Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Твоё лицо кажется мне знакомым, — произнёс наконец Скетто. — Ты похож на Хильда Хлодисона из рода Хьяльтингов племени сольфов.

Тидрек расплылся в счастливой улыбке:

— Истинно так! Я — сын Хильда, Тидрек! А узор на твоём плаще говорит мне, что ты из рода Стюрвингов, из Круглой Горы.

— Твою мать часом зовут не Ингерд Скетдоттир? — голос пахнул могилой.

Тидрек кивнул. Радостная улыбка всё так же сияла на его лице.

Мастер Скетто закрыл глаза и горестно, тяжко вздохнул.

— Верно, ты догадался, — молвил старик холодно, — что я — Скет Халльсон, ушедший из Хвитасфьёлля много лет назад, отец твоей матери. Но не улыбайся, сын Хильда. Нет мне радости видеть тебя, хоть ты мне и внук. Ваш предок Хьяльти снискал славу неудачника, но он был хорошим мастером. Твой дед Хлоди, твой батюшка Хильд, и ты сам не только неудачники, но и бездари. Не было удачи моей Ингерд выходить за твоего отца.

Свет померк, земля дрогнула под ногами. Горькими были те слова, тяжёлыми, и не хотелось их слышать, да и жить после них не хотелось. Совсем иначе представлял себе Тидрек встречу с родичем! В горле сворачивался тугой ком обиды. Да, говорили чёрные глаза Скета Халльсона, мир жесток, мир несправедлив, в мире нет ничего, кроме унижения и боли, и ничьё мастерство не в силах ничего изменить.

Вслух же Скет добавил:

— Будет от тебя хоть какой-то в жизни прок, коль скоро ты исполнишь мою просьбу, — и снял с шеи оберег на цепочке. Цветок эдельвейса, вырезанный из горного хрусталя. Внутри цветка едва теплился крохотный живой огонёк, жёлтый, как маленькое солнце.

— Держи. Передай матери. Скажи ей, что я её люблю несмотря ни на что. И пусть живёт. И пусть будет счастлива, моя Ингерд…

Помолчал. И тихо, зло произнёс:

— Коль тебе вздумается подарить сей цветок какой-нибудь потаскухе, или поменять на что-нибудь, или пропить… У меня, поверь, хватит серебра найти тебя и наказать.

Больше он ничего не сказал внуку, и они никогда не встречались более.

А Тидрек Хильдарсон отбыл из Боргоса в тот же вечер. На грязной посудине-углевозе, с пьяным сбродом, сквозь серые, мутные волны.

На север. Домой.

2

Позади остались дожди над морем Боргоса. Позади остались южные степи и Керим, где Тидрек отнял и спас жизнь. Позади остались пройденные дороги Запада и непройденные пути Востока. Путешествие подходило к концу, приключения и опасности, знакомства и потери оседали в памяти, но сердце не трогали: ибо сердце сладко ныло в ожидании встречи с домом.

Десять лет назад Тидрек Хильдарсон покинул отчий дом в Круглой Горе. Горе, где жило племя сольфов-двергар. Уходил на север — возвращался с юга. Немало постигли в странствиях его руки и сердце, и он боялся, что это не слишком понравится родичам. Отец и матушка благословили его в путь; но, узнав тайну его сердца, могут и проклясть. И сердце подтачивал иней.

Возвращаться иногда больно.

Тидрек вздохнул — и прошёл тайным лазом сквозь толщу древних зачарованных скал Белогорья.

* * *

Белогорье не изменилось. А с чего бы ему меняться, дверги живут долго, совершенствуя мастерство, или просто занимаясь своим делом. Те же домишки поселян, те же отделанные плиткой подземные переходы, та же башня Манторд, что отмечает южные границы земель сольфов. Тидрек стоял на башне и смотрел вдаль, и сердце его сжималось и радовалось. Фарердаль, Овечья Долина, была затянута туманом. Угадывались очертания хуторов, а кто-то уже гнал скотину на сэтер. На востоке тускнела Туннсольстрет, Дорога Тысячи Солнц, изгибаясь над пропастью. А над долиной возвышалась исполинская груда камня, словно огромный курган, коронованный ледником. Это Хрингхольм, Круглая Гора, и грозно скалятся Сургатт, Южные Врата. Там, в Сольфхейме, в королевском дворце, стоит Гульдскьяльв, Золотой Престол конунга сольфов. Там живут Люди Горы, мастера и ученики, цеха, гильдии и братства.

Там ждут его мать и отец. Ждут больше десяти зим. Для двергов — сущий пустяк.

Тидрек улыбнулся и начал спуск в долину. Путь до Сургатта был не слишком близок.

Но чем ближе подходил молодой мастер к стальной пасти врат, тем холоднее становился ветер, тем противнее был туман. Не летняя то была стужа, и не спасали ни очаги поселян, ни шерстяной плащ, ни крепкая ржаная брага. Только хрустальный эдельвейс у сердца немного согревал.

* * *

— Гляньте-ка! Он вернулся! — молодой веснушчатый подмастерье подскочил к Тидреку, глаза его сияли. Тидрек хлопнул парня по плечу:

— Привет. Как вы тут?

— А ты изменился! Я не сразу узнал. Зарос, как горный архар…

— А ты не изменился, Оке Аспаксон, — усмехнулся Тидрек, — всё так же не можешь похвастать ни бородой, ни курткой мастера.

— Это верно! — легко согласился Оке. — Идём, что ли, пиво пить!..

— Нет, дружище, — путник отстранился, — сперва зайду домой. Думается мне, что мать и отца надобно увидеть первыми. Как они, кстати?..

Лицо Оке вытянулось. Улыбка исчезла. И уже не иней тронул сердце Тидрека — но острый скол ледника взрезал его, глубоко и больно.

— Мало удачи тебе нынче идти домой, — тихо сказал Оке. — Вышло так, что твоя матушка теперь носит алый платок в знак скорби. Не прошло луны с того дня, как Кетиль Одноглазый убил твоего отца в трактире "Котёл Эгира". Одноглазый заказал мастеру Хильду браслет для подружки и дал задаток. Остальное отдавать не захотел, они повздорили, а у Кетиля под рукой всегда острый чекан…

Тидрек усмехнулся. Оке замолк. Нельзя говорить, когда улыбается сын мёртвого отца, чьи глаза — глаза ледяной лавины, глаза беспощадной грозы… Прохожие, увидев мельком тот грозовой свет, тут же прятали взор и спешили прочь. А Тидрек молвил звонкой сталью:

— Оке, возьми мои вещи, когда мы войдём в "Котёл Эгира".

И добавил, примеривая клевец:

— У меня тоже кое-что есть под рукой.

* * *

"Отец мой, бедный мой батюшка… Как ты гордился мною, когда благословлял в дальний путь. Как светились твои глаза, когда ты вешал мне на пояс серебряный оберег-молоточек. Ты сам его сделал, своими руками, великий мастер. О, как я ждал, что снова увижу тебя, что стану рассказывать о странствиях перед камином… Как я хотел, чтобы ты мною гордился! Мой добрый батюшка…

А теперь ты лежишь во тьме подземелья, в глубоких пещерах Даинхейма, в Могильном Чертоге.

Потому что Кетиль нашёл грудастую подружку.

Потому что Кетиль…"

Тидрек молча шагал по переходу внутри горы, надвинув капюшон на глаза, чтобы прохожие не видели сухого огня. Он прекрасно знал путь к таверне Вигги Эйвиндсона. Он прекрасно знал, что Вигги не станет мешать ему. Что всё будет просто и некрасиво.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});