Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

скоро показали, что тут отношения были другие. Несмотря на торжественные клятвы и шертные грамоты, утвердившие условия мира с Москвою в августе (1551 г.), уже в сентябре (1552 г.) начинается от Шиг-Алея ряд посольств на Москву с просьбою, чтобы государь пожаловал его Горною черемисою, потому что казанцы очень недовольны потерею этой области, волнуются и затевают новые крамолы. В то же время свияжские воеводы доносят царю, что казанцы не исполнили главного условия: освобождения всех русских пленников; многих попрятали и держат их в тесноте, а Шиг-Алей не настаивал на исполнении условия, опасаясь еще больших волнений. Иван Васильевич шлет Казанскому царю и вельможам богатые подарки и строго подтверждает свое требование о выдаче всех пленных, а на просьбы об отдаче Горных черемис отвечает решительным отказом. В Казани Шиг-Алей действует с обычною своею жестокостью и жадностью: узнав, что часть вельмож сносится с ногаями и умышляет на его жизнь, он зазвал их к себе на пир и тут велел всех перебить; погибло до 70 заговорщиков, остальные разбежались. Но после того положение его еще ухудшилось, ибо волнения и нелюбовь к нему народа усилились. От Ивана Васильевича вновь приехал Алексей Адашев и начал склонять Шиг-Алея к тому, чтобы он укрепил город русскими людьми, т. е. чтобы впустил в Казань русский гарнизон. На это предложение хан дал следующий ответ: «Я мусульманин и не хочу стать против своей веры, не хочу также изменить государю; кроме него мне уехать некуда; но прежде чем уеду отсюда, постараюсь еще извести лихих людей, испорчу пушки, пищали и порох; тогда пусть государь приходит сам и промышляет». Спустя несколько времени, он так и сделал. Узнав, что казанские вельможи ссылаются с Москвою, просят взять от них Шиг-Алея и прислать своего наместника, хан в марте выехал из города под предлогом ловить рыбу на озере, причем взял с собою многих стрельцов. Но вместо рыбной ловли он приехал в Свияжск и выдал воеводам захваченных им вельмож, числом 84 человека.

Главный свияжский воевода князь Семен Микулин-ский послал к казанским начальным людям с грамотами, объявляя, что царь исполняет их челобитье: Шиг-Алея от них сводит и назначает туда его, князя Семена, наместником, а потому звал их в Свияжск для присяги. Казанцы изъявили готовность, действительно лучшие люди стали приезжать для присяги в Свияжск, а в Казань прибыл стрелецкий голова Черемисинов с толмачом и начал отбирать присягу от народа. Уже в Казани делались приготовления к приему наместника и его свиты; уже наместник прислал свой обоз под прикрытием некоторого числа детей боярских, казаков и 72 пищалей, а сам он двинулся к Казани с войском, с воеводами Иваном Шереметевым, князем Серебряным, князем Ромодановским и готовился мирно, торжественно вступить в Казань. Вдруг все изменилось. Когда воеводы приблизились, казанцы поспешно затворяли городские ворота, хватали оружие и занимали стены. Русская летопись приписывает эту внезапную перемену трем вельможам казанским, князьям Исламу и Кебеку и мурзе Аликею. Они были в числе захваченных Шиг-Алеем противных ему вельмож. Но воеводы оплошали, поверили их уверениям и позволили им наперед себя ехать в город. А эти люди, прискакав в город, начали кричать, что русские хотят побить весь народ, о чем они будто слышали от самого Шиг-Алея и его Касимовских татар. Это была искра, брошенная в порох. И без того наиболее ревностные казанские мусульмане, возбуждаемые своими муллами, с ненавистью смотрели на водворявшееся у них господство христианской Москвы, когда-то покорной татарской данницы. При таком настроении понятно, что нелепая весть о предстоящем избиении подняла весь город и он встал как один человек. Тщетно воеводы вступали в переговоры, уговаривали казанцев не верить лихим людям и предлагали дать новую присягу. Постояв дня полтора около стен, воеводы воротились в Свияжск и медлили начать военные действия в ожидании указа. Захваченных прежде казанских вельмож они посадили в тюрьмы, но некоторые из них успели спастись бегством. А казанцы не только задержали пришедших с обозом детей боярских и казаков, но потом и перебили их. Чтобы добыть себе царя, они послали в Ногайские улусы и взяли оттуда астраханского царевича Едигера. Этот Едигер, по-видимому, незадолго до того некоторое время находился в России в числе татарских служилых князей и участвовал в походе на Казань 1550 года, следовательно был знаком с московскими порядками и опытен в войсковом деле{32}.

Весна 1552 года была временем испытания для Московского правительства. После измены и восстания Казанских татар с той стороны приходили все неутешительные известия. Так Горная черемиса, подущаемая казанцами, отложилась от Москвы и снова перешла на их сторону. Неприятели уже имели несколько удачных встреч с москвитянами и истребили несколько русских отрядов. Московская стража, расставленная на перевозах по Вятке и Каме, не устерегла царевича Едигера: он успел переправиться через Каму, благополучно пришел в Казань и сел на ее престоле. В то же время в войске, занимавшем Свияжск, открылась сильная цынготная болезнь, от которой много умирало людей. К вящему горю, царю и митрополиту донесли, что в этом войске свирепствует ужасный разврат, вследствие скопившегося там большого числа освобожденных из Казани пленниц; что многие даже предаются содомскому греху и, кроме того, бреют бороды, чтобы нравиться женщинам. Против такого бедствия царь и митрополит немедленно приняли меры. В соборном Успенском храме отслужили торжественное молебствие, освятили воду над мощами святых; после чего отправили в Свияжск архангельского протопопа Тимофея, с святою водою для окропления города и с посланием к его жителям от митрополита Макария. В сем послании митрополит увещевал воинов крепко стоять за веру, блюсти чистоту душевную и телесную, избегать «пустотных бесед» и «срамных словес», блуда и содомии, а также не «класть бритву на брады своя», «понеже сие дело есть Латынския ереси». Этими грехами послание объясняло постигшие нас неудачи и болезни и грозило царскою опалою и церковным отлучением, если люди не покаятся и не исправятся.

Между тем в Москве шли деятельные приготовления к большому походу. В созванной царем усиленной боярской думе много было разных речей о том, идти ли самому государю. Некоторые советовали ему остаться, чтобы беречь государство от Крымской орды и от ногаев; но царь склонился на сторону противного мнения и решил лично вести рати на Казань. Всеми овладела мысль, что это должен быть последний поход, что пора покончить с таким вероломным и непримиримым врагом. Начальство над ратями царь распределил таким образом: воеводою большого полка назначил князя Ивана Федоровича Мстиславского, а товарищем ему князя Михаила Ивановича Воротынского; передовой полк поручил князьям Ивану