Метро 2033. Московские туннели (сборник) - Сергей Антонов

Товарищ Москвин торжественно поднялся со своего места и крепко пожал Чеке руку.

– Мне нравится твой план, товарищ комендант, – произнес с расстановкой генсек. – Считай, что коммунисты Красной линии всецело с нами. Соответствующее решение проведем через ЦК, но это формальность. Что потребуется для выполнения задания партии?

– Вирус хранится на поверхности. Тот, кто вскроет хранилище, неминуемо заразится и станет носителем.

У Москвина по спине пробежали мурашки, и он поежился.

– Ты собираешься пожертвовать нашими людьми? Или кем-то из своих подопечных?

– Ни то, ни другое. Мне, так же как и вам, дорог каждый член партии. А мои, как вы изволили выразиться, подопечные слишком слабы, чтобы проделать такой трюк. Заразу с поверхности доставит преступник, заочно приговоренный партией к смерти и прячущийся от нашей мести в Полисе.

– Ты кого имеешь в виду? – Генсек прощупал цепким взглядом нервное лицо коменданта, и его вдруг осенило: – Томский?

– Так точно. Этот отморозок безропотно пойдет туда, куда я прикажу ему.

– Но почему ты раньше не…

– Мне нужен ученый, – не обращая внимания на удивление Москвина, продолжал Чека, – ученый, который участвовал в разработке вируса и знает, как с ним обращаться. Но все это – мои заботы. От вас мне потребуется только разрешение на полную свободу действий. И ведь я его уже получил, не так ли? – Он обнажил свои мелкие зубы в хищной улыбке.

Дежуривший у вагона охранник никак не мог отделаться от чувства смертельной опасности, которое будили в нем прибывшие с посетителем сопровождающие: двое парней лет тридцати на вид, о «подвигах» которых он был наслышан. Эти двое на первый взгляд разительно отличались друг от друга. Первый был розоволицым, двухметрового роста альбиносом с красными глазами и подбородком, напоминающим формой острие штыковой лопаты. Картину довершали легкие, как пух, и почти прозрачные волосы, а также едва заметные серебристые ресницы и брови. Второй – смуглый, выбритый до синевы и стриженный «под ежик» жгучий брюнет из племени квадратнолицых. Его густые, черные брови, наоборот, соединялись над переносицей в одну линию, а волосы казались жесткими, как стальная проволока.

Оба молодчика вели себя спокойно, иногда даже одаривали охранника вежливыми, но словно натянутыми на лицо резиновыми улыбками. И все же тому было не по себе. Он пару раз откашливался, собираясь обратиться к спутникам коменданта, но что-то внутри мешало ему заговорить первым, а эти двое явно предпочитали помалкивать. Да и вообще, оба выглядели как наемные убийцы. Хорошо, при входе на станцию у всех посетителей оружие изымалось… Хотя эти мордовороты в оружии вряд ли нуждались. Судя по виду, они способны были разорвать человека на части голыми руками.

Полчаса прошло в напряженном молчании, и когда, наконец, из правительственного вагона вышел сияющий и несказанно довольный собой комендант Берилага, охранник с облегчением вздохнул: слава богу, все кончилось мирно. Он и не подозревал, что товарищ Москвин только что дал приказ о подготовке военных действий в масштабах всего Метро.

Оставшись один, генсек протянул руку к телефону и набрал короткий внутренний номер.

– Берзина ко мне! – командным тоном произнес он в трубку. – Как нигде нет? Разыскать!

Глава 3

Семя профессора Корбута

Как ни спешил Толя увидеть Елену, он все-таки развернулся и двинулся в торец станционного зала, к переходу на Арбатскую. Совет Полиса должен знать о том, что творится на Красной линии. Концлагерь – это уж слишком. В Метро! В тесном мирке, где каждому человеку каждую секунду грозит опасность! Разве мало того, что врагами жалкой горстки людей становятся голод и жажда? Разве недостаточно атак чудовищ с поверхности и подземных монстров? Разве не хватает угроз со стороны полоумных сектантов, готовых разорвать на куски любого чужака просто ради развлечения? Все Метро, рукотворная преисподняя, и есть сплошной концлагерь… Как можно устраивать новый кошмарный круг в этом аду? Когда такое вытворяли фашисты, занимавшие всего-то три станции, это было постыдно, омерзительно, но вообразимо. Когда концлагеря начинали создавать коммунисты, полноправные хозяева целой ветки, это становилось нестерпимо.

Шагая по межлинейнику, Томский уже точно знал, кому сообщит о концлагере. Полковник Сычев был одним из членов Совета, уважаемым кшатрием, к голосу которого прислушивались. А еще – одним из немногих руководителей Полиса, считавших Толика своим другом. Бывший десантник, Сычев руководил секцией рукопашного боя. Он являлся автором оригинальной концепции самообороны без оружия и считал Томского одним из самых талантливых учеников.

Отыскать Сычева было делом непростым – тот был вечно занят то на тренировках, то на бесконечных совещаниях. Однако сегодня Толе повезло. Он застал полковника в окружении группы старых вояк. Поседевшие в многочисленных передрягах псы войны просто болтали, вспоминая былые дела и погибших товарищей. Похожие друг на друга, кряжистые, с обветренными и грубоватыми лицами, они и говорили одинаково – короткими, рублеными фразами.

Томский не стал вмешиваться в разговор, а просто остановился в сторонке, дожидаясь, пока Сычев заметит его сам. Через несколько минут полковник встал и направился к гостю с широкой улыбкой на хитроватом лице.

– А-а-а, мама анархия, папа стакан портвейна? Здорово-здорово. Что, давненько не попадал под прессинг? Поразмяться пришел?

Увидев сосредоточенное выражение на лице Толика, полковник перестал улыбаться.

– Случилось чего?

Томский в двух словах изложил суть проблемы и уже в середине своего короткого рассказа по недовольному виду кшатрия понял, что сам факт существования Берилага для того не новость и не тайна. Выслушав сообщение Томского, Сычев хмыкнул, достал из кармана потертый кисет, обрывок бумаги и принялся сворачивать самокрутку.

– Что ж, это в их стиле… Берилаги, Гулаги… Аврал, Беломорканал, – произнес он, всецело сосредоточившись на своем важном занятии. – Сталинские штучки. А тебя, я вижу, всерьез зацепило?

– А тебя нет? – возмутился Томский.

– Остынь! – буркнул Сычев и, прикурив, разогнал ладонью клубы махорочного дыма. – В это дело Полис вмешиваться не станет. Может, со стороны мы и кажемся мечтателями, но на самом деле здесь живут прагматики, парень. Прежде чем предпринять что-либо, Совет просчитывает каждый шаг и лишь после этого действует. В Метро полно неотложных дел, в которые действительно следует вмешаться. Никаких Полисов на это не хватит. Предлагаешь объявить войну Красной линии? Лично я – «за»! Полковник Сычев хоть сейчас готов ввязаться в эту заваруху. А вот член Совета Полиса Сычев – категорически «против». Никаких войн! Если идти на конфронтацию по любому поводу, скоро довоюемся до того, что всех нас по пальцам можно будет пересчитать. Здравомыслие, Томский, обязывает! Не забывай, ты теперь живешь в Полисе – священном сердце этого треклятого подземелья. И этого сердца за всех болеть не хватит. Тут тебе не Войковская. Так что давай без эмоций и самодеятельности.

– Ну-ну, все ясно… Трезвый расчет и никаких лишних телодвижений, – с горечью констатировал Томский. – О своем контингенте печетесь…

– Точно, забота об людях… – с ударением на последнем слоге в слове «люди» произнес Сычев. – Да не убивайся так. Ну, чего ты с лица-то сбледнул? Доложил и спасибо. Считай, что принято к сведению. Как там твоя Ленка?

– Спасибо, хорошо.

Томский понял, что последний вопрос задан для формы и означает окончание разговора. Пожал полковнику руку и отправился восвояси.

Доложил и ладно. Свою миссию он выполнил и может с чистой совестью вернуться к беременной жене и тихо-мирно дожидаться рождения своего сорванца. Войны и стычки теперь не для него. Да здравствует мир! Пусть себе брат Вездехода томится в заключении, пусть художник рисует грустных мутантов за решеткой. Отныне дело анархиста Томского – сторона. У него есть семья, работа, усиленный паек и все необходимое для того, чтобы лет этак через десять получить место в Совете, состариться в Полисе и начать призывать будущих сорвиголов к рассудительности и здравомыслию.

Занятый своими грустными размышлениями, Толик и сам не заметил, как добрался до Боровицкой. Теперь настроение ему могла поднять только Елена.

Он попытался отыскать жену взглядом, но увидел, что ее место за рабочим столом пустует. Стопки книг, развернутая подшивка старых газет да парочка браминов в серых балахонах, ожесточенно спорящих об относительности времени и пространства. Скорее всего, Лена уже дома. Ведь сейчас у нее появилась масса чисто женских, связанных с беременностью проблем. Заглянув к себе в закуток и не найдя там жены, Томский вновь вернулся к ее рабочему столу. Елена там так и не появилась, и Толик решил дождаться ее, машинально перелистывая подшивку пожелтевших газет и прислушиваясь к научному бреду хранителей.