Метро 2033. Московские туннели (сборник) - Сергей Антонов

Вот о чем хотела сообщить ему Полянка, ниспославшая странный сон! Поток счастья вынес Толика и Лену на платформу, где он закружил возлюбленную в танце. Елена поняла: еще чуть-чуть – и будущий отец завопит так, что разбудит всю станцию, и зажала рот мужа ладонью.

Томский подхватил Лену на руки, отнес в комнату, уложил на кровать и прижался ухом к животу жены.

Толя своих родителей потерял в Катаклизм, и те немногие обрывки воспоминаний о семейной жизни, которые оставались в его душе, означали для него совершенное счастье, безмятежность, тепло. Он никогда не мог понять своих сверстников, которые обозленно или озабоченно бухтели, что их «баба залетела». Случилось бы такое с ним самим, думал Толя, вот было бы счастье! А тут еще от девушки, которую он так ярко любил, по-настоящему, впервые в своей жизни…

Доказывать будущему отцу, что месяц – слишком малый срок для того, чтобы услышать ребенка, было бесполезно. Он утверждал, что малыш уже шевелится, и до самого утра не отпускал Лену от себя, покрывая ее лоб и щеки восторженными поцелуями.

Когда Боровицкая начала просыпаться, Елена не выдержала и прогнала обалдевшего от счастья Толика на работу, пообещав родить к его приходу. Шагая по еще безлюдной платформе, Томский улыбался. Он испытывал непреодолимое желание рассказать о том, что произошло, первому встречному. Однако редкие, пока еще сонные обитатели Боровицкой явно были не готовы к тому, чтобы разделить его счастье.

До своего трудового места, расположенного в западном вестибюле Арбатской, Томский летел как на крыльях. Работа, которую он еще вчера считал монотонной и нудной, сейчас казалась благословением.

Пункт дезактивации, или «ПД», как называли его профессионалы, представлял собой сложенное из бетонных блоков и разделенное на три части помещение с трехлепестковой эмблемой радиации на входной двери. По разным сторонам первой комнаты располагались вешалки с чистой и рабочей одеждой, полки с респираторами и резиновыми перчатками, а также ведра с моющими растворами. Здесь же стоял небольшой, но довольно мощный дизельный генератор, питавший пылесос для обдувания книг. Обитая свинцовыми полосами дверь вела во вторую комнату. Тут высились стопки фолиантов, доставленных из Великой Библиотеки, и стол, на котором проходил первый этап дезактивации: один работник ПД подносил книгу, второй – переворачивал страницы, а Томский, вооружившись шлангом, сдувал радиоактивную пыль.

Проверка счетчиком Гейгера показывала, какие тома становились безопасными уже на первой стадии обработки, а какие нуждались в дальнейшей очистке. В третьей и последней комнате особо грязные фолианты подвергались обработке сухими гигроскопическими смесями солей и щелочей. Затем книги возвращались к Толику, под струю сжатого воздуха. Рабочий день заканчивался выносом чистых книг на платформу и тщательной уборкой помещения.

Профессия дезактиватора считалась опасной и оттого престижной. Томский и его товарищи получали все блага, которые мог предоставить им благодарный Полис: усиленный паек, лучшую одежду и обувь. До известия о беременности Елены Толик считал льготы неоправданно большими. Он с удовольствием променял бы их на право голоса в Совете Полиса. Но поскольку у него не было ни ученой степени, ни высокого воинского звания, ни длительного стажа беспорочной службы в Полисе, о такой привилегии Томскому оставалось только мечтать.

Толик быстро переоделся, натянул респиратор и включил рубильник генератора. К черту льготы! Они гроша ломаного не стоят в сравнении с самим фактом отцовства. Пусть его считают эгоистом, но отныне главной целью в жизни станет борьба за создание нормальных условий жизни драгоценному существу, которое Елена вынашивала под сердцем. Черт возьми… Идеи и идеологии вдруг начали казаться трепотней и мишурой в сравнении с чудом того, что в его любимой жене сейчас растет существо, наполовину сложенное из Толика, а наполовину из Лены, что это существо будет его настоящим продолжением… Вдруг начало казаться, что куда важнее устроить счастливую и безбедную жизнь этому крохотному существу, чем перекроить и облагодетельствовать весь мир.

Подтянулись товарищи, но Толя уже так погрузился в свои планы, что забыл с ними поговорить: работал он быстро, как мог, молчал и улыбался счастливо, как идиот. С дневной нормой расправились куда раньше обычного. Какое-то время он ерзал на месте, потом запросился домой, делая жалостливые глаза и объясняя, что есть неотложное дело. Товарищи смилостивились, отпустили. Толя так спешил, что никак не мог попасть ногой в штанину.

Он станет отцом! А значит, должен как можно больше времени проводить с матерью своего ребенка. Если понадобится, сдувать с нее пылинки. Ну а в этом-то деле он профессионал!

Возвращаясь на Боровицкую, Толик всматривался в осунувшиеся лица встречных людей. Кто-то был просто сосредоточен, кто-то – откровенно хмур. А ему почему-то казалось, что все должны улыбаться. У многих из этих мужчин были дети, и они, черт возьми, были просто обязаны радоваться своему счастью! Что еще за скукотища и уныние? Откуда эти упаднические настроения? Жизнь продолжается!

Томский увидел художника, сидевшего у обшарпанного мольберта, и не смог удержаться от желания зайти ему за спину, подглядеть за тем, как тот рисует. Просто так, из озорства. А вдруг там что-то такое же прекрасное, как его сегодняшний день? Тогда он мог бы купить этот рисунок и подарить его Лене!

На листе с пожелтевшими краями был изображен мутант с узким и уродливо вытянутым, лишенным растительности черепом. Глубоко запавшие глаза, тонкий нос, плотно сжатые, едва намеченные двумя вертикальными черточками губы и остроконечные уши. Тонкие пальцы сомкнулись на круглых прутьях стальной решетки. В глазах узника застыла бесконечная печаль.

Толик покачал головой и продолжил путь.

Вот она, творческая интеллигенция со своим виртуозным умением испортить человеку настроение! Каким же пессимистом, каким нытиком надо быть, чтобы сидя в гуще толпы, на самой безопасной станции Метро, изображать одиночество и отчаяние посаженного в клетку мутанта?

Но мрачные мысли рассеялись уже через минуту.

Рослый торговец с поразительно тупым лицом, обвешанный связками сушеных грибов, обозвал недомерком человечка в черной бейсболке, который едва доходил ему до пояса. Колоритный вид коротышки не мог не привлечь внимания скучающего торгаша, а сам человечек с его скромной комплекцией производил впечатление беззащитного слабака. Казалось, каждый может обидеть его безнаказанно.

Однако недомерок оказался не по росту прытким. Не успел мордастый верзила как следует посмеяться над своей шуткой, как карлик, словно подброшенный невидимой пружиной, подпрыгнул и повис на нем, ловко обхватив кривыми ногами торс обидчика. Руки человечка остались свободными, и он тут же ими воспользовался: пальцами одной руки сжал, словно тисками, нос торговца, а другой влепил ему звонкую пощечину. Поглазеть на поединок Давида и Голиафа собралась целая толпа зевак. Они с удовольствием наблюдали, как карлик с удивительной сноровкой хлещет противника по щекам свободной рукой, приговаривая:

– Чтобы я тебя здесь больше не видел, урод. Встречу – яйца оборву, понял?

Симпатии собравшихся зевак явно были на стороне ловкого и смелого лилипута. Его подбадривали и советовали не тянуть и незамедлительно проделать с торговцем обещанное.

– М-м-м! М-м-м! Пу-у-усти! – заныл обескураженный здоровяк.

Лицо его побагровело, глаза выпучились. Он запрокинул голову, пытаясь освободиться. И, наконец, сообразил что делать. Схватив обидчика за шкирку, он оторвал его от себя, поднял над головой и встряхнул, как щенка или котенка. Но тут из носа торговца хлынули потоки крови, и он был вынужден зажать его ладонью. Вид здоровяка, которого трясло от гнева, обиды и унижения, был страшен. Коротышка же, воспользовавшись удобной позицией, внешней стороной стопы ловко хлопнул его по уху сначала с одной ноги, потом с другой. Толпа бурно реагировала на происшествие. Торгаш взревел, как раненый зверь, и Томский понял, что должен вмешаться, иначе карлику придет конец.

– Ладно, Вездеход, хватит с него! – сказал он и решительно шагнул вперед.

Перехватив руку верзилы в запястье, Толик начал поджимать ее в локте открытой ладонью вперед до тех пор, пока боль не вынудила торговца разжать пальцы. Коротышка ловко приземлился на обе ноги и, потирая руки с видом проделавшего хорошую работу человека, недовольно кивнул Томскому:

– Спасибо, Толян. Я бы и сам справился.

Не обращая внимания на торгаша, зажавшего обеими руками покрасневший нос, человечек посмотрел на Томского снизу вверх и протянул ему руку для пожатия. Толик крепко стиснул маленькую ладонь, с удовольствием заметив, что карлик ответил ему тем же: хватка у него была сильная, мужская.