, что они постараются нагнать потерянное время. Но Аделина дала понять, что дочь может рассчитывать лишь на помощь, касающуюся состояния ее души, поскольку менять свою жизнь настоятельница монастыря не намерена. Люси испытала некоторое разочарование и даже горечь: ей было непонятно, как можно было предпочесть Бога собственным детям. Но с течением времени душевная ясность Аделины, ее спокойная ласковость одержали верх. Люси приняла выбор матери и научилась любить ее за то, что воплощала собой эта женщина.

В течение нескольких месяцев с момента их встречи они много разговаривали, часто встречались, понемногу раскрываясь друг перед другом. Несмотря на плотную завесу молчания, скрывавшую обстоятельства нежелательной беременности, Аделина поведала дочери о том периоде ее жизни. Конечно же, решение покинуть своих детей далось ей нелегко, но мысль отказаться от миссии служения Всевышнему казалась еще более ужасной. Свою беременность она восприняла как посланное ей испытание. А когда узнала, что у нее будет двойня, попыталась постичь высший смысл, который усматривала в своем несчастье. Тогда Аделина решила, что ее душа стала местом, где сошлись в схватке счастье и печаль, которые, подобно демонам, оспаривали друг у друга ее плоть. Именно поэтому она и назвала девочек Анжела и Люси.

Впервые на след своей биологической матери Анжела напала в 2001 году. Узнав о той жизни, что вела Аделина, и поняв причину, побудившую ее отказаться от детей, дочь решительно взбунтовалась против выбора матери. Несокрушимое спокойствие Аделины не оказывало умиротворяющего воздействия на нее — напротив, оно лишь еще больше разжигало гнев. Болезненно ревнивая, яростно отказывающаяся делить свою мать с кем бы то ни было, Анжела так и не простила ее. Более того, молодая женщина решила, что если она не может насладиться материнской любовью, то и никто другой не должен иметь на это права. Особенно это касалось Люси! Не желая испытывать постоянных сожалений, Анжела предпочла вовсе вычеркнуть из своей жизни память о недостойной родительнице.

Она постаралась убедить себя в том, что ее мать умерла. И в конце концов поверила в это.

* * *

Вернувшись в Брюссель, Люси пришлось столкнуться с громадными переменами в своей жизни. Поменяв место жительства, она поселилась в квартире на улице Испании, откуда было недалеко возить детей в школу. Похороны Ива стали еще одним серьезным испытанием. А кроме того, ей пришлось срочно подыскивать себе работу, чтобы иметь возможность содержать детей без посторонней помощи. Парадоксальным образом свалившиеся на нее заботы в конечном счете помогли наладить новую жизнь. Максу и Лее тоже пришлось нелегко: они должны были привыкнуть к пустоте, оставленной в их душах уходом отца, а также к определенным материальным трудностям, о которых до тех пор семья не знала. Миранда, Жан-Мишель, Мирей и Жак старались быть рядом и поддержать Люси с детьми свойственной им дружеской энергией и любовью.

Узнав о том, что пришлось пережить за эти годы приемной дочери, Мирей и Жак были потрясены. Пришлось пережить долгие разговоры, расспросы и признания, прежде чем эта страница жизни Люси наконец перевернулась. Мирей без особой ревности встретила появление биологической матери своей девочки — после нескольких встреч она нашла ее очаровательной.

Что же касается Анжелы, то врачи признали ее психически нездоровой, а следовательно, не несущей ответственности за содеянное, и это помогло ей избежать суда присяжных. Ей был предписан курс специального лечения. Люси добилась, чтобы сестру поместили в клинику, расположенную неподалеку от ее дома, в окрестностях Брюсселя. Казалось, Анжела наконец обрела душевный покой. Она продолжала называть себя Люси, постоянно интересовалась жизнью «своих» детей, оплакивала смерть «своего мужа», но прежней агрессивности уже не было. Через несколько лет врачи стали говорить о полном излечении. А теперь Анжеле позволяли бывать с семьей на праздниках, а также ездить с ними на каникулы в июле и августе, но делали это всегда под ответственность сестры. Мишель Массо тоже время от времени навещала ее, однако разорванные много лет назад отношения полностью так и не восстановились. И все же пожилая дама простила Анжелу, обретя наконец душевный покой.

Все это время Джереми постоянно присутствовал в жизни Люси, помогая преодолевать выпавшие на ее долю трудности. Любовь между ними возникла не сразу. Она рождалась постепенно, от месяца к месяцу, ото дня ко дню. Не желая себе в этом признаться, Джереми испытывал ощущение, что в лице Люси обрел наконец ту, в которую так сильно влюбился в юности. В Анжелу, которую когда-то считал женщиной своей жизни. Он гнал от себя эту мысль, отказываясь верить, будто судьба оказалась настолько хитроумной, что сыграла с ним такую шутку.

И все же…

Что, если Люси — это Анжела? А Анжела — Люси? Ведь наша идентичность — всего лишь способ упорядочить жизнь человеческого общества. Да, женщину, с которой он жил, звали Люси, вдова Жилло, а ныне супруга Джереми Лаво. В этом не было никаких сомнений, но тем не менее он испытывал странное чувство. Те несколько месяцев, что они тесно общались втроем, сестры не переставали играть в некую игру, имевшую целью запутать себя и окружающих. Они тщательно старались затушевать малейшую разницу между собой, чтобы стать единым целым. Одна была хрупкой и уступчивой, другая — решительной и властной, но, используя свое сходство как инструмент, они настойчиво лепили из двух личностей одну, пока всемогущая судьба не разрушила этот замысел, увенчав их историю собственной развязкой.