Тринадцатый апостол. Том I - Алексей Викторович Вязовский

— Вы спросите, почему эти крестики теперь серебряные? Конечно, их можно было сделать и из дерева, как у Лонгина Сотника и Фламия, но солдатская доля тяжела, и обидно будет, если крестик сломается от удара в самый неподходящий момент. А скромно выглядит он потому, что это не украшение, и его не нужно носить напоказ. Теперь вы все знаете, каким человеком был Христос, и нам нужно брать пример с него, проявляя такую же скромность. И когда мы предстанем перед ним там — я указал рукой в небеса — он будет судить о нас не по цене крестика на нас, а по делам нашим. Помните об этом…

Моя речь имела и еще одно неожиданное последствие — вечером меня в казарме нашла служанка Корнелии — дочки Пилата — и попросила прийти во дворец. Ее молодая хозяйка хотела поговорить со мной о чем-то важном.

— …Марк, я тоже хочу креститься! — заявила она мне без обиняков, стоило нам встретиться в атриуме дворца. Девушка одела розовую столу, накинула платок на голову.

— Корнелия… — вздохнул я — Крещение — не шутки. Вера должна быть искренней, глубокой и осознанной, а выбранный Бог — одним на всю оставшуюся жизнь. Нельзя, как римляне и греки поклоняться куче богов, перебегая из одного храма в другой и принося жертвы каждому новому в пантеоне. Это уже не вера, а какой-то хитрый торг: я тебе подношение, а ты мне свою защиту.

— Но как же по-другому? — удивилась девушка.

— Вот про это я и говорю — покачал я головой — ты пока даже не понимаешь смысла веры в Христа, и его отличия от прежних богов.

Упрямица нахмурила свои красивые бровки и даже сердито притопнула ногой.

— Понимаю! Я слышала все, что рассказывали вам ученики Мессии. Мы со служанками тоже прятались там и не пропустили ни одного слова. А потом видели, как Петр крестил легионеров здесь, в имплювии атриума. Ты же Примас, а значит тоже можешь крестить людей, как и главные ученики Христа!

— Может и могу. Но не стану делать этого, пока не пойму, что ты по-настоящему уверовала в Христа. И не нужно надувать губы, Корнелия! — я сделал шаг вперед, успокаивающе взял девушку за руку. Отчего она мигом покраснела — Ты же видела, как серьезно отнеслись к крещению солдаты и офицеры? И далеко не все из них решились креститься, многие пока еще думают, и это правильно.

— А мне не нужно думать! Я уже все для себя решила.

— И твои родители об этом знают? — зашел я с другой стороны — Что будет, когда твой отец узнает, что ты самовольно крестилась, сменив веру предков? Пока ты не вышла замуж, все решения за тебя принимает он.

Дочь Понтия Пилата опустила голову и расстроенно закусила губу. Да… женщины в Риме полностью бесправны, а незамужние дочери вдвойне. Жена хотя бы может развестись с опостылевшим мужем, вернувшись под власть отца или брата, а дочь — это практически вещь, находящаяся в полной власти домуса — главы семейства. Он для нее и царь и бог, а она — всего лишь разменная монета — способ породниться с нужным человеком или выгодно решить финансовые проблемы. Идти против воли отца для любой дочери чревато большими неприятностями. Тем более, против воли такого сурового отца, как Пилат. Жалко ее, конечно, но все последствия своего своевольного поступка девушка должна понимать.

Был и еще один тонкий момент, о котором я пока промолчал, поскольку не готов был его озвучить. Крестить римскую женщину — это ведь практически признать ее равноправие с мужчиной. Она же в этом мире автоматически принадлежит к религии своего отца или мужа. Так что в какой-то мере, крещение женщины будет иметь эффект декларации прав человека. Простят ли мне такое?

— Корнелия… — вздыхаю я — давай договоримся так. Отложим твое крещение до Кесарии. А ты пока подумай, как тебе поговорить об этом с отцом и получить его согласие.

Вчера вечером она нехотя согласилась со мной. Но за ночь, видимо, придумала новый план, подключив к нему свою мать Клавдию. И теперь обе дамочки постоянно звали меня к себе в повозку, чтобы поговорить о Мессии, пожаловаться на жару и еще под разными надуманными предлогами.

Их каррука, запряженная парой мулов, ехала позади нас и представляла собой большую квадратную «кабинку» с окнами, водруженную на четыре крупных колеса. Конечно, повозку нещадно трясло и раскачивало, но это не повод постоянно дергать меня и ныть, жалуясь на все подряд. Сварливой жене Понтия то было жарко, то пыльно, то скучно… Христом она интересовалась, но все больше в практическом ключе. Могу ли я вылечить божественной силой ее желудочные боли? А как узнать будущее семьи Пилатов?

Лечения я ей благоразумно не обещал, хотя верное лекарство от ее недуга знал — жрать надо меньше на ночь и быть разборчивее в еде, не тащить в рот всякую дрянь. А вот предсказания я сразу отверг — никаких гаданий. Будущее неопределенно и создается нашим выбором и нашими усилиями. Бог наделил нас свободой воли и никакие потроха черного барана не скажут нам ничего. А кто утверждает обратное — мошенник и обманщик.

— Авгуры не могут лгать! — Клавдия попыталась вступить со мной в теологический спор.

— Как скажешь, достопочтенная… — уклонился я от дебатов и поспешно сбежал из повозки.

Не то, чтобы я был против поглазеть на аппетитные коленки Корнелии, выглядывающие из-под ее подобранной столы, или заглянуть в вырез ее туники, где очень уместно бы смотрелся серебряный крестик. Но терпеть ее мамашу не было никаких сил. К тому же Корнелия, в отличие от бодрой Клавдии, казалась действительно измучена жарой. Она вяло обмахивалась ручным веером из павлиньих перьев на длинной ручке, то и дело промокала влажный от пота лоб, и устало прикрывала глаза, словно ее клонило в сон.

Ну, и наконец, кучер — он сидел прямо на крыше этого римского тарантаса и разумеется, с интересом слушал все разговоры. А потом, наверняка, докладывался Тиллиусу. А тот уже решал, что стоит узнать Пилату из женской болтовни. Я сначала подумал, что влиять на префекта через его жену — неплохая идея. А потом вдруг вспомнил Нерона. Тот ведь тоже достаточно терпимо