Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

двор с царской казной, придворный Благовещенский собор с его драгоценными, украшенными золотом и бисером, иконами письма старого Греческого и Андрея Рублева. Сгорела оружейная палата с воинским оружием, Постельная палата и погреба с царской дорогой утварью, царская конюшня, митрополичий двор. Погорели богатые кремлевские монастыри, Чудов и Вознесенский, с несколькими старцами и старицами. Почти все кремлевские дворы боярские выгорели. Одна башня с порохом также взлетела на воздух с частью стены. Отсюда огонь распространился на соседний Китай-город и истребил едва не все, что осталось от предыдущего пожара. На Большом посаде он опустошил еще улицы Рождественку и Мясницкую, Покровку, Варварку, Тверскую, Дмитровку и некоторые другие места, со многими храмами и монастырями, в которых погорело множество старых книг, икон и дорогой церковной утвари. При сем пожаре погибло до 1700 мужчин, женщин и детей. Летописцы замечают, что такого страшного пожара не бывало в Москве от самого ее начала.

Митрополит Макарий едва не задохся от дыма в Успенском соборе, откуда он собственноручно вынес образ Богородицы письма св. Петра митрополита. В сопровождении протопопа Гурия, который нес за ним Кормчую книгу, Макарий взошел на Тайнинскую башню; но от дыма не мог тут долго оставаться; его на канате стали спускать на набережную Москвы-реки; канат вдруг оборвался, и митрополит так ушибся, что едва пришел в себя. Его отвезли в Новоспасский монастырь. Царь с семьей своей и с боярами уехал из города за Москву-реку в свое село Воробьево. На следующий день он с боярами навестил больного митрополита в Новоспасском монастыре. Тут некоторые, в том числе и духовник царский, протопоп Благовещенского собора Федор Бармин, начали говорить царю, будто Москва сгорела от какого-то волшебства, посредством которого вынимали сердца человеческие, мочили их водою и тою водою кропили город. Царь как бы внял такому грубому суеверию и неосторожно поручил боярам произвести розыск. Спустя несколько дней бояре приехали на Кремлевскую соборную площадь, собрали черных людей и начали их спрашивать: кто зажигал Москву? Черные люди, очевидно заранее подготовленные, закричали, что это княжна Анна Глинская со своими детьми волховала помянутым выше способом. На ту пору княжна Анна с сыном Михаилом находилась в своих ржевских поместьях, а другой ее сын Юрий стоял тут же среди бояр. Услыхав страшные слова, он поспешил укрыться в Успенский собор. Но толпа, наущаемая боярами, бросилась за ним, вытащила его из храма и, убив на месте, бросила его тело на торгу, где казнили преступников. Убийство Глинского было началом народного мятежа. Чернь бросилась после того на его двор, принялась грабить и бить насмерть его людей; причем погибло много детей боярских из Северской области, которых сочли за людей Глинских. На третий день после убийства мятежная толпа явилась в Воробьево и требовала от царя выдачи его бабки княгини Анны Глинской с сыном Михаилом, которых он будто хоронит в своих покоях. Иоанн велел своим дворянам схватить нескольких мятежников и немедленно их казнить. Толпа в страхе разбежалась. Мятеж был усмирен, но вместе с ним прекратилось господство Глинских. Князь Михаил Васильевич, узнав об участи брата, испугался и вместе с князем Турунтаем-Пронским хотел бежать в Литву; они были схвачены, но потом прощены и отданы на поруки; причем с Глинского сняли сан конюшего. Очевидно, против Глинских, как ненавистных временщиков, действовала целая боярская партия с помощью царского духовника Бармина. Во главе этой партии встречаем князя Федора Скопина-Шуйского; а прежнее господство Шуйских, как мы видели, было низвержено советом Глинских. К той же партии примкнул и дядя царицы Григорий Юрьевич Захарьин.

Однако после свержения Глинских ни Шуйские, ни Захарьины не явились во главе управления. Самыми приближенными к государю и самыми влиятельными людьми выступили два незнатных мужа: Сильвестр и Адашев.

Сильвестр происходил из Новгорода Великого и находился в числе священников придворного Благовещенского собора. Он был и прежде известен Ивану Васильевичу. Один современник говорит, что сей муж воспользовался страхом, в который повержен был юный царь народным мятежом после страшного пожара, и начал заклинать его Божьим именем, чтобы тот исправил свое поведение; приводил ему слова из Св. Писания и даже рассказывал ему о каких-то видениях и чудесах. Своими увещаниями он будто бы так поразил впечатлительную душу Иоанна, что в последнем совершился явный нравственный переворот: юный царь устыдился своих прежних поступков, смирился духом и подчинился влиянию простого иерея. Но вероятнее, что Сильвестр постепенно приобрел доверие и уважение царя благодаря своей начитанности и дару слова, а главное, своему уму и твердому характеру. В то же время в союз с Сильвестром выдвигается любимый Иоаннов ложничий, или спальник, Алексей Адашев, молодой человек, отличавшийся умом и привлекательным нравом. Благотворное влияние этих двух мужей поддерживает добродетельная супруга царя Анастасия. Заодно с ними, очевидно, действует и митрополит Макарий, который, вероятно, знал и уважал Сильвестра еще в Новгороде Великом, а теперь способствовал его приближению к царю. С этого времени открывается краткая, но блестящая эпоха Иоаннова царствования, ознаменованная успехами во внутренних делах и во внешней политике. Сам царь, очевидно, умерил свою привычку к пустым забавам и проводил время или в заботах правительственных, или в походах и благочестивых путешествиях. А в свободное время он, вероятно, под руководством тех же Макария и Сильвестра углублялся в чтение душеполезных книг, каковы: творение Отцов Церкви, жития святых, отечественные летописи и т. п. Впоследствии он любил блеснуть своей начитанностью и книжными сведениями, очевидно почерпнутыми в эту счастливую эпоху его жизни{30}.

Меж тем как царь, бояре и духовенство усердно заботились о восстановлении московских храмов и своих обгорелых палат, в царской семье справлены две новые свадьбы. Сначала Иоанн дал разрешение на брак своему младшему брату Юрию, а потом женил и двоюродного брата Владимира Андреевича. Любопытно, что в обоих случаях для выбора невесты употреблен был почти тот же способ, что и для царской свадьбы. Собрали девиц на смотр, но не со всего государства, а только дочерей княжеских и боярских в столице; из них царь вместе с женихами выбрал невест: Юрию Васильевичу княжну Ульяну, дочь князя Дмитрия Палецкого, а Владимиру Андреевичу девицу Евдокию, дочь Александра Нагого. Свадьбы эти были венчаны также митрополитом и пышно отпразднованы при дворе с теми же многочисленными обрядами и церемониями, как царская. Юрия с женою Иоанн поместил в собственном дворце и почти всегда держал его при себе. На важных правительственных грамотах стали писать: «Царь и великий князь с своей братией и с бояры (уложил)».

За сим последовал весьма важный шаг со стороны молодого государя: