Стихотворения - Всеволод Рождественский

336. ШОПЕН

Встала луна над Парижем, осеребрив черепицы.Словно кто тронул рукою, он пробудился в ночи.Как неотступно в разлуке бедная родина снится!Сел у рояля в халате, тихо зажег две свечи.

К смутным виденьям вернуться память не сразу заставишь.Луч, проскользнувший в окошко, на половицах простерт.Легкие пальцы коснулись холодом тронутых клавиш —И пробежал, замирая, скорбно вздохнувший аккорд.

«Что же мне снилось? Не в роще ль солнце запутало косы,Озеро пересыпало серебряную чешую,Пойманный тополем ветер качался над рожью белесой,Села ползли по оврагам, и яблонь цвела, как в раю?

Шел я по давним дорогам, было мне двадцать — не больше,Ласточки резали воздух, темный боярышник цвел,Прямо в лицо мне глядела голубоглазая Польша,И разноцветное солнце падало в гулкий костел.

На перекрестке тропинок встало в колосьях распятье.Песня вдали замирала, тихо дымилась река.Девушка — венчиком косы — в темно-сиреневом платьеБросила мне на дорогу синий огонь василька.

Нет, это замок в Карпатах, дубовые срубы в камине,Пяльцы девичьих светелок, отцовский закрученный ус,Цоканье четок и речи, звонкая льдинка латыни,Листья багряного сада, белого яблока хруст.

Лица поблекших портретов, сумрак гостиной овальной,Рокот застенчивой арфы, дедовский пенистый мед,Шум кринолинного шелка в отзвуках музыки бальной,Свечи в тяжелых шандалах, шкуры — трофеи охот…

Всё это было когда-то… Теперь под дождем невеселымВ пущу уходят повстанцы, смерть косит жатву свою.Пушки царя Николая бьют по соломенным селам,Гибнут отважные братья в долгом неравном бою».

Душно в салонах Парижа. Давит бессилье покоя,Чем же он мог бы отсюда скорбному краю помочь?Гулкое сердце рояля подняло волны прибоя,Катятся гневно аккорды в тихую лунную ночь.

Перед распятой отчизной он преклоняет колена.Нет, не повергнута Польша! Нет, не сгинела она!Павшим — священная память в траурном марше Шопена,Верящим в вольность народа — слава на все времена!

1932, <1974>

337. «Нет, судьбой я не пленен иною…»

Нет, судьбой я не пленен иною,Не напрасен этот смутный пыл.Но за всё, что делалось со мною,Я ценою сердца заплатил.

И отныне гроздью винограда,Налитого горечью земли,На груди неведомого садаЯ качаюсь в солнечной пыли.

Всё, чем жил я в гордости и споре,Всё, чем мир был невозвратно нов,Для меня теперь лишь грохот моря,Да безлюдье гулких берегов.

Сколько нужно было зреть и гнуться,Чтобы здесь, среди склоненных ив,Из земли возникнув, к ней вернуться,Круг существованья завершив!

1939 — <1974>

338. «Тебя не по пристрастью своему…»

Тебя не по пристрастью своемуЯ сотворю — но как-нибудь иначе,Как победитель, славу обниму,Но, побежденный, всё же не заплачу.Ну, хочешь — станешь утренней звездой,Хотя в ночи ты ярче бы сияла,Иль яблоневой веткою простой,Иль колкою крупинкою кристалла?Иль просто русским полевым цветком,Ромашкой, что ли, нежнолепестковой,Иль вербою, склоненной над прудом,Гордящейся пушистою обновой?И ничего в том сказочного нет —Одни лишь образы природы русской.Ведь только с ней я радостью согрет,И хоть иду к тебе тропою узкой,Зато она вся в травах и росе,Напоена отстоем медуницы,Когда встает заря во всей красеСтруистым оперением жар-птицы.

Январь 1974

339. «Не так далеко до восхода…»

Не так далеко до восхода,Тумана развеялась прядь…Какая на сердце погода,Никак не могу я понять.

А снилась степная дорога,Лиловые горы вдалиИ легкого лунного рогаОсколок в небесной пыли.

И было немного тревожноИдти — неизвестно куда,Но конь мой ступал осторожно,А рядом журчала вода…

И как непохоже всё этоНа комнату с низким окном,На крыши, на проблески светаВ пейзаже моем городском!

Но всё же по-прежнему тянетСтупить хоть во сне за порог,В простор потонувших в тумане,Зовущих всё дальше дорог.

Февраль 1974

340. РОДНЯ

Был деревенский дом с верандой,С густой сиренью над крыльцомИ слабо пахнущий лавандой,Хранимый теткой АлександройСемейный плюшевый альбом.

Был стол с кипящим самоваром,Ковра настенного узорИ после бани с легким паром,Как подобало старым барам,Неспешный чайный разговор.

Была еще библиотекаПтенцов Вольтерова гнезда,Бюро с консолью, стол-калека…Шли девятнадцатого векаШестидесятые года.

Был юноша с лицом девичьим,Шеллингианец и поэт,Предпочитавший «суть» — «обличьям»,Вчера окончивший с отличьемМосковский университет.

Он Герцена и ОгареваПри свечке за полночь читал,В дыханье сумрака ночногоОн слушал «Колокола» слово,Его разгневанный металл.

Вдохнув со сверстниками вместеФилософический туман,Уже извел листов он двести,Чтоб доказать, что дело чести —Освобождение крестьян.

Таким ли был мой предок дальний,Скрипевший допоздна перомИль, распахнув окошко спальни,Глядевший на рассвет печальныйНад нищим сгорбленным селом?

Случилось — и притом не кстати ль?Судьба капризна и слепа,—Его единственный приятель,Такой же, в сущности, мечтатель,Был сыном сельского попа.

Враг пустословья, карт и водки,Уездных сплетен сдувший сор,Он был известным в околоткеУчителем в косоворотке,Попавшим сразу под надзор.

Слыл запевалой голосистым,Живым очкастым чудаком,Некончившим семинаристом,А проще — ярым нигилистом,Что и с Базаровым знаком.

Среди уездного зверинца,В прекраснодушии мечты,Сошлись — потомок якобинцаИ ранний образ разночинцаДушой и мыслями на ты.

Так дополнял один другогоВ догадках памяти моей,И русское простое словоВ тревогах века роковогоСоединяло двух друзей.

В нем всё — и радость и тревога,Любви и мужества оплотИ к Правде торная дорога,Вместившей неисчетно многоВ великом имени «народ».

В нем вся история России,Мятежной, скованной страны,Когда во времена лихиеСвободы ждали, как мессии,Отчизны лучшие сыны.

И был для сердца путь единый,Неотвратимый, как судьба,Самоотверженный и длинный,Сквозь все преграды и стремнины:Одним — мечта, другим — борьба.

Но кто бы мог сказать заране,Что не пройдет и сотни лет,Как рухнет ночь и буря грянет,А правнукам пора настанетПереиначить белый свет?

О предках лишь воспоминаньеХранится в летописи дней,Но разве все их порыванья —План неоконченного зданья —Чем отдаленней, тем бледней?

По капле море собиралось,И по крупинке соль росла,А зорь пророческая алостьНеудержимо разгоралась,Пока всё небо не зажгла.

Сквозь прошлого туман нередкий,В просветах будущего дняВам — право доблестной разведки,Мои неведомые предки,Моя далекая родня!

Зима 1974

341. «Пойдем со мной вдоль тихого канала…»

Пойдем со мной вдоль тихого каналаИ этих спящих каменных громадТуда, где белой ночью ты стояла,Где львы висячий мостик сторожат.

Я здесь один, нас разделили годы —Забвения сгустившаяся тьма,Но так же смотрят в дремлющие водыДавно нас пережившие дома.

Нет и меня, мы оба только тени,И лишь теперь нам встретиться даноВо мгле других извечных повторений,На миг иль навсегда — не всё ль равно!

Май 1974

342. НЕСМЕЯНА